..
- Вы что, обалдели? Какой я вам приятель? Я сам себе голова, и мы находимся в Соединенных Штатах Америки. Я служащий Ниро Вулфа, его
телохранитель, делопроизводитель и наемный раб, но в любую минуту могу уволиться. Я принадлежу себе, и никому больше. Не знаю, в какой части
света обитаете вы, но...
- Хватит, Арчи. - Вулф произнес это, даже не потрудившись посмотреть на меня; его глаза были прикованы к посетителю. - Похоже, мистер
Фабер, вы не понравились мистеру Гудвину. Не обращайте внимания. Чем я могу вам помочь?
- Прежде всего, - ответил Фабер на своем безукоризненном английском, - вы могли бы дать указание своему подчиненному, чтобы он отвечал на
вопросы, которые ему задают.
- Да, наверное, мог бы. Когда-нибудь я попробую это сделать. Чем могу еще служить?
- В вашей стране, мистер Вулф, нет никакой дисциплины.
- Ну, я бы так не сказал. Здесь много разных видов дисциплины. То, что хорошо волку, для оленя - смерть. Мы подчиняемся дорожным
полицейским и требованиям гигиены, но некоторые свободы нам очень даже по душе. Впрочем, я уверен, что вы пришли не для того, чтобы призвать к
порядку мистера Гудвина.
Даже и не пытайтесь, вам такая затея надоест очень быстро. Лучше выбросьте это из головы. Так что же еще?..
- Я хочу убедиться, удовлетворяет ли меня ваша позиция и намерения в отношении мисс Нийи Тормик.
- Ну что ж, - проворковал Вулф, стараясь держать себя в руках. - А что именно требует удовлетворения? Ваше любопытство?
- Нет. Мои интересы. В определенных обстоятельствах я мог бы подготовиться и объяснить свой интерес, и вы сочли бы выгодным для себя пойти
мне навстречу. Я, конечно, наслышан о вашей репутации - и о методах тоже. Вы стоите дорого. Деньги - это все, что вы хотите.
- Я люблю деньги и трачу их немало. Не хотите ли вы сказать, мистер Фабер, что я мог бы тратить и ваши деньги?
- Вполне возможно, если я вам заплачу.
- Совершенно справедливо. А каким образом я мог бы их заработать?
- Не знаю. Дело безотлагательное и требует осторожности и благоразумия.
Я видел здесь полицейского инспектора - вы можете убедить меня, что вы сами не тайный агент полиции?
- Затрудняюсь ответить. Я же не знаю, насколько трудно вас убедить.
Например, я могу дать слово, но я-то знаю, чего оно стоит, а вы - нет. А прежде чем я впрягусь в трудности, чтобы сдержать свое слово, я бы
сам хотел кое в чем убедиться. Например, в вашей собственной позиции и намерениях.
Ограничиваются ли ваши личные интересы только мисс Тормик, или они немного шире? И совпадают ли ваши интересы с ее собственными? По крайней
мере, не враждебны ли ей ваши интересы, как я полагаю, или вы не стали бы подтверждать ее алиби, когда ей угрожало обвинение в убийстве.
Конкретно, что это за интересы?
Рудольф Фабер посмотрел на меня, еще больше сжал и без того тонкие губы и сказал Вулфу:
- Отошлите его из комнаты.
Я собрался было ехидно ухмыльнуться, зная, какой прием встречает подобное предложение, независимо от того, от кого оно исходит; но ухмылка
замерла на моем лице, когда я с превеликим удивлением услышал, как Вулф спокойно говорит:
- Конечно, сэр. Арчи, выйди, пожалуйста.
Арчи, выйди, пожалуйста.
Я был так поражен и взбешен одновременно, что встал, собираясь уйти, без единого слова. Кажется, меня шатало. Но когда я почти дошел до
двери, меня остановил донесшийся сзади голос Вулфа:
- Кстати, мы обещали позвонить мистеру Грину. Ты можешь позвонить из комнаты мистера Бреннера.
Вот оно что. Мог бы я и сам догадаться.
- Да, сэр, - ответил я и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь и сделал три шага в сторону кухни. Там, где я остановился, на левой
стене, отделяющей от кабинета прихожую, висело порыжевшее от времени резное деревянное панно, состоящее из трех секций. Две боковые секции были
прикреплены на петлях к средней. Я потянул на себя правую часть, немного нагнулся - поскольку панно висело на уровне глаз Вулфа - и заглянул в
смотровой глазок, скрытый со стороны кабинета картиной с двумя отверстиями, закамуфлированными дымкой. Я видел их обоих, Фабера в профиль, а
Вулфа целиком - я имею в виду лицо. Я слышал также и их голоса, немного натянутые, но было ясно, что оба продолжали пикировку, причем совершенно
бессмысленную, и я отправился на кухню. На кухне Фриц в носках читал газету, а рядом на другом стуле лежали его тапочки - на случай, если его
вызовут. Фриц поднял глаза и кивнул.
- Молока не хочешь, Арчи?
- Нет. Говори потише. Там отверстие не прикрыто. Вулф что-то замышляет.
- А! - глаза Фрица замерцали. Ему правилась конспирация и всякие зловещие штучки. - Подходящее дельце?
- Дьявольское дельце. Прямо вторая мировая война. Она началась сегодня на Сорок восьмой улице. Лучше не разговаривай.
Я уселся на краешек стола на пару минут, судя по моим часам, после чего снял трубку внутреннего телефона и позвонил в кабинет. Ответил мне
Вулф.
- Это мистер Гудвин. Грин говорит, что хочет потолковать с вами.
- Я занят.
- Я ему так и сказал. Он ответил - мол, какого черта.
- Можешь изложить ему программу не хуже меня, и те отчеты, которые мы вчера получили...
- Я и это ему сказал. Он говорит, что хочет выслушать все от вас лично.
Подключаю его к вашей линии.
- Нет, нет, не надо. Пропади он пропадом. Ты же знаешь - я не один, и разговор у меня конфиденциальный. Попроси его не вешать трубку. До
чего же он занудливый субъект. Сейчас я подойду и поговорю с другого телефона.
- Хорошо.
Я повесил трубку и на цыпочках вернулся к резному панно на стене. В эту минуту из кабинета вышел Вулф, закрыв за собой дверь. Он поспешно
приблизился ко мне и прошептал:
- Молодец, быстро сообразил.
И тут же приник к отверстию.
Я едва не опоздал. Рудольф Фабер оказался малый не промах. Вулф и двух секунд не смотрел еще в глазок, как вдруг резко дернул рукой и
махнул.
Топать мне не полагалось, поэтому я сделал три быстрых шага в сторону кабинета, по возможности стараясь ступать помягче, распахнул дверь и,
не останавливаясь, влетел в кабинет. Фабер резко замер на полпути - он стоял в противоположной стороне от своего кресла, спиной к книжным
полкам, но в руках у него ничего не было. Он сразу бросил на меня взгляд прищуренных глаз, но вообще-то лицо его было бесстрастно, если не
считать врожденного выражения чванливости и упрямства.