Вокруг сновали люди, следовало соблюдать в разговоре максимальную осторожность, и я взял себя в руки.
– Спасибо.
– Значит, ты теперь богатый человек.
– Сейчас я не могу разговаривать.
– Знаю. Буду ждать тебя в десять часов в вестибюле гостиницы «Келлоуэй-отель». Не придешь – пожалеешь.
Римма положила трубку; то же самое, словно во сне, сделал я.
Потом я вынул носовой платок и вытер лоб. Меня трясло, я был, наверно, бледен как полотно.
– Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?
– Нет-нет, все в порядке.
– Это скорее всего от юпитеров, они как солнце. На вас лица нет.
– На свежем воздухе все пройдет.
– Вас проводить?
– Благодарю. Сейчас мне станет лучше. Это от духоты.
Я вышел из студии и спустился в вестибюль, где меня ожидали Джек и Криди.
Глава 2
Я едва отыскал «Келлоуэй-отель». Он оказался одним из тех сомнительных заведений с почасовой сдачей номеров, что в изобилии разбросаны вдоль набережной в Ист-Сайде и регулярно прикрываются полицией, чтобы так же регулярно возникать вновь – с «новой администрацией».
После того как я завез Криди в ресторан, где его поджидала жена, а Джека – к нему на квартиру, было уже поздно ехать домой, чтобы потом вновь пересекать весь город и в десять часов встретиться с Риммой.
Я позвонил Сарите и сказал ей, что заеду в контору, так как Криди нужны некоторые цифровые данные для статьи, которую он сейчас пишет. Я добавил, что где-нибудь перекушу вместе с Криди и не знаю, когда вернусь домой. Мне казалась омерзительной эта ложь, но иного выхода у меня не было, я не мог сказать жене правду.
В вестибюль гостиницы «Келлоуэй-отель» я вошел в самом начале одиннадцатого.
За конторкой дежурного администратора сидел седой старик негр. У дверей торчала пропылившаяся пальма, здесь же стояли пять бамбуковых стульев – они выглядели так, словно на них никто никогда не садился. Все дышало убожеством и запустением.
Я остановился и осмотрелся.
В углу, в единственном кожаном кресле, сидела плохо одетая женщина, она не сводила с меня глаз, из уголка густо накрашенных губ свисала сигарета.
Это была Римма, но я не сразу узнал ее. Коротко подстриженные волосы были уже не серебристого, а кирпично-красного оттенка. На ней был поношенный черный костюм и застиранная и вылинявшая зеленая блузка.
Чувствуя на себе пристальный взгляд старика негра, я пересек вестибюль и подошел к Римме. Мы посмотрели друг на друга. Ее отекшее лицо покрывала нездоровая бледность, она выглядела старше своих тридцати лет. Пятна дешевых румян если и могли кого-то обмануть, так, вероятно, только ее самое. Выражение глаз – равнодушных, выцветших глаз уличной женщины – было мрачным, они напоминали камешки, брошенные в черно-синие чернила. Я с содроганием отметил про себя, как сильно она изменилась за это время. Разговаривая с ней по телефону, я мысленно представлял ее такой, какой видел в последний раз.
Я заметил, что ее глаза быстро пробежали по моему костюму, ботинкам, потом остановились на лице.
– Алло, Джефф! Давненько мы не виделись.
– Давай-ка лучше пойдем куда-нибудь, где можно поговорить, – сказал я внезапно охрипшим голосом.
Римма удивленно подняла брови.
– Я не хочу ставить тебя в неудобное положение. Ты теперь большой человек. Если твои богатые дружки встретят тебя в моем обществе, они черт знает что подумают.
– Да, но тут невозможно говорить. Пойдем посидим в машине.
Римма отрицательно покачала головой.
– Будем говорить здесь. Не обращай внимания на Джо. Он глухой, как столб. Ты не закажешь мне что-нибудь выпить?
– Можешь заказывать себе все, что твоей душе угодно.
Она встала, подошла к конторке администратора (негр, хмурясь, отодвинулся от нее) и нажала кнопку звонка.
Откуда-то появился рослый полный итальянец с жирными черными волосами и густой щетиной на подбородке. На нем была грязная ковбойка и еще более грязные фланелевые брюки.
– Тони, бутылку виски, два стакана и графин содовой, – распорядилась Римма. – Да поживее.
Итальянец мрачно взглянул на Римму.
– А кто будет платить?
Римма кивком указала на меня.
– Он. Поторапливайся.
Черные, налитые кровью глаза итальянца на мгновение задержались на мне, он кивнул и скрылся в глубине холла.
Я пододвинул к креслу Риммы бамбуковый стул и сел так, чтобы видеть вход в вестибюль.
Римма вернулась на свое место. Пока она шла, я успел заметить и ее порванные чулки, и донельзя изношенные, чудом державшиеся на ногах туфли.
– Ну прямо-таки как в добрые старые времена, правда? – заметила она, усаживаясь. – Только ты теперь женатый человек. – Римма вынула сигарету, снова закурила и выпустила дым через нос. – Ты не терял даром времени, особенно если учесть, что мог бы все эти годы торчать за тюремной решеткой, а то и гнить в земле где-нибудь в уголке тюремного двора.
Итальянец принес виски. Я уплатил, и он, бросив на меня пристальный взгляд, снова исчез в кухне.
Римма трясущейся рукой налила себе почти полный стакан виски и пододвинула бутылку мне. Я даже не притронулся к ней. Римма жадно проглотила половину того, что было в стакане, и лишь после этого разбавила оставшееся виски содовой водой.
– А тебе, видно, говорить-то не о чем, да? – спросила она, не сводя с меня глаз. – Как ты жил эти годы? Вспоминал хоть иногда обо мне?
– Вспоминал.
– Задумывался, как я живу, что со мной?
Я промолчал.
– У тебя сохранилась пленка с записью моего голоса?
От пленки я отделался еще в Лос-Анджелесе, до возвращения домой, желая уничтожить все, что могло напомнить мне Римму.
– Нет, она где-то затерялась, – безучастно ответил я.
– Жаль. Хорошая была пленка. – Римма отхлебнула виски. – Ей цены нет. А я-то надеялась, что она у тебя и я смогу ее продать.
Дело шло к развязке. Я ждал.
Римма пожала плечами.
– Ну, раз уж ты потерял пленку, а деньги у тебя теперь водятся, ты, конечно, не откажешься заплатить мне за нее.
– И не подумаю.
Римма допила виски и снова наполнила стакан.
– Так. Значит, ты женился. Выходит, изменил свою точку зрения на женщин? А я думала, что женщины тебя вообще не интересуют.
– Знаешь, Римма, давай прекратим этот бессмысленный разговор. Каждый из нас живет, как ему нравится. Ты упустила возможность жить иначе, а я не упустил.
Римма подняла голову и взглянула мне прямо в глаза.
– Твоя жена знает, что ты убил человека? – спросила она.
– Никого я не убивал, – твердо ответил я. – И не впутывай мою жену.
– Хорошо, хорошо. Если ты так уверен, что никого не убивал, то, надо думать, не станешь возражать, если я отправлюсь к фараонам и скажу им, что ты убийца.
– Послушай, Римма, ты же отлично знаешь, что охранника застрелила ты сама. Неужели поверят тебе, а не мне? Давай прекратим этот разговор.
– Я глазам своим от радости не поверила, когда увидела в журнале «Лайф» твою фотографию. Кстати, какой у тебя роскошный кабинет! Так вот. Я едва-едва успела попасть вовремя в Голланд-Сити, чтобы не пропустить телепередачу. Выходит, ты отхватишь шестьдесят тысяч долларов чистоганом? Уйма денег! Сколько ты отвалишь мне?
– Ни цента. Ясно?
Римма рассмеялась.
– Ясно, что отвалишь. В виде компенсации за утерянную пленку. По моим подсчетам, она стоит шестьдесят тысяч долларов, а может, и больше.
– Если ты попытаешься меня шантажировать, я сообщу о тебе в полицию.
Она допила виски и некоторое время вертела в пальцах пустой стакан, посматривая на меня равнодушными глазами.
– Вот что, Джефф. Я ведь сохранила тот револьвер. Полиция в Лос-Анджелесе знает твои приметы. Она разыскивает по подозрению в убийстве человека с полуопущенным веком и шрамом на подбородке. Мне остается только зайти в ближайший участок и заявить, что ты и я – вот те двое, с кем жаждет познакомиться полиция. А если к тому же я преподнесу полицейским револьвер, можешь уже сейчас собираться в камеру для смертников. Нет ничего легче и проще.
– Ну, как сказать. Если даже полиция поверит тебе, а не мне, ты все равно оказываешься сообщницей и тоже отправишься в тюрьму. Не забывай этого.
Римма откинула голову и снова засмеялась резким, неприятным смехом.
– Какой же ты наивный! Ты думаешь, тюрьма меня пугает? Взгляни получше. Что я теряю? Я – конченый человек. Если я и могла когда-то привлечь чье-нибудь внимание, так это было и быльем поросло. Голос? Сейчас я не могу спеть и одной ноты. Я наркоманка, вечно нуждающаяся в деньгах на укол. Что же мне страшиться тюрьмы? Да мне там будет лучше, чем на свободе! – Она наклонилась ко мне, и на ее лице внезапно появилось отвратительное, жестокое выражение. – А вот тебе в тюрьму никак не хочется идти. Ты же потеряешь все, все! Ведь ты же хочешь построить мост, не так ли? Тебе нужен новый дом, не так ли? Ты по-прежнему хочешь баловаться в постели со своей женушкой, не так ли? Ты хочешь упрочить свое положение в жизни, не так ли? У тебя – все. У меня – ничего. Откажешься выполнить мое требование, Джефф, мы оба сядем в тюрьму. Это не пустая угроза. Не думай, что я пытаюсь тебя запугать. Что в мире лучше денег? Мне они нужны, и я их добуду. Деньги дашь ты, или мы отправляемся в тюрьму.
Я не сводил с нее глаз. Она говорила правду. Терять ей нечего. Она в полном смысле слова находилась на дне. В тюрьме ей и в самом деле будет лучше.
Мне оставалось лишь попытаться запугать ее, хотя я и понимал, что это бесполезно.
– Тебя тоже осудят, и не меньше чем лет на десять. Каково тебе будет просидеть в камере десять лет без наркотика?
Римма усмехнулась мне в лицо.
– А каково тебе будет в камере лет двадцать без твоей очаровательной женушки? Говорю тебе, меня тюрьма нисколько не пугает. Может, меня там вылечат. Как, по-твоему, я жила все эти годы? Где, по-твоему, ухитрялась добывать деньги на наркотик? Продавала себя. Представь на минуту, что это значит. Представь, что твоя милая жена каждую ночь проводит в постели с разными людьми, подцепленными на улице. И ты хочешь запугать меня тюрьмой! Да она будет мне лучше дома родного. Ну ладно! Или денежки на стол, или отправляйся в тюрьму.
Я смотрел на отталкивающее, искаженное отчаянием и решимостью лицо Риммы и понимал, что она прижала меня к стене. Полиция имела все основания интересоваться мною. Возможно, обвинение в убийстве доказать не удастся, но за решетку я все равно попаду. При мысли об этом мой страх превратился в ярость, и я с трудом сдерживал себя. Мне пришлось так много пережить, прежде чем завоевать место под солнцем. До телефонного звонка Риммы будущее казалось мне светлым и радостным. Теперь я был в ее руках.
– Ну что ж. Я дам тебе денег. Пять тысяч долларов. Это все, что я могу дать. Можешь считать себя счастливицей.
– Э, нет, дорогой Джефф! Мне нужно свести с тобой кое-какие счеты. Я ведь не забыла, как ты обращался со мной!! – Она провела рукой по ли-цу. – Еще ни один мерзавец безнаказанно не бил меня. Условия диктую я. Потерянная пленка обойдется тебе в шестьдесят тысяч долларов. Десять тысяч ты выплатишь мне на этой неделе, десять тысяч – первого числа будущего месяца, тридцать тысяч – через месяц после этого и последние десять тысяч – еще через месяц.
Я с трудом удержался, чтобы не броситься на нее.
– Нет, нет и нет!
– Да ну? Как хочешь. Только сначала подумай хорошенько, Джефф. Я не запугиваю тебя. Или ты платишь, или тюрьма. Другого выбора нет. Поступай, как находишь нужным.
Я лихорадочно размышлял. Выбора нет… Она права. Но на этом дело не кончится: истратив шестьдесят тысяч долларов, она потребует еще. Она будет меня шантажировать, пока смерть не уберет ее с моего пути. Да, это так, только смерть Риммы позволит мне зажить тихо и спокойно.
Мысль поднять на нее руку не привела меня в ужас. Я не испытывал к ней ни малейшей жалости. Она стала развращенным, грязным животным, которое просто необходимо уничтожить, как уничтожают отвратительное и опасное насекомое.
Я достал портсигар, вынул сигарету и закурил. Руки у меня совсем не дрожали.
– Кажется, твоя взяла. Так и быть. Я достану десять тысяч долларов и завтра передам тебе. Встретимся в это же время на улице, вот тут, около гостиницы, и ты получишь свои деньги.
От улыбки Риммы у меня дрогнуло сердце.
– Я догадываюсь, Джефф, о твоих планах. Я все предусмотрела. У меня же было сколько угодно времени для размышлений, пока ты зарабатывал денежки. Я вообразила себя на твоем месте и задала вопрос, как бы я поступила, если бы попала в такое же положение? – Римма помолчала, неторопливо выпустила струю дыма и продолжала: – Прежде всего, разумеется, я попыталась бы найти какой-то выход. А выход только один. – Она подалась вперед и уставилась на меня. – Та же самая мысль пришла в голову и тебе, не правда ли? Единственный выход – моя смерть, и ты уже обдумываешь, как меня убить.
Я сидел, не шевелясь и не сводя с нее глаз. Кровь отхлынула у меня от лица, и я почувствовал бесконечную усталость.
– На этот случай я приняла соответствующие меры, – продолжала Римма. Она открыла потрепанную сумочку, достала какой-то клочок бумаги и швырнула мне. – Свои чеки ты будешь посылать по этому адресу. Отделение банка «Пасифик и Юнион» в Лос-Aнджелесе. Его управляющий получил от меня распоряжение перечислять твои переводы на счет другого банка, а какого именно – это останется для тебя тайной. Все сделано так, что мне не будет грозить никакая опасность с твоей стороны. Ты никогда не сможешь узнать, где находится мой банк и где я живу. Отбрось надежду, что тебе удастся меня уничтожить: после сегодняшней встречи мы никогда больше не увидимся.
И снова я едва удержался, чтобы не схватить ее за горло.
– Действительно, ты все предусмотрела.
– А как же! – Римма протянула руку. – Давай-ка бумажник. Мне нужны деньги.
– Как бы не так.
Римма усмехнулась.
– Помнишь, как много лет назад ты чуть не силой отобрал у меня сумку и взял оттуда все, все до цента? Давай бумажник, или мы отправимся в участок.
Наши взгляды скрестились, а потом… потом я медленно достал бумажник и бросил ей на колени.
Утром в тот день я заезжал в банк, и в общей сложности у меня было с собой долларов двести. Римма очистила бумажник и швырнула его на столик. Потом она встала, положила деньги в сумочку, прошла по холлу к конторке дежурного администратора и нажала кнопку звонка.
Откуда-то из внутренних помещений появился все тот же полный итальянец, и Римма о чем-то заговорила с ним – я сидел слишком далеко и не разобрал слов. Она дала ему денег, он кивнул и ушел.
Римма вернулась к нашему столику.
– Сейчас я уйду. Ты никогда больше меня не увидишь, если, конечно, не придумаешь чего-нибудь сверхъестественного. Повторяю: на этой неделе ты пошлешь чек на десять тысяч долларов в банк в Лос-Анджелесе. Первого числа отправишь еще один чек на такую же сумму. В следующем месяце – на тридцать тысяч, а еще через месяц – на остальные десять. Понял?
– Понял, – ответил я, но в действительности понял только, что обязательно должен проследить за ней; если не сделаю этого сейчас, она исчезнет, как брошенный в воду камень. – Понял. Только не думай, что все это так просто.
– Что ты имеешь в виду?
Из двери, ведущей в глубь гостиницы, вышел итальянец, с которым только что разговаривала Римма, – на этот раз в сопровождении двух типов, судя по всему, гангстеров. Все втроем они пересекли вестибюль и встали около выхода на улицу.
Я поднялся из-за столика.
– Я попросила этих ребят подержать тебя здесь, пока я не скроюсь. На твоем месте я бы не рискнула с ними шутить. Они не понимают шуток.
Оба гангстера, стоявшие рядом с итальянцем, были здоровенными молодыми парнями. Один – блондин, с копной курчавых волос, другой – бывший боксер, если судить по свирепому изуродованному лицу.
– Ну, пока, – обратилась ко мне Римма. – Не забудь о нашей полюбовной договоренности, в противном случае мы встретимся там, где тебе не очень-то понравится.