Ржали до слез, до кашля — почти до икоты, успокаивая таким неожиданным образом взвинченные до предела нервы. Хохотал даже тот пожилой работяга, которого допрашивали бандиты — шутка ли в деле: живой остался!
Постепенно стали успокаиваться. Вытирали глаза, сморкались, тянулись за водой. Лешка спросил Орлова:
— Ну че, я гляну пойду… че там?
Тот кивнул в ответ и предостерег:
— Оружие не бери, опасно!
Хорьков тоже кивнул и вышмыгнул на улицу. Через минуту появился и сказал:
— Все, ушли они, можно выходить!
Александр посмотрел на часы, на них было начало шестого.
Светать стало лишь в семь утра, а до того времени по лагерю бродили и бродили растерянные люди. К рассвету выяснился масштаб потерь: перебита большая часть роты охраны, ранены шестеро рабочих; сожжены все палатки, исчезли продукты из палаточных столовых. В живых не осталось ни одного офицера-строевика: все они жили в убежище охраны, и были убиты в бою с захватчиками; теперь некому стало организовать людей, и отдать какие бы то ни было распоряжения, в которых пострадавшие очень нуждались сейчас.
Какой командир мог быть из Рабиновича?.. Такой же, как пуля из отходов пищеварения. Но организатор нашелся! Им стал пронырливый Леха, успевший еще затемно обежать весь лагерь: где-то он строго пресекал волнения в народе и приказывал готовиться к скорой эвакуации, где-то собирал разбросанные по снегу оружие и продукты, оставленные не заметившими их грабителями. Хорьков мгновенно сколотил вокруг себя группу из двух десятков добровольных помощников и подгонял их таинственной фразой, сакраментальный смысл которой был понятен только ему самому, но оказывавшей немедленное магическое воздействие на любого:
— Давай-давай, быстрее… щас командир придет!
Никто не знал, что это за командир, только страстное желание напуганных ужасным происшествием людей, чтобы и впрямь сейчас кто-то пришел, возглавил их деятельность и наполнил ее смыслом, полностью совпадало с надеждой на это, поселяемой в их душах Лехиными обещаниями.
Когда все, что можно было собрать, собрали и перетащили к пятому убежищу, Лешка подогнал туда свою машину, и приказал грузить в нее скарб. Сам соскочил вниз, нашел Орлова и сказал ему на ухо:
— Оружие и шмутки сюда приволок. Давай, думай, что дальше делать будем: начальника ни одного нет, все убиты!
Александр не отвечал, тогда Хорьков сам подсказал ему:
— Надо уходить отсюда: подвоза пищи теперь не будет, люди с голода перемрут.
Заметив, что Орлов не решается принять управление остатками лагеря, перестал шептать, взял его за рукав и уже твердо сказал, глядя лицо в лицо:
— Сашка, бери командование на себя! Не кисни, братан, принимай команду — народ поддержит. Так надо, Саша… так надо. Уводи людей!
Наконец Орлов превозмог себя. Встал, оправил одежду, повесил на плечо добытый в бою автомат и громко сказал:
— Всем сюда!.. Слушай мою команду: строиться на плацу!
Жильцы убежища стали неуверенно подниматься с нар, одеваться. Лешка прибавил им движения, заорав во всю глотку:
— Давай-давай, шевелись! Че опухли там, тараканы беременные?.. Три минуты на построение, Харитонов — старший!
Александр шепнул Павлу, чтобы тот не отпускал Рабиновича от себя и сказал Лехе:
— Пошли!
Выйдя из убежища, он опешил: перед ним стояла команда помощников Хорькова, построенная в две шеренги. Лешка подбежал к ней, крикнул: — Р-равняйсь, смир-рно! — и доложил Орлову, взяв под козырек:
— Товарищ начальник лагеря, комендантский взвод по вашему приказанию построен! Командир взвода рядовой Хорьков.
Сдержав смех, новоиспеченный «начальник лагеря» приложил руку к шапке и поприветствовал строй:
— Здравствуйте, товарищи!
Работяги невпопад ответили — кто как.
Орлов подал команду «вольно», повернулся к Хорькову и приказал:
— Распорядитесь оповестить личный состав лагеря об общем построении!
Тот ответил:
— Есть! — и стал командовать, рассылая своих «архаровцев» по разным убежищам.
Александр махнул рукой Галстяну и Рабиновичу, чтобы те следовали за ним, и пошел на плац.
К поляне, совсем внезапно ставшей военным плацем, уже стекались жители лагеря и уцелевшие солдаты охраны с оружием; Лешка быстро выдвинулся вперед, первыми построил солдат. Назначив им командира — Галстяна, отдал ему свой автомат и побежал сбивать в некое подобие строя гражданских; его комендантский взвод уже стоял рядом с бойцами.
Закончив построение, он метнулся обратно, за десять шагов от «начальства» перешел на строевой шаг, картинно отставив руку, приложенную к шапке и, подойдя ближе, во всю мочь своих легких прогаркал, с видимым удовольствием смакуя слова:
— Товарищ начальник эвакуационного лагеря, личный состав вверенного вам учреждения построен! Комендант лагеря Хорьков.
Встав рядом с командирами, Орловым и Рабиновичем, он улыбался во все лицо, и на глазах происходило странное — его радость непроизвольно перенимали все присутствующие.
Это было похоже на чудо: еще недавно сгорбленные от несчастья, убитые непоправимым горем, люди оживали. Они переставали чувствовать себя ограбленными и внезапно брошенными, увидев, что появилось хоть какое-то руководство, которое не оставит в беде, позаботится об их судьбах. И им неважно было, что эти руководители самозванные, никем не назначенные и представляющие лишь самих себя; в одно мгновение восстановилось ощущение общности, единства, и это стало самым главным в текущую минуту. Лешкина улыбка окрылила людей!
Орлов, в свою очередь, еще больше укрепил их силы, когда, поприветствовав, объявил, что лагерь в плановом порядке переводится в непосредственную близость к базам снабжения.
Что означает эта «непосредственная близость» и сколько идти до этой «близости» никто толком не понимал, но все чувствовали, что это хорошо, что так и надо: по крайней мере, их не коснется голодная смерть. Жаль, конечно, покидать обжитые убежища, но без продовольствия здесь не выжить; сказал же «начальник», что доставка продуктов прервана в связи с боевыми действиями и еще неизвестно, когда будет восстановлена. А вот если самим пойти к базам — это означает пойти к жизни: на Москву больше нечего надеяться!
И люди пошли.
8
Хоронить свыше полусотни погибших некогда было по всей форме, поэтому их снесли в пустую теперь подземную кладовую у сожженных палаточных столовых, и завалили вход в нее мерзлой землей. Надеялись, что к весне вернутся и похоронят, как положено, а сейчас торопились уйти, опасаясь, что мародеры вернутся: никто еще не знал, что происходит за пределами лагеря.
Уцелели четыре грузовика из восьми, стоявших на территории; остальные были изрешечены пулями и осколками, так как ночью за ними укрывались успевшие выскочить из своего убежища солдаты охраны — все они погибли. Те, кто замешкались, как раз остались в живых, поскольку бандиты не рискнули соваться в подземелье, извергающее мощный автоматный огонь. В кузовах двух автомобилей повезли дюжину раненых солдат и рабочих, в других — женщин с детьми; остальные люди шли пешком.
Грузовики не могли подолгу двигаться на малой скорости, поэтому водителям приходилось ждать, пока общая колонна уйдет достаточно далеко, а потом нагонять ее; с ними в кузовах ехали восемь автоматчиков для прикрытия тыла. Другие солдаты меньшей частью следовали вместе с колонной, а большей частью впереди, составляя головное походное охранение.