Андерсен Ганс Христиан
Ганс Христиан Андерсен
Слыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то чтобы такужзанятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-былэтакийпоч-тенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и наконецдолжен был выйти в отставку.
Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая улицу, и на ду-ше у него было как у старой балерины, которая в последний развыступаетна сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке.
Завтрашний деньстрашилстарогослужаку:ондолженбылвпервыеявиться в ратушу и предстать перед "тридцатью шестью отцами города", ко-торые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, егоещеотправятосвещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабри-ку, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него можетполу-читься что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание отом, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему влюбом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой,которыестали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож -поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогдавысокометилаи,проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, аднемникогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и егожена,ифонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампуи наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу необ-делили фонарь ни на капельку.
Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен былотпра-виться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя,инемудрено,что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он мно-гое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он неусту-пал в этом всем "тридцати шести отцам города". Но он молчал иобэтом.Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж своеначальство тем более.
А между тем многое вспоминалось ему, и времяотвременипламяеговспыхивало как бы от таких примерно мыслей:
"Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот красивый юноша...Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в руках.Письмобыло на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, инаписаноизящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловалиподнялнаменя сияющие глаза. "Я самый счастливый человек насвете!"-говорилиони. Да, только он да я знали, что написала в своемпервомписьмееголюбимая.
Помню я и другие глаза... Удивительно, какперескакиваютмысли!Понашей улице двигалась пышная похоронная процессия.Наобитойбархатомповозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько было венковицветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой свет.Тро-туары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы скрылисьиз виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моегостолбаиплакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз, смотревших наменя!"
И много о чем еще вспоминал старый уличный фонарьвэтотпоследнийвечер. Часовой, сменяющийся с поста, тот хоть знает,ктозаступитегоместо, и может перекинуться со своим товарищемнесколькимисловами.Афонарь не знал, кто придет ему на смену, и не мог рассказать ни одождеи непогоде, ни о том, как месяц освещает тротуар и с какой стороныдуетветер.
В это-то время на мостик через водосточную канаву и явились трикан-дидата на освобождающееся место, полагавшие, что назначение на должностьзависит от самого фонаря.
Первым была селедочная головка,светящаясявтемноте; она полагала, что ее появление на столбезначительносократитрасход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светиласьи,поеесловам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считаласебяпос-ледним остатком всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откудаонвзялся, фонарь никак не мог взять в толк, но тем не менее светлячокбылтут и тоже светился, хотя селедочная головка и гнилушка клятвенно уверя-ли, что он светит только временами, а потому не в счет.
Старый фонарь сказал, что ни один из них несветитнастолькоярко,чтобы служить уличным фонарем, но ему, конечно, неповерили.Аузнав,что назначение на должность зависит вовсе не от него, все троевыразилиглубокое удовлетворение - он ведь слишком стар, чтобы сделать верный вы-бор.
В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под колпак:
- Что такое? Говорят, ты уходишь завтра в отставку?Иявижутебяздесь в последний раз? Ну, так вот тебе от меня подарок. Я проветрю твоючерепную коробку, и ты будешь не только ясно иотчетливопомнитьвсе,что видел и слышал сам, но и видеть как наяву все, чтобудутрассказы-вать или читать при тебе. Вот какая у тебя будет свежая голова!
- Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый фонарь. - Лишьбыне попасть в переплавку!
- До этого еще далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я проветрютвоюпамять. Если бы ты получил много таких подарков, у тебя была бы приятнаястарость.
- Лишь бы не попасть в переплавку! - повторил фонарь. -Или,может,ты и в этом случае сохранишь мне память? - Будь же благоразумен,старыйфонарь! - сказал ветер и дунул.
В эту минуту выглянул месяц.
- А вы что подарите? - спросил ветер.
- Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому жефонарини-когда не светят за меня, всегда я за них.
И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали.
Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось,онаскати-лась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как по-дарок, пожалуй даже самый лучший.
- Я проточу тебя, - сказала капля, - так что ты получишьспособностьв любую ночь, когда только пожелаешь, обратитьсявржавчинуирассы-паться прахом.
Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.
- Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было сил.
И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставивзасобойдлинныйсветящийся след.
- Что это? - вскрикнула селедочная головка. - Никак,звездаснебаупала? И кажется, прямо на фонарь. Ну, еслиэтойдолжностидомогаютсястоль высокопоставленные особы, нам остается толькооткланятьсяиуб-раться восвояси.
Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул особенно ярко.
- Вот это чудесный подарок! - сказал он. - Я всегда так любовался яс-ными звездами, их дивным светом! Сам я никогда не мог светить, какони,хотя стремился к этому всем сердцем. И вотонизаметилименя,жалкийстарый фонарь, и послали мне в подарок одну из своих сестриц. Они одари-ли меня способностью показывать тем, кого я люблю, все, чтояпомнюивижу сам. Вот это поистине удовольствие! А то и радостьневрадость,если нельзя поделиться ею с другими.
- Почтенная мысль, - сказал ветер. - Но ты, верно, не знаешь,чтокэтому дару полагается восковая свеча. Ты никому ничего не сможешьпока-зать, если в тебе не будет гореть восковая свеча. Вот о чем неподумализвезды. И тебя, и все то, что светится, они принимают за восковые свечи.Ну, а теперь я устал, пора улечься, - сказал ветер и улегся.
На другое утро... нет, через день мы лучше перескачем - наследующийвечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного сторожа.