В углу на тюфяке спала женщина, укрытая простыней и одеялом, спала, уткнувшись носом в подушку. Одна рука у нее съехала на пол, и как раз на расстоянии вытянутой руки перед ней лежали сигареты, коричневая сумочка и пепельница.
Воздух здесь был тяжелый и затхлый, пахло спиртом, табаком, человеческим телом.
Иенсен открыл окно.
Женщина подняла голову и бессмысленно посмотрела на него.
– Вы кто такой? – спросила она. – Какого черта вы здесь ковыряетесь?
– Птичка, это сыщик, которого мы ждали весь день! – крикнул гитарист из соседней комнаты. – Известный сыщик, который явился уличить нас.
– А пошел ты… – сказала женщина и опять уронила голову на подушку.
Иенсен приблизился к тюфяку.
– Предъявите ваше удостоверение личности, – сказал он.
– А, пошел ты… – сонно сказала она лицом в подушку.
Иенсен нагнулся, поднял сумочку и после недолгих поисков нашел удостоверение. Посмотрел анкетные сведения: девятнадцать лет. В верхнем правом углу Иенсен увидел две красные пометки, довольно отчетливые, хотя кто‑то явно пытался стереть их. Две пометки означали два привода за пьянство. После третьего отправляют на принудительное лечение.
Иенсен вышел из квартиры и в дверях сказал гитаристу:
– Я вернусь ровно через пять минут. К этому времени потрудитесь одеться.
Он спустился к машине и вызвал по радиотелефону полицейский автобус. Автобус прибыл через три минуты, и Иенсен с двумя полицейскими снова зашел в квартиру. Гитарист за это время успел надеть штаны и рубашку. Он сидел на подоконнике и курил. Женщина по‑прежнему спала.
Один из полицейских достал алкогольный тестер и, приподняв с подушки голову женщины, сунул ей в рот раструб прибора.
– Дохните, – скомандовал он.
Кристаллик в резиновом пузыре тотчас позеленел.
– Одевайтесь, – сказал полицейский.
Женщина сразу проснулась, села и дрожащими руками натянула простыню на грудь.
– Нет, – сказала она. – Вы не смеете. Я ничего не сделала. Я здесь живу. Нет, вы не смеете. Не надо, ради бога, не надо.
– Одевайтесь, – повторил полицейский с прибором и кончиком башмака придвинул ворох одежды к ее постели.
– Не хочу! – закричала она и отшвырнула ворох чуть не до дверей.
– Заверните ее в одеяло, – приказал комиссар Иенсен, – и поскорей.
Она повернулась к нему резко, молча, испуганно. Правая щека у нее была красная и помятая от подушки, черные, коротко остриженные волосы сбились в ком.
А Иенсен вышел в другую комнату. Гитарист по‑прежнему сидел на подоконнике. Женщина плакала, пронзительно, взахлеб, и, должно быть, сопротивлялась, но все это заняло очень немного времени. Минуты через две полицейские одержали победу и увели ее. Иенсен заметил время по часам.
– Неужели это было так необходимо? – спросил мужчина, не вставая с подоконника.
Голос у него был звучный, но неуверенный, и руки дрожали.
– Значит, это вы написали письмо? – спросил Иенсен.
– Ну да, я же сознался. И давно сознался, черт побери.
– Когда вы его отправили?
– В воскресенье.
– В какое время дня?
– Вечером. Точно не помню.
– До девяти или после?
– По‑моему, после. Я же вам сказал, что не помню точно.
– Где вы составляли письмо?
– Дома.
– Здесь?
– Нет, у родителей.
– На какой бумаге?
– На обыкновенной, белой.
Голос его обрел твердость, он даже взглянул на Иенсена с некоторым пренебрежением.
– На бумаге для машинки?
– Нет, получше. На обрывке какого‑то диплома.
– А где вы его взяли?
– Известно где – в издательстве, их много там валяется. Сотрудники, которые уходят по собственному желанию или получают под зад коленкой, награждаются перед уходом такими дипломами. Описать, как он выглядит?
– Не стоит. Где вы его нашли?
– Вам говорят, в издательстве.
– А точнее?
– Ну, валялся он, валялся, понимаете? Наверно, брали его для образца или еще зачем‑нибудь.
– На столе?
– Может, и на столе. – Он задумался. – А может, на полке, не помню.
– Когда это произошло?
– Несколько месяцев назад. Хотите верьте, хотите нет, но я почти ничего не помню. Вот ей‑богу. Одно могу сказать: не в этом году.
– И вы взяли его с собой?
– Да.
– Для шутки?
– Нет, я думал устроить хорошенький бенц.
– Что устроить?
– Ну, бенц. Это тоже вроде шутки. Выражение старое.
– А какой именно шутки?
– Да мало ли какой! Подписаться выдуманной фамилией, приклеить на первой странице голую девку и отправить какому‑нибудь идиоту.
– А когда у вас возникла идея написать письмо?
– В воскресенье. Делать было нечего. Я и решил устроить у них небольшой переполох. Только ради забавы. Я даже и не думал, что они всерьез этим займутся.
С каждой минутой голос его становился тверже и уверенней. Но вдруг он просительно добавил:
– Ну откуда я мог знать, что начнется такая петрушка? У меня и в мыслях не было.
– Каким клеем вы пользовались?
– Своим собственным. Обычный клей.
Иенсен кивнул.
– Покажите мне ваше удостоверение личности.
Тот достал его сразу. На удостоверении стояло шесть красных пометок, все перечеркнуты синим.
– Задерживать меня не к чему. Я и так уже три раза подвергался принудительному лечению.
Иенсен вернул ему документ.
– А она нет, – добавил гитарист и кивком головы указал на дверь соседней комнаты. – Если разобраться, вы сами и виноваты во всем. Мы вас дожидались с прошлой ночи, а чем еще прикажете заниматься, пока ждешь? Терпеть не могу сидеть без дела. Бедная девочка.
– Она что, ваша невеста?
– Пожалуй, так.
– Она здесь живет?
– Обычно. Она правильная девка, душевная, только возни с ней много. У нее немножко устаревшие взгляды. А уж темперамент – прямо вихрь, если только вы понимаете, что я имею в виду.
Иенсен кивнул.
– Скажите, если бы дядя… если бы они не были так снисходительны и не сняли иск, о каком наказании могла бы идти речь?
– Такие вещи решает суд, – ответил Иенсен. И закрыл блокнот.
Его собеседник достал сигарету, закурил, спрыгнул с подоконника и стоял теперь, бессильно привались к стене.
– Иногда вытворяешь черт‑те что, – пробормотал он. – Счастье еще, что мне везет в жизни.
Иенсен спрятал блокнот в карман и поглядел на дверь.
– А перед тем как наклеить буквы, вы рвали газету?
– Ну, разумеется.
– И вырывали из нее буквы?
– Да.
– А не вырезали? Ножницами?
Гитарист быстрым движением потер переносицу, затем провел пальцами по бровям, наморщил лоб и только после этого ответил:
– Точно не могу сказать…
– А вы попытайтесь.
Пауза.
– Не припомню.
– Откуда вы отправили письмо?
– Отсюда.