– Это характеристика нашего противника. Он осторожен и внимателен, но не профессионал. Он мог допустить еще какую‑то оплошность, например раздобывая хлороформ. Возможно, он купил его здесь, в Севилье, в магазине медицинских или лабораторных товаров, или стащил в больнице или у аптекаря. Преступник тщательно продумал то, что он будет делать с жертвой, но не учел некоторых сопутствующих моментов.
– Сеньору Хименес нашли и известили о случившемся. Детей отвезут к ее сестре, в Сан‑Бернардо, а она будет доставлена сюда.
– Когда судмедэксперт намерен произвести вскрытие трупа? – осведомился Фалькон.
– Хотите присутствовать при этом? – спросил Кальдерон, доставая свой мобильник. – Он сказал, что собирается начать прямо сейчас.
– Да нет, – ответил Фалькон. – Просто меня интересуют результаты. Здесь еще по горло работы. Этот фильм, например. Мне кажется, нам всем стоит посмотреть «Семью Хименес» до приезда сеньоры. Инспектор, есть здесь еще кто‑нибудь из полицейской группы?
– Фернандес беседует с консьержем, старший инспектор.
– Скажите ему, чтобы собрал все пленки из видеокамер охраны; пусть просмотрит их вместе с консьержем и отметит всех, кого тот не узнает.
Рамирес направился было к двери.
– И вот что еще… поручите кому‑нибудь справиться во всех больницах, лабораториях и магазинах медицинских товаров, не покупали ли у них незнакомые личности хлороформ и не пропадали ли бутылки с этим веществом. Хирургическими инструментами тоже пусть поинтересуется.
Фалькон откатил телевизор на его обычное место в углу. Кальдерон уселся в глубокое кожаное кресло. Фалькон сунул вилку телевизионного шнура в розетку. Стоя у кресла, где прежде сидел мертвец, уже завернутое в пластиковый мешок для отправки в криминалистическую лабораторию, Рамирес что‑то тихо говорил в мобильник. Фалькон вынул кассету из видео, осмотрел катушки, вставил ее обратно и нажал кнопку перемотки.
– Грузчики все еще здесь, старший инспектор.
– Сейчас некому с ними возиться. Пусть подождут.
Фалькон нажал на «воспроизведение». Разместившись кто где, они в звенящей тишине пустой комнаты впились глазами в экран. Фильм начался с выхода семейства Хименес из здания Эдифисьо‑дель‑Пресиденте. Консуэло держала мужа под руку. На ней была длинная, до щиколотки, шубка, на нем – кремовое полупальто. Все мальчики были в болотно‑бордовом твиде. Они шли прямо на камеру, находившуюся на противоположной стороне улицы, а потом свернули налево, на улицу Асунсьон. Следующие кадры представляли ту же семейную группу, только в летний солнечный день и в других нарядах, появляющуюся из дверей универмага «Корте Инглес» на площади Дуке‑де‑ла‑Виктория.
Миновав скопление ларьков, торгующих дешевой бижутерией, компакт‑дисками, платками, кожаными сумками и кошельками, семья скрылась в недрах магазина «Маркс и Спенсер». Бесконечные променады неизменных действующих лиц по торговым пассажам, пляжам, по площади Испании и парку Марии‑Луизы нагнали на двоих из трех зрителей с трудом подавляемую зевоту.
– Может, он просто показывает нам всю предысторию? – спросил Рамирес.
– Жуть как надоело, – соврал Фалькон, странным образом зачарованный мельканием одних и тех же фигур в разных декорациях. Эта по видимости счастливая семья, какую ему самому хотелось бы иметь, навела его на раздумья о собственном крайне неудачном семейном опыте.
И только эпизод, где семейство впервые присутствовало не в полном составе, вернул его к реальности. Рауль Хименес с мальчиками находился на стадионе «Бетиса», где, судя по шарфам болельщиков, шло дерби между «Бетисом» и «Севильей».
– Я помню тот день, – заявил Кальдерон.
– Мы проиграли четыре–ноль, – подхватил Рамирес.
– Вы проиграли, – уточнил Кальдерон, – а мы выиграли.
– Не травите душу, – буркнул Рамирес.
– Вы за кого болеете, старший инспектор? – спросил Кальдерон.
Фалькон и бровью не повел. Ноль интереса. Рамирес бросил взгляд через плечо, чувствуя себя неловко в его присутствии.
Действие перенеслось к Эдифисьо‑дель‑Пресиденте. Консуэло Хименес одна усаживается в такси. Вот она расплачивается с шофером на обсаженной деревьями улице, дожидается, когда отъедет такси, переходит улицу и поднимается по ступенькам какого‑то дома.
– Где это? – спросил Кальдерон.
– Сейчас он нас просветит, – ответил Фалькон. Раз за разом камера показывала Консуэло, подъезжающую к тому же дому в разные дни и в разной одежде. Затем на экране появился номер дома: 17. И название улицы: Рио‑де‑ла‑Плата.
– Это в квартале Порвенир, – сказал Рамирес.
– Ну ясное дело, – подхватил Кальдерон. – У нас тут любовничек.
Дальше пошла ночная съемка: из темноты выплыл зад большого «мерседеса» с севильским номером. Какое‑то время картинка не менялась.
– Уж очень медленно у него развивается действие, – сказал Кальдерон, быстро заскучав.
– Это «саспенс», – отрезал Фалькон.
Наконец из машины вылез Рауль Хименес, запер дверцу и, сойдя с освещенной улицы, скрылся в темноте. Новая картинка: горящий в ночи костер, теснящиеся вокруг него фигуры. Женщины в мини‑юбках, на некоторых короткие чулки с подвязками. Одна из них повернулась и нагнулась, приблизив зад к огню.
У костра возник Рауль Хименес. Последовали беззвучные переговоры. Он зашагал к «мерседесу» с одной из женщин, ковылявшей за ним по голой земле на высоких каблуках.
– Это улица Аламеда, – сказал Рамирес.
– Неприлично дешево для Рауля Хименеса, – заметил Фалькон.
Хименес втолкнул девушку на заднее сиденье, пригнув рукой ее голову, словно она была под арестом. Оглядевшись, он влез за ней в машину. За стеклом задней дверцы машины заколыхались две неясные тени. Прошло не больше минуты, и Хименес вылез из машины, проверил, застегнута ли ширинка, достал из кармана купюру и отдал девушке. Потом сел за руль, и машина отъехала. Девушка смачно сплюнула в грязь, харкнула и сплюнула еще раз.
– Быстро управился, – хихикнул Рамирес, предсказуемый до безобразия.
Ночная сценка повторялась и повторялась, с небольшими вариациями, до тех пор, пока в кадре вдруг не возник полутемный коридор, в самом конце которого, слева, была открыта дверь в освещенную комнату.