Жертвы - Олди Генри Лайон 21 стр.


Хвост кентавра хлестнул по лоснящемуся крупу, словно отгоняя назойливого слепня, сильные пальцы рук переплелись, прежде спокойное лицо потемнело, и между косматыми бровями залегла глубокая морщина.

Это длилось какое-то мгновение, после чего Хирон снова стал прежним.

Он слабо улыбнулся, как будто извиняясь, и опустился на траву.

- Ты удивил меня, Гермий. Я полагал, что разучился удивляться, и теперь могу признать свое заблуждение. Человеческие жертвы с самого детства?

- Да.

- И даже, может быть, с самого рождения?

- Об этом я не подумал, Хирон... Полагаю, что - да.

- И ты подозреваешь связь между ребенком и Тартаром?

- Подозреваю? Я уверен в этом! Любому из Семьи - кроме тебя, Хирон, но ты не причисляешь себя к Семье - когда-то приносили человеческие жертвы, и поэтому каждый из нас знает о своей связи с Тартаром и способен в случае чего воззвать к Павшим.

- Мальчик - его зовут Алкид? - не из Семьи. В лучшем случае - он полубог.

- Получеловек.

- Так говоришь ты, Гермий. Так говорят в Семье. Я же говорю по-другому. Может быть, потому, что для некоторых в Семье я сам, Хирон Пелионский - полуконь.

- Тогда почему в лучшем случае? Алкид - мой брат по отцу, значит...

- Значит - или не значит. После Алкида у Младшего были дети?

- Нет.

- За почти шесть лет - ни одного?!

- Ни одного. Но ведь папа поклялся не прикасаться больше к земным женщинам!

- Тогда это не я отшельник, а Младший. Что само по себе удивительно. Полубог, получеловек, просто человек - если в душу этого ребенка стучится Тартар... Скажи, Гермий - мне давно не приносят жертв, тем паче человеческих, и я не припомню их вкуса - в подобных случаях ты способен закрыться и не ответить на зов Павших?

- Разумеется. Это не так уж сложно.

- Для тебя. Но не для младенца. Я хорошо знал своего отца, я знал его лучше других, как знают отцов только внебрачные дети, порожденья сиюминутной страсти - и уверен, что сам Крон, Хозяин Времени, никогда не додумался бы до такого. Это подсказали ему другие - чужаки, те, кто явился в наш мир неожиданно, кто вежливо улыбался, когда люди звали нас богами; те, кто называл себя Павшими еще до великой битвы, в которой они встали на сторону Крона-Временщика и были низвержены в Тартар вместе с ним. Да, Младший - великий боец, ибо только великий боец мог рискнуть призвать в союзники старших родичей, Сторуких, Бриарея, Гия и Котта... Только сила могла призвать силу.

Хирон помолчал.

- Ты не помнишь чужаков, Гермий - ты родился после Титаномахии [Титаномахия - война между богами и титанами, в результате которой большинство побежденных титанов было свергнуто в Тартар] - а я помню. Они были прекрасны и...

- И ужасны одновременно. Я знаю, Хирон. Я видел лик Медузы на щите Афины. Это было именно так - прекрасный ужас. Наверное, мне попросту повезло, что я родился после... Но не время предаваться воспоминаниям, Хирон! Наши ли с тобой предки, чужаки ли, пришедшие ниоткуда, те и другие сразу - если в душу этого ребенка стучится Тартар, то ничего доброго это не предвещает. А у маленького Алкида случаются приступы безумия болтливые няньки трезвонят об этом по всем Фивам!

- Ты пробовал говорить с отцом?

- Ха! О чем? Он и раньше-то не жаловал советчиков, а в последнее время и вовсе стал нетерпим к любому мнению, кроме собственного! Папа убежден, что приступы безумия - дело рук Геры, не любящей Алкида; и Супруга не раз получала за это добрую выволочку. Естественно, она впадала в благородное негодование, корчила из себя оскорбленную невинность - и делала это столь неумело, что я в конце концов ей поверил. Похоже, Гера действительно здесь ни при чем.

- Ты парадоксален, Гермий. Все, включая Младшего, убеждены в том, что именно ревнивая Гера насылает безумие на юного Алкида - ты же утверждаешь, что это не так.

Все уверены, что никакие жертвы, в том числе и человеческие, не помешают сыну Зевса и Алкмены стать Истребителем Чудовищ (или, если хочешь, Мусорщиком-Одиночкой) - ты же опасаешься Павших, стучащихся в дверь неокрепшей детской души. Послушай, Гермий - зачем ты пришел ко мне? Чего ты хочешь?

- Выговориться. Ты - единственный, кто способен посмотреть на все это со стороны, без личного интереса.

- Уже нет. И мне хотелось бы знать, что ты предпримешь дальше. После того, как выговоришься, и старый кентавр успеет тебе надоесть.

- Я познакомлюсь с близнецами поближе... Поближе с близнецами фраза, достойная певца-аэда! Я попробую стать им другом, спутником, немного учителем, немного нянькой; я буду заглядывать им в глаза и вслушиваться в биение сердец, я вытру пену с губ безумного Алкида, я зайду в тайники его души, где по углам копится пыль Тартара, ночным сновидением я приникну к щеке спящего Ификла, я взвешу братьев на своих весах...

Гермий помолчал, как незадолго до того Хирон.

- И если я увижу, что они опасны, - жестко закончил он, - я убью их обоих. Что бы ни предпринял потом отец, как бы ни гневался Владыка и ни ликовали Посейдон с Герой - я убью их. Мне кажется, я единственный, кто не побоится сделать это открыто.

Хирон долгим взглядом смотрел на юное лицо Лукавого, очень похожее в этот миг на лицо его отца, Дия-Громовержца, Зевса Олимпийского, каким он был много веков назад, перед великой битвой.

- Не спеши, - наконец выговорил кентавр. - Я не советую тебе, я просто говорю: не спеши. Если бы я даже знал, что ребенок вырастет и убьет меня, то я не стал бы из-за этого убивать его - не стал бы убивать настоящее ради будущего. И вот что... Я разрешаю тебе приходить на Пелион без моего дозволения. Приходи просто так. Но только в одном случае - если ты придешь вместе с этими детьми. Договорились?

И Гермий молча кивнул.

ЭПИСОДИЙ ТРЕТИЙ

1

- Душно, - с некоторым раздражением бросил Автолик, утирая лицо заранее припасенным куском ткани. - Наверное, гроза будет...

- Еще бы, - в тон ему отозвался Амфитрион, завистливо глядя на голого борца. - Гелиос, видать, взбесился... Хорошо тебе, Автолик, а мою одежду хоть выжимай! Так ведь домой голым не пойдешь...

Оба мужчины сидели на краю бордюра, окружавшего площадку для прыжков, и с вожделением косились на далекую гряду сизых туч; третий, гибкий как горный лев Кастор Диоскур, чуть поодаль возился с учебным копьем - то ли наконечник утяжелял, то ли просто так убивал время.

Из крытого гимнасия донесся сдавленный вопль.

- Поликтора поймали, - удовлетворенно сообщил Автолик, раздувая ноздри. - Эй, Кастор, слышишь - твоего любимчика лупят! Говорил же тебе вчера - отгони его от Алкида, не давай песком кормить... Вот и докормился, оболтус! Сейчас его Амфитриадики чем-нибудь похуже песочка угостят, пока Поликторова свита в умывальне плещется...

Тонкие черты лица Кастора исказила недобрая усмешка. Всякий, увидевший Диоскура впервые, рисковал недооценить белокурого красавчика, но после подобной усмешки любой предпочел бы не иметь Кастора в числе своих врагов. Вспыльчивый, гордый, постоянно пытавшийся ни в чем не уступить своему брату Полидевку - несмотря на то, что их мать, Леда-этолийка, назвала братьев "Диоскурами", то есть "юношами Громовержца", людская молва считала сыном Зевса одного Полидевка - Кастор отличался болезненным самолюбием и полным отсутствием чувства юмора.

"Поколение героев", - неожиданно вспомнил Амфитрион. Да, так не раз говаривал слепой Тиресий, когда на старика нападал очередной приступ болтливости. "Все мы, - говорил Тиресий, - поколение героев; воины, прорицатели, братоубийцы, мудрецы, безумцы, истребители чудовищ и людей герои... Это не доблесть, не знак отличия, не привилегия - скорее, это болезнь; или даже не так - это некий врожденный признак, как цвет волос или форма носа".

Герои.

Назад Дальше