Часов около семи вечера в тот же день на углу Благовещенского и Аптекарского переулков чернела крытая пролетка. Сенька Козырь сидел на козлах, крепко намотав вожжи и зорко оглядываясь по сторонам.
- Извозчик, подавай! - пьяным голосом закричал кто-то из темноты.
Две, усиленно балансирующие руками, фигуры показались в конце переулка.
- Занят! - бросил в ответ Козырь. Сердце его билось учащенным темпом.
Эко дело задумано, - мысленно перебирал он подробности предприятия, сообщенного ему Сашкой. - Народ кругом на каждом шагу. Как тут подступиться! Ну, да авось кривая вывезет! Две катеньки заработать тоже не шутка, как бы только не зацепить что, второпях! Рытвины здесь, грязь.
На колокольне Николаевской церкви раздался мелкий перезвон, возвещающий конец вечерни. Потянулись темные силуэты возвращающихся из церкви.
- Я ему на круг предлагаю два с полтиной. Потому рыбка-то тронулась! - донесся до слуха Козыря возглас из кучки проходивших мимо.
- Это что за бас, ты бы послушал в духовой церкви...
Сенька Козырь жадно ловил отрывочные возгласы проходящих, ожидая условленного сигнала. На тротуаре показались двое: старушка, закутанная в большой ковровый платок и молодая стройная девушка. Сзади шли в шагах двух два парня в пиджаках нараспашку.
- Едет краля! - громко выкрикнул один из них, когда идущие поравнялись с пролеткой Козыря. Последний узнал по голосу Сашку, забрал вожжи в левую руку и приготовился.
- Вали, под "шестерку"! - раздался один окрик.
Один из парней, это был Митька, быстро спихнул старуху с тротуара, а Пройди-свет, схватив онемевшую девушку, бросил ее в пролетку и, вскочив вслед за ней, крикнул:
- Сыпь!
Сенька неистово хлестнул по лошадям; горячие, застоявшиеся лошади подхватили и пролетка в один момент, ныряя по рытвинам, наполненным жидкой грязью, пронеслась по Аптекарскому переулку по направлению к Ушайке.
- Наяривай, Сенька! Дуй вовсю! Не бойсь, оси патентованные, не сломаешь! - кричал Сашка, одной рукой держась за сидение, а другой крепко прижимал обезумевшую девушку.
- Караул! Разб-о-о-й! - донеслось им вслед.
Зашумела вода, заскрипела галька под колесами пролетки и добрые кони вынесли наших героев на противоположный берег Ушайки.
- Прямо, потом направо, - командовал Сашка. Он предупредительно закутал рот девушке теплым шарфом, сорванным с ее же головы и без усилия справляясь с молодым, рвущимся телом, грозно прошептал:
- Только пикни - нож тебе в бок!
Сенька Козырь отчаянно хлестал по лошадям. Мелькали одинокие, тусклые мерцающие фонари; улицы были темны и пусты. Проскакав бешеным галопом вдоль Бочановской улицы, Сенька повернул на Тверскую. Всякая опасность погони была избегнута.
- Сдержи лошадей! - заметил Сашка, крепко прижимая обессилевшую девушку.
- Кажись ушли! - самодовольно крикнул Козырь. - Ну, брат, и ухарь же ты! Уж нешто я, прожженный человек, а и в России таких делов не обделывал! - продолжал он, облегченно вздыхая.
На Мухином бугре им попался объездной.
Сенька пошевелил вожжами.
- Эх, да карие глазки! Да-а-а не заб-бу-бу-буду... - подделываясь под тон пьяного, заорал Пройди-свет.
Минут через десять они стояли перед домом Загорского. Ворота были предупредительно открыты.
- Приехали, краля моя!..
16. СЛЕД ПОТЕРЯН
Дня через два после посещения Егориным Залетного, в местной газете, в отделе полицейской хроники, мелким шрифтом была напечатана следующая заметка: "содержателем одной из томских первоклассных гостиниц заявлено полиции об исчезновении одного из постояльцев - молодого человека, приезжего из Иркутска. По показаниям коридорной прислуги, он вышел из занимаемого им номера в восемь часов вечера 10 сентября и до сего времени не возвращался. Дознание производится.
"
Егорин прочел эту заметку, сидя у себя дома, за утренним чаем.
- Поздно хватились, голубчики! - подумал он, откладывая газету. Поздно... А наверно, и меня к следователю вызывать будут: прислуга-то видела, что я бывал у него ну, да пускай - ответ у меня короткий: гуляли раза два вместе, познакомились на бегах, а больше ничего не знаю. Хорошо, что "человек в маске" (черт бы его побрал) под видом Василия Ивановича был в гостинице в тот самый момент, когда меня видели там последний раз. Отвод, значит, хороший!
- Налить тебе еще чаю! - обратилась к Егорину жена.
- Налей пожалуй... Делать-то все равно нечего. Что это твой братец глаз не кажет. Был он вчера вечером, когда меня видели там последний раз.
- Нет не был. Должно быть, приструнили его старики; да и давно пора; совсем то рук отбился.
- Ну, чего там! Дело молодое - надо же и погулять малость! - заметил Кондратий Петрович, прихлебывая горячий чай.
- Дело молодое! - сердито передразнила его жена. - Сам же парня за собой таскаешь! От тебя он водку пить научился! Нашел себе товарища связался черт с младенцем!
- Ну, ну, пошла баба дурить: что я его на аркане вожу что-ли! Аль у него своего ума нет!
- Намедни пришел батюшка, это как вы с Васькой последний раз путались. "Где, говорит, твой-то". Про тебя значит. Почем мол я знаю. "Ну, говорит, Анфиса, дурой ты росла, дурой и осталась!" - Как это, говорит, можно, чтобы женатый человек по ночам пропадал!
А ты бы ему ответила, что, дескать, дело есть. Не стану же я без дела шататься!
- Ох, уж эти дела! Смотри, Кондратий Петрович, пропадешь ты с ними! Всадишь ты свою головушку и меня горе мыкать заставишь!
- Будет тебе! - прикрикнул на жену Егорин, выходя из-за стола. - Чего раньше в смерти помирать!
В это время в комнату вошла кухарка, не старая еще женщина с толстым рябоватым лицом.
- Там вас на кухне, Кондратий Петрович, какой-то человек спрашивает.
- Какой это человек? - переспросил Егорин.
- Кто его знает! Похоже, как из стрюцких - в брюках и пиджаке! отвечала кухарка, утирая нос грязным передником.
- Пойти посмотреть, кто там такой? - пробормотал Егорин.
На кухне его ожидал, сидя на лавке, Залетный, одетый хотя и в поношенное, но довольно приличное платье, купленное на деньги Егорина.
Залетный был совершенно трезв.
- А, ну, что нового? - встретил его Егорин. - Проходи, брат, в комнату, потолкуем.
Они прошли в столовую, где в это время Анфиса собирала посуду.
- Выдь-ка, жена, на минутку, - распорядился Егорин, - садись, брат, рассказывай, как и что!
Залетный присел.
- Плохи дела! - начал он. - Сперва как будто на след напал, а теперь шабаш!
- Как так!
- А вот слушай: все по порядку... - и Залетный рассказал о своей встрече с Федькой-маленьким, в трактире Никиты Рыжего, передал свои подозрения относительно участия этого Федьки в деле похищения тридцати тысяч рублей. - Намотал это я себе на ус! - продолжал Залетный. - До самого вечера канителились в трактире... Пьяны все: и Федька и его компания - ничего сообразить невозможно! Насилу их вытащил оттуда... пошли мы к Голубку. Там опять стали пить. Я заметил, что денег у него было много. При мне он менял десятку у Никитки, да потом у Голубка доставал десятку. Было у него рублей 30, а то и больше.
- Ишь ты, черт его побери...
- Да... Ну, я, понятное дело, так исподтишка стал удочку закидывать: откуда, дескать у тебя такое богатство!
- Ну, а он что!
- Укрепился, каналья, - молчит! Отвороты разные дает, да и пьян к тому же. Так в тот вечер ничего и не добился.
- Где живет-то он?
- Слушай дальше, пили мы, пили, часов так около 11 было... Вышел наш Федька на улицу, во двор то есть, за нуждой. Ждем мы его, ждем, - нету Федьки! Что такое! - думаем. Взяли фонарь, вышли посмотреть - не свалился ли где пьяный, да не заснул ли.