Редкий ночной дождик съел снег. Ртутный столбик поднялся чуть выше нуля, тучи рассеялись, и солнце по‑прежнему светило холодным белым светом.
В шестнадцатом участке еще не завершили утреннюю программу. У входа в подвал стоял серый автобус, который развозит алкоголиков с тремя приводами по лечебницам или на принудительные работы, а в самом подвале полицейские еще только выгоняли из камер сонных арестантов. Полицейские были бледные и усталые от ночного дежурства.
Перед дверью, выстроившись в безмолвную длинную цепь, ждали те, кого освободили из‑под стражи. Им надо пройти стол регистрации и получить прощальный укол. Иенсен подошел к врачу.
– Как прошла ночь? – осведомился он.
– Нормально. Точнее сказать, чуть хуже предыдущей.
Иенсен кивнул.
– У нас тут ночью опять случай был со смертельным исходом. Одна женщина.
– Так‑так…
– Она крикнула из камеры, что если она и пила, то лишь затем, чтобы покончить с собой, но полицейские ей помешали… Я ничего не успел сделать.
– Ну и?..
– Бросилась вперед головой на стену камеры и размозжила себе череп. Это не так просто, но у нее получилось.
Врач поднял взгляд. Веки у него припухли и покраснели, и в воздухе запахло спиртом. Едва ли запах мог исходить от стоящего перед ним арестанта, которому только что закатили укол.
– Для этого нужна физическая сила – раз, большая воля – два, продолжал врач. – И нужно содрать обивку со стены – три.
Почти все освобожденные стояли, засунув руки в карманы и апатично понурив головы. Ни страха, ни отчаяния больше не было в их лицах, одна только беспредельная пустота.
Иенсен вернулся к себе в кабинет, достал очередную карточку и сделал на ней две записи: “Улучшить стенную обивку. Нового врача”.
Больше никаких дел у него в кабинете не было, и он ушел не задерживаясь.
Часы показывали двадцать минут девятого.
18
Пригород был расположен на несколько миль южнее города и принадлежал к той категории, которая у экспертов из коммунального министерства числится, как правило, под рубрикой “районы самосноса”.
Строили его в пору великого жилищного кризиса, симметрично расставив вокруг так называемого торгового центра и автобусной остановки тридцать многоэтажных домов. Теперь маршрут автобуса отменили, предприятия почти все лопнули сами собой, большая мощеная площадь превратилась в автомобильное кладбище, а из квартир пустовало по меньшей мере восемьдесят процентов.
Иенсен не без труда отыскал нужный адрес, отъехал на стоянку и вышел из машины. Дом был четырнадцатиэтажный, штукатурка местами обвалилась, местами почернела от непогоды. Каменная дорожка перед домом была усеяна осколками стекла, а деревья и кусты подступали вплотную к бетонному фундаменту. Ясно было, что пройдет еще немного времени, и корни их разорвут мостовую.
Лифт не работал, пришлось тащиться пешком на девятый этаж. Лестничная клетка была холодная, запущенная и темная. Часть дверей была распахнута настежь, открывая взору комнаты в том виде, как их бросили хозяева, захламленные, на потолке и на стенах трещины, сквозь которые задувает ветер.
Попадались и занятые квартиры – об этом можно было судить по кухонному чаду и громовым воплям телевизоров – шла утренняя передача. Должно быть, стены и междуэтажные перекрытия строились без звукоизоляционной прокладки.
Одолев пять этажей, Иенсен запыхался, а к девятому у него больно сдавило грудь и заныло под ложечкой. Прошло несколько минут, и одышка улеглась. Тогда он достал служебный значок и постучал в дверь. Хозяин открыл сразу. И удивился:
– Полиция? Я абсолютно трезв вот уже несколько лет.
– Моя фамилия Иенсен, я комиссар шестнадцатого участка.
Я веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и прежнего места работы.
– И что же?
– Несколько вопросов.
Хозяин пожал плечами. Он был опрятно одет, худощав и с погасшим взглядом.
– Тогда войдите.
Квартира была стандартного типа, меблировка соответственная. На стене висела книжная полка с десятком книжек, а на столе стояла чашка кофе, лежали хлеб, масло, сыр и газета.
– Садитесь, пожалуйста.
Иенсен огляделся. Квартира очень напоминала его собственную. Он сел, достал ручку, раскрыл блокнот.
– Когда вы ушли из издательства?
– В декабре прошлого года, как раз перед рождеством.
– По собственному желанию?
– Да.
– Работали долго?
– Да.
– А почему ушли?
Хозяин отхлебнул кофе. Взглянул на потолок.
– Это долгая история. Вряд ли она вас заинтересует.
– Почему вы ушли?
– Будь по‑вашему. У меня нет секретов. Просто все это нелегко сколько‑нибудь связно изложить.
– Попытайтесь.
– Так вот, утверждение, что я ушел по собственному желанию, можно принять за истину только с оговоркой.
– Уточните.
– Если даже затратить на это несколько дней, все равно вы ничего не поймете. Я могу лишь поверхностно изложить ход событий.
Он сделал паузу.
– Но сперва я хотел бы узнать, зачем вам это понадобилось. Меня в чем‑нибудь подозревают?
– Да.
– И вы, конечно, не скажете в чем?
– Нет.
Хозяин встал и подошел к окну.
– Я переехал сюда, когда этот район только начали заселять. Это было не так уж давно. И вскоре я поступил в концерн: меня привел туда несчастный случай.
– Несчастный случай?
– До этого я служил в другом журнале. Вы, наверно, такого и не помните. Его издавали социал‑демократическая партия и объединение профсоюзов. Это был последний крупный журнал в стране, не зависящий от концерна. У него были свои амбиции, культурные в частности, хотя положение на этом фронте начало заметно ухудшаться.
– Культурные амбиции?
– Ну да, он ратовал за настоящее искусство и поэзию, публиковал серьезные рассказы и тому подобное. Я не силен в этих вопросах, я репортер, я занимался политическими и социальными проблемами.
– Вы были социал‑демократом?
– Я был радикалом. Точнее говоря, я принадлежал к крайнему левому крылу социал‑демократов, но об этом я и сам не догадывался.
– Дальше.
– Дела шли далеко не блестяще. Журнал почти не давал дохода, хотя и убытков тоже не приносил. Он имел довольно большой круг читателей, которые ему доверяли. И вообще он служил единственным противовесом всем журналам концерна, он боролся с концерном и с издательством, он критиковал его, отчасти прямо, отчасти косвенно, благодаря самому факту своего существования.
– Как?
– Полемические статьи, передовицы, критические выступления. Честный и серьезный подход к поднимаемым вопросам. Деятели Дома, разумеется, ненавидели его лютой ненавистью и наносили ответные удары, но уже на свой лад.
– Как?
– Они увеличивали выпуск безликих массовых серий и развлекательных журналов, а кроме того, они ловко использовали повальную тенденцию современных людей.
– Какую тенденцию?
– Рассматривать картинки, вместо того чтобы читать текст, или если уж читать, то по крайней мере ничего не значащий вздор, а не такие статьи, которые заставляют думать, волноваться, занимать определенную позицию. К сожалению, именно так обстояло дело уже в мое время.
Рассказчик по‑прежнему стоял у окна спиной к посетителю.