Лекарю нужны были калильная печь, вытяжная труба, большой чан для химических опытов и длинный, окованный медью стол, наподобие тех, что ставят в пекарнях. Ему пришлось долго вбивать в упрямую голову старшины строительной артели, чего именно он от него хочет. Старшина, кучерявый плотный мужик, оказался суеверным до невозможности. Сама мысль о железной трубе приводила его в ужас: святой Горги, да где же это видано - труба из жести; этак, должно, только черти кладут печи в своем аду. Когда же мастер Годар объяснил, что труба нужна ему вовсе не для печи, а чтобы удалять вредные испарения, вроде горчичного дыма, старшина попытался сделать ноги, но был пойман за подол фартука и дал себя уговорить только за двадцать коронеров.
Элиот молчал и еле сдерживался. Он был уверен, что при желании цену можно было бы сбить вдвое против уплаченного. К тому же он видел, что старшина вовсе не так туп, как кажется. Мастер Годар, конечно, полагает, что ему стоило больших трудов уговорить упрямого мужика, и ему еще крупно повезло, что кто-то согласился взяться за эту работу. Ну и пусть думает, коли ему так хочется! Что касается самого Элиота, то он отныне даже не заикнется насчет бережливости. И потом, на рынке, когда лекарь втридорога покупал батистовые носовые платки, и даже когда нищий нагло потребовал плату за проход (а не то он, видите ли, запачкает его милость нечистотами), Элиот только надменно морщил нос, всем видом показывая, что ему всё равно.
В "Добрый Кравен" они решили не заходить, и пообедали в харчевне, одной из многих в прилегающих к рынку кварталах. Обед был простой, но питательный: кусок свинины, бобовая каша и несколько молодых листиков салата. Мастер Годар спросил горохового супа, но супа не оказалось, и ему пришлось довольствоваться салатом из лука и редиса и картофельными оладьями. От мяса он наотрез отказался, вызвав тем косые взгляды соседей. Элиот подозревал, что при других обстоятельствах и ему также пришлось бы сидеть на постном, и втайне радовался тому, что учителю сейчас не до него.
Тем временем, в харчевне начали разыгрываться интересные события. Дверь в очередной раз открылась, впустив нечто лохматое и бесформенное, обмотанное рваными тряпками. То, что это все же человек, стало ясно только после того, как он выпрямился в полный рост.
-О-о, кто к нам пожаловал! Здорово, Мыш, задери тебя котяра! Давай, давай, сюда греби! - понеслись со всех сторон приветствия.
Было видно, что Мыша здесь знают хорошо. Это был тщедушный человечек неопределенного возраста. Поражали верхняя челюсть, выступающая вперед и скошенный подбородок. Глаза Мыша, черные и живые, ни на секунду не останавливались на месте. Все это делало его очень похожим на того зверька, в честь которого он был прозван. И такой же писклявой и торопливой была его речь.
-Здравствуйте, здравствуйте, ребятушки! - затараторил Мыш, вертя головой, - Кому пьется - чтобы пилось, а кому не пьется - тот вон из избы!
Он по очереди обходил столы, пожимал руки, одних похлопывал по спине, других, шутя, пониже спины, и все время пищал своим высоким голоском:
-Ай-яй-яй, кум Лотти! Стало быть, жена на базар, а мужик под забор? А это кто? Неужто достохвальный кум Ойр? А где же твоя лодка, кум Ойр? Все ведь знают, что ты ее и на бабу не сменяешь! А-а-те-те... догадываюсь... Ойрова лодка, ребятушки, там же, где и Ойрова селедка - на дне морском... Ну, без куманька Адрика любой пир - и не пир вовсе. О нем еще и не вспомнили - а он тут, как тут. Нет, зря вы на него наговариваете! Кум Адрик - выгодный человек. Ему браги подносить не надо: бороду пососет, усами закусит - и уже хмельной!
Сорокалетние мужики, отцы семейств глядели на Мыша влюбленными глазами, и Элиоту понятна была такая любовь.
Даже лекарь, безучастный ко всему вокруг, поднял голову и с возрастающим интересом следил за этим человечком.
-Выпей с нами, Мыш, не откажи! - ласково пророкотал здоровенный грузчик, прижимая левую руку к груди. В правой он держал кружку с темным, пенным пивом.
-Спасибо, кум Лотти, - ответил Мыш, беря кружку, - Помирать буду - за тобой пошлю, чтобы смерть мою уговорил погодить немного.
Харчевня взорвалась дружным хохотом. Лотти с растерянным видом стоял в середине немедленно образовавшегося круга, потом смущенно махнул здоровенной лапищей и сел на лавку. Мыш, между тем, продолжал:
-Да, кум Лотти, твоя кружка пива мне дороже сотни бочек аррского вина. А знаете, почему? Потому, что пиво Лоттово от чистого сердца пришло ко мне, от самых родников души, а это и есть самое большое богатство мира! И если потеряв золото, можно новое нажить, то добрую душу, потерянную однажды, уже не наживешь.
-Самое ценное в мире - это знания! - раздался вдруг чей-то голос.
Элиот повернулся на голос и с удивлением обнаружил, что говорит мастер Годар.
-Да, знания! - повторил мастер Годар, оглядывая притихшую харчевню, Это знания двигают историю вперед, это знания вложили в руки людей плуг и молот, и тонкую иглу. Без знаний же человек ничем не отличается от низшего животного, он немощен и жалок.
-Видать не по нраву благородному наша правда! - выкрикнул кто-то из толпы рыбаков. Кругом загомонили. Но Мыш повел рукой, и шум немедленно стих. Теперь все ждали, что скажет он. Мыш не торопился. И лишь выдержав долгую паузу, он заговорил:
-Расскажу-ка я вам, ребятушки, сказку про премудрого филина. Кто умный тому урок, кто посередке - забава, одному дураку всё не впрок, для него и стараться не пристало. Слушайте же.
Как-то раз зайчишка Сунни бегал по лесу. И повстречался ему премудрый филин. А скажу я вам, что был тот филин ученее сотни скриб, во лбу семь пядей, и еще столько же сзади. Читал он книги семикрылые, варил зелья крепкие, глядел за звездами, да ловил кометы ночью - хвостатые и не очень. Похвалялся он тем, что знал четыре предела мира, и поговаривают, даже мог выводить бородавки на руках. Зайчишка Сунни против него - что плотвичка против налима. Выпучил филин на него свои глазища-брукалы, ногами затопал, крылами захлопал, да как ухнет зобом! "Поди, говорит, прочь от меня, длинноухий! Ты бы, длинноухий, бегал бы себе по кустам-оврагам, да не совался бы во зелены дубравы, где люди умные ходят, думы государственные думают, да пальцы на руках пересчитывают! А не то как осерчаю, схвачу за ушки, закину на опушку - тебя и мать родная не признает! Сила-то, говорит, моя!" Что ответить бедному заиньке? Клыков у него нет, когтей - тоже - уши разве, да те в деле негожи. "Ладно же, - думает, - погоди, ты у меня еще попляшешь!" А сам - прыг-скок - за кусток, и был таков. Сколько времени прошло потом - то один бог ведает. Сидит как-то премудрый филин на дубу, чешет бороду, да звезды считает. Ночь выдалась звездная, лунная, далеко видать. Глядь - зайчишка Сунни скачет, только пятки под луной сверкают! Ух, как филин осерчал: нос крючком, уши торчком, глаза как плошки, ну прям, как у кошки. Гукнул, пукнул, упал Сунни на спинку и к земле прижал.