.. Получается, Александра, что я ваш сколько‑то‑юродный брат. Ваш папа был двоюродным братом моей тетушки Валентины, которая меня вырастила. Имя у него редкое: Горчак Гурьевич, – вот и запомнилось. Он ведь умер... давно?
Санечка смотрела на Алексея, часто моргая. Лицо ее не выражало ничего.
– Или я ошибся? – забеспокоился Алексей. – Не должно: Салтыковка одна, да и маленькая она...
– Мама тоже умерла, – с трудом сказала Санечка. – Полгода прошло.
– Боже, – сказал Алексей.
– Вот. И дом сгорел... все сгорело...
– Постой, сестренка, – нахмурился Алексей. – Как же ты живешь?
– Да вот – живу. Был пай... за землю... ну, там еще... Понемножку хватает...
– Понемножку – это как?
– Мало, если честно. – Санечка изобразила короткую улыбку. – Я тут подрабатывала еще...
– Все, – твердо сказал Алексей. – Не о том говорим. Этой проблемы у тебя больше не будет, забудь. Ах, как хорошо, что я тебя нашел!
Шум это приятное происшествие наделало изрядный. Все было как в лучших мексиканских сериалах. И только Санечка, про которую девчонки думали, что это она просто пришибленная внезапным счастьем, а потому такая совсем невеселая, думала о другом.
В том ее необычном сне – да, у нее был брат. Но тот брат ее был совсем другой человек, не Алексей. Но и Алексей присутствовал тогда на свадьбе. Он стоял за ее правым плечом.
На Алексее надет был ослепительно‑белый фрак. Или не фрак, но что‑то с фалдами. Зачем такой белый? – спросила она там, во сне, и Алексей ответил серьезно: чтобы видно было сразу, откуда стреляли...
Сон этот, что необычно для сна, не бледнел и не забывался, а напротив – становился как бы кусочком настоящей жизни, втискивался в какие‑то промежутки между недавними событиями и сам грозил стать источником событий.
Прошел всего вечер и день, а все, решительно все изменилось. Не снаружи, внутри. Теперь Санечка удивлялась себе, как это она могла жить без особого страха, зная, что в мире нет никого, кто бескорыстно к ней участлив, на кого можно положиться, опереться... и понимала, что все это время страх – да что там страх, смертный ужас перед жизнью – жил в ней, но она так к нему привыкла, что перестала узнавать и давала ему другие имена.
Между тем Алексей разрывался: одна часть его, заметно большая, требовала немедленно хватать свежеобретенную «сестру» в охапку и нестись обратно, пока еще есть время; вторая, о существовании которой он подчас забывал, но которая сейчас предъявляла себя во весь рост, говорила твердо и веско: ни одного несомненного доказательства того, что Александра Грязнова и есть искомая кесаревна, не предъявлено если не считать имени, которое, как известно, есть субстанция непостоянная. Действовать следовало только наверняка, и ошибка даже с одним процентом вероятности недопустима... И с этим нельзя было не согласиться.
Но – время, время, время...
Он понимал, что сейчас даже минута могла многое значить. Между тем вести себя следовало так, чтобы никто не догадался бы о тех часах, которые упрямо и неумолчно тикают и в тебе, и вокруг тебя.
Была пятница, вечер, время стрелкового кружка. Алексей уже знал, что стрелковая команда в училище традиционно сильна, кубки ее, грамоты и вымпелы занимали целый стенд – вкупе с фотографиями. Видеть юных будущих учительниц младших классов и воспитательниц детских садов с винтовками и пистолетами в руках было диковато, но к подобным вещам Алексей уже не то чтобы привык – привыкать было некогда, – а как бы отвел им нишу. Там они и существовали, в этой специфической нише, – по своей логике и своим законам.
Последние три года по разным причинам – и по банальной бедности, и по старости и нездоровью Кузьмы Васильевича – команда на соревнованиях не выступала – да и проводились ли те соревнования?.
Последние три года по разным причинам – и по банальной бедности, и по старости и нездоровью Кузьмы Васильевича – команда на соревнованиях не выступала – да и проводились ли те соревнования?..
– Вольно. – Алексей обошел строй: шестнадцать девушек, пожелавших приложиться к полированному ореху и черному эбониту ружейных лож; остался доволен. – Уважаемые госпожи курсантки! Есть ли среди вас те, кто раньше участвовал в стрелковых соревнованиях?
Таковых оказалось двое: посещали спортивную школу Настя Гребенюк и Ирочка Полежаева.
– А кто ни разу не держал в руках оружие? Трое смущенно вышли вперед: Оля Примакова, высокая и чуть неуклюжая, медлительная – задержавшийся подросток; Валя Чижик; Катя Слащова, смуглая метиска; все из группы Александры – сказывалась реклама.
– Отлично. Остальные, как я понимаю, иногда понарошку постреливали?
Так и оказалось: у кого‑то был стрелковый кружок в школе, кто‑то учился стрелять из охотничьего ружья дома, кто‑то просто навещал тир.
– Вот и хорошо, – сказал Алексей, доставая из оружейного ящика пневматический пистолет и такую же винтовку.
– Воздушки, – разочарованно сказал кто‑то в строю. – Сморкалки.
– Попрошу без оскорблений, – сказал Алексей. Во‑первых, чтобы вы знали: самое дорогое серийное оружие сегодня – это пневматическая шведская винтовка «Торсин». Да и наши, как вы, леди, изволили выразиться, сморкалки – тоже на многое годятся, хотя и после некоторой доработки. Да и без доработки...
Он зажал губами несколько пулек и, со скоростью автомата перезаряжая пистолет, произвел семь выстрелов. На чистом листе, повешенном среди мишеней, появился маленький кружок. Восьмую пульку он послал в его центр.
– Как сказал один знаменитый самурай, человек не должен зависеть от длины своего меча. С поправкой на специфику скажем так: стрелок не должен зависеть от калибра своего оружия. Главное – попадать туда, куда нужно, а не туда, куда получается. Если я все правильно понимаю, государыни, спортивной славы вы не ищете? А просто намерены совершенствовать стрелковое мастерство, имея в виду реальную самооборону в сложных жизненных ситуациях?
Строй отозвался в том смысле, что да, примерно где‑то так...
– В таком случае я прошу тех дам, которые уже чему‑то где‑то учились, хотя бы на время все то забыть. И вот почему... Кстати, можно разойтись и собраться именно в кружок, чтобы форма соответствовала наименованию.
Хихикнули. Образовали неровный полумесяц. Александра – чувствовалось – очень волновалась.
– Скажу одну парадоксальную вещь, вы мне можете не поверить, но тем не менее это факт. Человек от рождения умеет стрелять из пистолета, равно как и плавать. В дальнейшем он об этом своем умении забывает, а попав в руки какого‑нибудь невежественного прапорщика – и вовсе его утрачивает. Итак, первое и главное в стрельбе из пистолета – это не целиться. Не понятно? Демонстрируем на конкретном примере. Итак, представьте себе, что сейчас лето. Мы на лугу. Скошенном. Стога сена. Запах!.. – непередаваемый словами. И тут по небу... летит... зеленая ворона! Покажите на нее!
Взвизги, смех. Шестнадцать пальцев уставились в разные стороны.
– Отлично. А теперь, красавицы, очень осторожно, чтобы не помять, поднесите свои указующие персты к глазам и подвергните внимательному рассмотрению. Итак, указательный палец выпрямлен, слегка напряжен и устремлен вперед. Средний – полусогнут. Безымянный и мизинец прочти прижаты к ладони, большой – немного отведен и почти свободен. Вот это и есть идеальное расположение всех пальцев, когда вы держите небольшой пистолет малого или среднего калибра – скажем, тот же «Макаров».