И третье, дремлющее где-то внутри первого и второго:
почему там, во дворе, она знала, что ей грозит опасность, и бросилась бежать?
Все это было так мучительно, что Саня с трудом сдерживала себя, чтобы не зареветь в голос. Тетки спали, храпя на разные голоса. По коридору изредка шлепали или шуршали чьи-то шаги...
Стены над головой стояли незыблемо. Очень маленькая ущербная луна проплывала в просвете.
Под утро она забылась, и ее тут же разбудили, чтобы сделать уколы. Она еще задремывала несколько раз и не пошла на завтрак.
Сане удалось уломать и подкупить санитарочку Фитиму спуститься в гардероб - правильнее сказать, склад верхней одежды, но его называли гардеробом, и достать из ее мешка джинсы. Потом она выстирала их в ведре и вывесила за окно сушиться. Никто из персонала не заметил такого нарушения установленного порядка.
На перевязке доктор Борис Михайлович осмотрел ее колено, потом перевел взгляд на нее, выпятив нижнюю губу. Он был лыс и роскошно бородат. Халат не сходился на могучей волосатой груди.
- Похоже, красавица, что этой ночью тебя подменили, - сказал он. - Не убегай, я начальника позову, ему будет интересно...
Он вышел и тут же вернулся с завотделением, старым коротеньким человечком с черепашьими глазами.
- Вот, Сайд Саидович, о ней я вчера говорил... Сайд Саидович близоруко осмотрел колено, потрогал его и понюхал. Покачал головой.
- Анализы вчерашние уже есть?
- Да. Как и положено было: лейкоциты за двадцать шесть тысяч перевалили...
- Знаешь, Боренька, что это мне напоминает? Когда в сорок седьмом только-только-только появился пенициллин, всё вот так же восстанавливалось - на второй-третий день. Флегмоны можно было не вскрывать...
- Но уже давно не сорок седьмой.
- Что же делать. Отнесем к казусам. Пусть лучше так, чем наоборот.
- Хотя наоборот бывает значительно чаще... Потом, отправляя ее из перевязочной, Борис Михайлович заметил:
- Хорошую ты где-то, красавица, заразу подцепила. Поделилась бы, что ли...
- Да я бы с радостью, - растерялась Саня. - Ну не помню, и все тут.
- У меня был подобный случай, - сказал Борис Михайлович. - Еще когда учился. Я Томский заканчивал. Познакомился с одной... ну, неважно. И вышло так, что познакомился пьяный. Пошли к ней домой, все хорошо. Сговорились на завтра. Купил цветы, коньяк - иду. И тут начинается... Не могу найти дом! Всю округу обшарил - нет дома. Мимо которых проходили - стоят, киоск газетный - стоит, дерево такое приметное - стоит, а того дома нет. Час искал. В расстройстве в скверике сел и полбутылки коньяка на кишку бросил. Иду обратно, настроение как у Муму в лодке... вот он, дом. Где ему положено. Зашел... И все четыре года, пока институт не закончил, ходил я к ней - но попасть в этот дом мог только после полубутылки. И лучше коньяка. Трезвый же - никак. Такой вот заколдованный был дом...
- Вам легче, - засмеялась Саня. - У вас хоть такой ключик имелся...
После второго укола в живот она неожиданно уснула, еле добредя до палаты. Вечером пришли девчонки и музыкантша Ольга Леонидовна, принесли теплый свитер, домашние тапочки, котлеты в кастрюльке и всякие фрукты. От их присутствия Сане сделалось очень неуютно. То есть она вдруг поняла, что ей неуютно, что она напряжена и ждет чего-то плохого, очень плохого, а гостьи ее производят необязательный шум и всяческие движения, которые мешают видеть и понимать то, что на самом деле творится вокруг.
У нее вновь было примерно то же чувство, что и тогда, в Машкином дворе: скрывайся! Исчезай! Тебя вот-вот увидят...
Когда подруги и преподавательница ушли (подруги? Саня вдруг поняла, что ничего к ним не чувствует...), она еще раз попросилась в душ и пронесла туда завернутый в белье револьвер. Там она привычным жестом (привыкла? когда успела?) откинула барабан и вытряхнула патроны в ладонь. Все целые. Но и - последние.
Она откуда-то знала, что патроны эти гораздо большей мощности, чем та, на которую рассчитано оружие, поэтому каждый выстрел крайне рискован. Еще она знала, что отдача очень сильная, держать револьвер нужно двумя руками и при стрельбе напрягать локти. Она потрогала лоб. Под волосами побаливал свежий рубец...
Может быть, этим мне и отшибло память, подумала она мельком и не всерьез.
Интересно же я жила...
В эту ночь она легла в джинсах и свитере. Револьвер и волшебный бумажник - теперь в нем было полторы сотни рублей истертыми и даже обтрепанными по краям купюрами - она завернула в больничное полотенце и засунула под свитер. Спать ей не придется, она это знала.
Алексей, подумала она. Разумеется, я его помню!..
Этой уверенностью она намеревалась пробить воздвигнутую в памяти темную стену. Ничего она не помнила...
И отскочила от стены, как мячик.
Третьи сутки Алексей почти не отходил от машины. Он нашел себе неплохое убежище: во дворе частного домика, покинутого хозяевами. На заборе известью было выведено: "Продается на слом".
Бензина осталось полбака, из еды - только десяток сосулек твердого копченого мяса, которым его снабдили маленькие охотники-полувечки, на которых его "Марголин", рост, а главное, голос произвели неизгладимое впечатление. Он научил охотников делать рупоры и потому наверняка стал героем будущих мифов... В "бардачке" сохранилось еще полфляжки коньяка. Денег не осталось совсем.
Сокол-кобчик, живший на пожарной каланче неподалеку, теперь шпионил для Алексея. Ночью его сменяли две совы. Алексей не поверил бы, что совы могут жить в городе, пока не увидел их сам. Чтобы его шпионы не отвлекались и не голодали, он приводил им голубей.
В принципе, и сам он не имел бы ничего против голубей или даже крыс, ему приходилось есть и тех, и тех, но в этом городе они привыкли питаться такой дрянью, что был риск не дожить до конца трапезы...
Кроме того, он несколько раз пытался проникнуть в сознание тех людей, которые искали Саню. Это удалось лишь однажды, да и то ненадолго: человек забеспокоился и заозирался. Алексей знал, что такое проникновение вызывает острое чувство тревоги: будто тебе пристально смотрят в спину. Поэтому он побыл там недолго и убрался по возможности незаметно, унося крупицы информации. В общем-то, довольно важные крупицы: что интересующие его люди ездят на темно-серой "BMW" пятьсот двадцатой модели и на вишневой "мазде-капелле", что они уже проверили все те места, где могут оказаться люди без документов, и дали объявление о розыске и что кто-то из этих людей был опосредованно знаком с Саней через кого-то третьего. Это давало формальный повод вести поиск легальньми путями. "Ушла из дома и не вернулась... страдает психическим заболеванием... может назваться другим именем и рассказать выдуманную историю..." - что-то в этом роде. Алексей и сам поступил бы именно так - если бы имел возможность закрепиться здесь стационарно.
Но возможности этой он не имел. Во-первых, деньги. Точнее, отсутствие оных. Во-вторых, он опасался, что сам находится в розыске - скажем, по подозрению в похищении некоей Александры Грязновой...
Поэтому он сел в засаду. Пусть эти ребята ищут. И пусть найдут...
На вторую ночь ему удалось заставить крысу забраться в квартиру, где эти розыскники обосновались. Но собачий лай и царапанье не позволили что-то услышать. Алексей отпустил крысу. Может быть, она убежала. Но на третью ночь ему удалось взять саму собаку.
Тут он услышал все. И понял, что ожидание кончилось.
Совы видели и слышали, как четыре человека сели в машину. Алексей не умел овладевать зрением так же хорошо, как слухом, но и того немногого, что он смог уловить, хватило.
Он отпустил всех шпионов, потер руками лицо, надавил на глаза, чтобы прогнать усталость. Открыл ворота. Завел мотор и дал прогреться. До больницы ему было вдвое ближе, чем противнику.