Он глубоко вздохнул и наклонился к лицу Рауля Хименеса.
Эту жуткую иллюзию, будто мертвец за ним наблюдает, создавали выкаченные, как у больного базедкой, глазные яблоки. Фалькон взглянул на фотографии. Ни на одной Хименес не был пучеглазым. Так в чем же дело?.. Все части лица у него сместились, как детали машин, одна из которых въехала в другую сзади. Обнажились белки глаз. Щеки и скулы в потеках крови. На подбородке темные сгустки. А это что такое? Что это за изящные штучки на пластроне его рубашки? Лепестки. Четыре штуки. И какие! Роскошные, экзотические, мясистые, как у орхидей, с красивой опушкой, напоминающей реснички мухоловки. Но лепестки… здесь?
Фалькон отшатнулся и полетел назад через телевизионный шнур, пропахав каблуками край ковра и паркет. Вилка выскочила из розетки, а он продолжил движение на локтях и пятках, пока не врезался в стену, у которой и застыл в прострации: ноги раскинуты, бедра подергиваются, ботинки съехали с пяток.
Веки. Два верхних, два нижних. К такому приготовиться невозможно.
– Что с вами, старший инспектор?
– Это вы, инспектор Рамирес? – спросил он, медленно и тяжело вставая с пола.
– Криминалисты ждут.
– Позовите судмедэксперта.
Рамирес выскользнул из комнаты. Фалькон тем временем успокоился. Появился судмедэксперт.
– Вы видели, что у жертвы веки отре… удалены?
–
– Нет‑нет, я в этом не сомневался… Просто меня удивило, что мне и словом никто не обмолвился.
– По‑моему, судебный следователь Кальдерон собирался вам сказать, но…
Судмедэксперт покрутил лысой головой.
– Но что?
– Мне кажется, ваш опыт в подобных делах внушает ему благоговейный трепет.
– Есть ли у вас какие‑нибудь соображения относительно причины и времени смерти? – спросил Фалькон.
– Время – сегодня утром, примерно в четыре – четыре тридцать. А причина…
Судмедэксперт замолчал, смутившись под пристальным взглядом Фалькона и разозлившись на себя за то, что так по‑идиотски пошутил. Повернувшись, он исчез в дверном проеме, где тут же возникли Кальдерон и Рамирес.
– Давайте начнем, – сказал Кальдерон.
– Кто вызвал полицию? – спросил Фалькон.
– Консьерж, – ответил Кальдерон. – После того как горничная…
– …после того как горничная вошла в комнату, увидела труп, выбежала из квартиры, съехала на лифте на первый этаж?..
– …и в истерике принялась барабанить в дверь квартиры консьержа, – закончил Кальдерон, раздраженный вмешательством Фалькона. – Ему потребовалось несколько минут, чтобы добиться от нее членораздельных объяснений, после чего он позвонил по «ноль‑девять‑один».
– Консьерж поднимался сюда?
– Не раньше, чем приехала первая патрульная машина и было установлено оцепление.
– Дверь была открыта?
– Да.
– А горничная… где она теперь?
– В больнице «Девы Марии Макарены». Там ей вкололи сильное успокоительное.
– Инспектор Рамирес…
– Да, старший инспектор…
С этих слов начинался любой диалог между Фальконом и Рамиресом.
– Инспектор Рамирес…
– Да, старший инспектор…
С этих слов начинался любой диалог между Фальконом и Рамиресом. Так подчиненный напоминал шефу, что Фалькон нежданно‑негаданно свалился из Мадрида и захватил место, которое Рамирес уже привык считать своим.
– Попросите младшего инспектора Переса съездить в больницу, и как только горничная… Имя‑то у нее есть?
– Долорес Олива.
– Так вот, как только она придет в себя… пусть он выяснит у нее, не заметила ли она чего‑нибудь странного… Ну, вам известны вопросы. Да, еще узнайте, сколько раз она повернула ключ в замке, чтобы открыть дверь, и что
– Машину уже послали, – сказал Кальдерон. – Я хотел бы как можно скорее завершить levanta‑miento del cadaverи отправить труп в Институт судебной медицины еще до того, как сюда привезут сеньору Хименес.
Фалькон кивнул. Кальдерон удалился. Двое экспертов‑криминалистов, Фелипе, лет пятидесяти пяти, и Хорхе, которому не было еще и тридцати, вошли в комнату, буркнув «buenos dias».Фалькон скосил глаз на лежавшую на полу вилку телевизионного шнура и решил о ней не упоминать. Эксперты сфотографировали комнату, и, продолжая работать, – Хорхе снимал отпечатки пальцев Хименеса, а Фелипе наносил специальный порошок на корпус телевизора и на две пустые коробки от видеокассет, лежавшие сверху, – начали делиться друг с другом своими соображениями о случившемся. Они сошлись на том, что «ящик» стоял в углу и что Хименес, как всегда, смотрел его, расположившись в удобном кожаном кресле с вращающимся основанием, под которым обнаружилась круглая вмятина в паркете. Убийца каким‑то образом «отключил» Хименеса, развернул непригодное для его целей кожаное кресло и приставил к нему вплотную другое кресло, с высокой спинкой, чтобы одним рывком перевалить на него бесчувственное тело. Потом убийца привязал запястья Хименеса к подлокотникам, стащил с него носки, запихнул их бедняге в рот и скрутил ему лодыжки. После этого он в несколько приемов, поворачивая кресло то на одной, то на другой ножке, передвинул его в нужное место.
– А вот и ботинки, – сказал Хорхе, заглянув под стол. – Бордовые мокасины с кисточками.
Фалькон указал на тусклое пятно на паркете перед кожаным креслом:
– Он любил скидывать обувь и разминать ступни о деревянный пол, когда смотрел телевизор.
– Особенно порнуху, – отозвался Фелипе, обсыпая порошком одну из коробок. – Эта вот называется «Cara o Culo 1»
– А положение кресла? – спросил Хорхе. – Зачем все эти перестановки?
Хавьер Фалькон отошел к двери и, повернувшись к экспертам, широко развел руки.
– Максимум воздействия.
– Настоящий шоумен, – сказал Фелипе, кивнув головой. – На второй коробке красным фломастером написано «Семья Хименес», и в аппарате стоит кассета с точно такой же надписью.
– Звучит не слишком устрашающе, – заметил Фалькон, и они все, прежде чем вернуться к работе, взглянули на воплощение кровавого ужаса, которое являл собой Рауль Хименес.
– Онявно не получил удовольствия от просмотра, – сказал Фелипе.