Сейчас слои эти обнажились, как обнажаются годовые кольца спиленного бревна, - и в видимые опытному глазу бреши, вися на плечах у отходящих "Соколов", ударили мелиорцы - в упоении только что одержанной победой не чувствующие усталости.
Лучники успели выпустить по одной-две стрелы - и были изрублены почти все, открыв тем самым фланг строя. Хор Протасия, изогнувшись полудугой, со сказочной быстротой принялся сгрызать строй "Молота". Десятками падали славы - но сотнями гибли конкор-дийцы. Когда закачался и упал штандарт "Молота" - остатки тысячи попятились, а потом и побежали. Держались лишь ветераны, встав в каре и отходя медленно, прикрываясь щитами, угрожая длинными мечами. Десяток мелиорских лучников, держась за спинами хороборцев, с двадцати шагов всаживали в каре стрелу за стрелой...
Третью по счету тысячу конкордийский стратиг Андроник Левкой даже не пытался развернуть против нападавших, тут же дав сигнал к отступлению и указав направление: предполье линии обороны. Там под легкими охотничьими стрелами стратиотов тысяча "Песчаные львы" - развернулась, хоть и понеся потери, но соблюдя должный порядок строя. Было время для надлежащего разворота и у двух левофланговых тысяч: "Желтобородых" и "Маленьких великанов". Шестую, не полностью собравшуюся тысячу, "Железных котов", Левкой в бой за предместье вводить был не намерен и потому даже не вывел из лагеря. И сейчас они под командованием сотника Никандра спешно строились, чтобы в свою очередь ударить в открывшийся тыл наглого врага.
Остатки "Молота" и "Соколов" уходили в брешь между "Желтобородыми" и "Львами", попадая в объятия "Великанов", которые присоединяли их к себе, наращивая шеренги. Так что теперь против семисот славов стоял оборонительный заслон в два эшелона из трех с лишним тысяч пехотинцев, а в нескольких верстах сзади готовились к стремительному маршу и удару еще около шестисот бойцов.
Протасий обрушил удар в центр строя "Львов", стоявших по отношению к нему справа. "Желтобородые" под барабанный бой тут же медленно двинулись вперед, загибая свой правый фланг, чтобы охватить мелиорцев. Но раньше, чем они приблизились, славы взломали передние шеренги "Львов" и стали стремительно расширять
брешь, разматывать ее в стороны. "Львы"ветераны эластично попятились, не разрывая линии, и только это спасло тысячу от полного разгрома...
Но славы уже устали. Два часа непрерывной жесточайшей сечи со сменяющимся противником сожгли весь запас сил, что еще оставались после пяти дней стычек, бросков и сегодняшнего ночного марша. Рука, уже не ощущая ничего, падала бессильно. Отупение от запаха чужой и своей крови не позволяло уже видеть хоть что-нибудь кроме того, что непосредственно перед глазами. Почти все, остающиеся на ногах, были многократно ранены. И когда "Желтобородые" обрушились с фланга, славы дрогнули.
Но еще четверть часа они стояли на месте, держа удар. И только потом медленно-медленно стали подаваться назад и вправо, в сторону траншеи.
Подоспели "Маленькие великаны". Теперь хор едва ли триста человек - пятился, охваченный подковой десятикратно превосходящего противника. Каждые две минуты конкордийские барабаны били резкую дробь, и воины передней шеренги отступали в глубь своего строя, освобождая место свежему бойцу. Славы бились бессменно. Они намеренно стесняли свои ряды, вынуждая и противника делать это, тем самым немного уменьшая его преимущество: биться свежим против усталых, - и каким-то чудом все еще не позволяли прямо прижать себя к траншее, как бы скользя под углом к ней - и все же неумолимо приближаясь, приближаясь...
Протасий наблюдал агонию хора, сидя на коне.
Остальные кони с замотанными мордами лежали позади него в невысоких зарослях, и азахи, которым запрещено было подниматься с корточек или колен под страхом немедленного укорочения, молча смотрели, на него, пытаясь по выражению лица и по позе догадаться - скоро ли? А Протасий ждал. Он наметил взглядом крошечный ручеек, песчаную с яркими пятнами свежей травы полоску, - и только когда ее скрыли серые сапоги и желто-красные спины конкордийских пехотинцев, Протасий вынул кривой меч и воздел над головой.
Азахи подняли коней в галоп с места.
Не так уж много их было - триста шестьдесят. Но совершенно все изменилось от одновременного высверка этих нескольких сот синих клинков...
Конкордийцы побежали сразу. Сразу все. Никто и помыслить не мог остановиться, выстрелить, задержать товарищей. Началось самое страшное, что бывает на войне: сосредоточенная рубка бегущих.
Подоспевших было к схватке "Железных котов" опрокинули и увлекли. Кое-кто из них пытался было занять оборону, и это были единственные попытки сопротивления, ни на что уже не влиявшие, - их обходили, окружали, расстреливали в упор из седельных луков - и неудержимо неслись дальше...
От поля до лагеря землю устилали изрубленные тела. Дальше лагеря азахи не пошли, принялись грабить имущество. Однако и преследовать-то было уже некого. Разрозненными группками, а то и поодиночке, конкордийцы бежали к перевалу. У перевала же в скалах сидели и ждали солдаты Афанасия Виолета...
Из шести тысяч десанта живыми взяли чуть больше трех сотен. Им отрубили большие пальцы на руках и ногах и отпустили.
Когда их подвели к перевалу, то навстречу снизу поднялись шестнадцать оставшихся в живых лучников. Они вынесли Афанасия, которому громадной стрелой корабельного лука перебило и почти оторвало правую руку - у самого плеча. Афанасий был в сознании. Он попросил опустить его на землю и уцелевшей левой рукой отдал честь ковыляющим пленным.
Афанасий Виолет хорошо знал, какое зрелище ждет их на пляже...
Выживших в сече хороборцев горожане разобрали по домам: омывать раны и обихаживать. Раненые бредили и стонали, два городских лекаря не отходили от них. Но к вечеру они, несмотря на все хлопоты, начали умирать - почему-то те, чьи раны опасения не внушали. А потом стали умирать те, кто и ран-то особых не получил. Пролетел слух, что конкордийские светлые мечи сделаны из отравленного железа, потом - что это чары... Откуда-то привели колдуна, молодого еще беловолосого и красноглазого парня. Он долго разводил кощуны, помавал руками и наконец сказал, что никаких чар в окрестностях нет, а умирают славы просто от нечеловеческой усталости. Дайте им вина, сказал он еще, дайте им вина, и пусть пьют, пусть смотрят друг на друга и радуются тому, что живы. Дайте им почувствовать, что они живы...
Так и сделали, и все равно за вечер и ночь ушли от людей девятнадцать воинов, выживших в самой жестокой сече, что была на памяти живущих, и даже почти в этой битве не раненных. Не выдержали сердца...
А после полуночи несколько конкордийских кораблей, стоящих невдалеке от места высадки десанта, вдруг охватило жаркое нефтяное пламя. Это подошел от кесарских земель лодочный флот.
Глава третья
Саня так и не уснула в эту ночь, хотя снотворное ей было назначено и дано. Возвращенная память болела - чисто физической болью, как болит замерзшая и вдруг отогретая рука или нога. Две вещи беспокоили ее: во-первых, все же осталось совершенно неизвестным, где она была последние два месяца, а вовторых, вспомнившееся казалось ей чем-то не до конца настоящим: будто заученный урок или роль.
Актриса, которая помнит только пьесы, в которых играла, но полностью забыла свою настоящую жизнь...