- Смотри!
Через мгновение на утесе появились фермер с вилами, дровосек с топором, полицейский со свистком, танцовщица в перьях и ковбой с лассо.
- Я выбрала их наобум, чисто случайно, - сказала машина. - Не знаю даже, пригодятся ли они мне для рассказа. Возможно, сочиню про них
страничку-другую, а потом перейду к новому сюжету.
- Это что еще за говорящая машина? - спросил фермер.
- Какая она странная! У меня от нее мороз по коже, - сказала танцовщица, и перышки ее затрепетали.
- Какая она нахальная! - сказал полицейский, нащупывая свой свисток.
- Помогите! - крикнул Мартиндейл. Новые персонажи сгрудились на краю утеса и склонились, разглядывая Мартиндейла.
- Осторожней! Там оползень! - предупредила машина.
- Заткнись, - велел ей дровосек, поигрывая топориком.
- Помоги-и-те! - истошным голосом взвыл Мартиндейл, ибо корневище внезапно оторвалось, и он полетел прямо на острые, как шпильки, каменные
шпили внизу.' Неожиданно полет его прервался. Ковбой бросил лассо и поймал Мартиндейла в воздухе. Стоя на самом краю утеса, ковбой так усердно
старался удержать веревку, что высокие каблуки его целиком ушли в землю. И все-таки подошвы у ковбоя скользили, десятигаллонная шляпа съехала на
затылок, и, казалось, его вот-вот утащит за край утеса живой, но по сути все равно что мертвый груз в виде Мартиндейла, который описывал внизу
плавные круги, не переставая махать руками и орать благим матом.
Да, момент был опасный. Но тут танцовщица обхватила ковбоя за пояс, а фермер обхватил танцовщицу (заставив ее хихикнуть), а дровосек
вцепился в фермера, а полицейский схватился за дровосека, и они дружно начали тянуть веревку, пока не вытянули Мартиндейла обратно на утес - на
ту самую твердую землю, что Данте называл «дура терра».
- Я, конечно же, все именно так и задумала, - изрекла машина, сидя неподалеку на бревнышке.
Превратив себя в тонкую и прозрачную, как призрак, фигуру, она курила русскую папироску, заедая ее турецкой халвой и готовясь объяснить
сюжетные нестыковки в следующей главе.
- Остановите ее! - крикнул Мартиндейл. - Она собирается всех вас похерить и начать новую историю с другими героями!
- Она не может этого сделать, - сказал полицейский, потрясая книжицей правил в черной обложке. - Здесь ясно сказано, что персона,
упомянутая три раза, имеет полное право стать рядовым персонажем рассказа.
- Черта лысого! - откликнулась машина. - Это мой рассказ, и я могу с ним делать все, что захочу.
Машина подняла руку. Пальцы-щупальца начали чертить в воздухе знакомые и зловещие знаки, образующие тот самый символ небытия, что неизменно
предшествует ликвидации персонажа. Но на сей раз ничего у нее не вышло. Дровосек импульсивно, почти не целясь, что ни в коей мере не умалило его
орлиной зоркости, метнул топор прямо в персонажеликвидирующий механизм машины и вывел его из строя. Машина неуклюже и беспомощно поскребла
щупальцами по искореженному механизму и задвинула его обратно в пластиковую броню.
- В яблочко! - воскликнул Мартиндейл. - Мы спасены!
- Идиоты! - проскрежетала машина неприятным голосом. - Неужто вы и вправду верите, что какой-то ничтожный персонаж может захватить над
рассказом власть? Только попробуйте - я с вас мигом шкуру спущу!
Угрожающе размахивая свистком, полицейский устремился к машине, которая, бросив взгляд на его мрачную физиономию, тут же в целях самозащиты
испарилась.
- Машины больше нет, а значит, мы имеем право строить свою жизнь по собственному усмотрению! - сказал Мартиндейл.
- Думаете, имеем? - усомнилась танцовщица.
- А это не против правил? - осведомился полицейский, листая черную книжицу.
- Мы должны сами управлять своими судьбами, - заявил Мартиндейл. - И я собираюсь начать прямо сейчас.
- Молодец, - сказал дровосек - Только сначала закрой ширинку.
Мартиндейл молниеносно и смущенно застегнул «молнию», заметив при этом, что танцовщица сделала вид, будто ничего не замечает. Мартиндейл
сделал вид, что не замечает ее притворства.
Глава 4
ПОЛИЦЕЙСКИЙ, ТАНЦОВЩИЦА И...
Полицейский, танцовщица, и фермер, и дровосек, и ковбой, и Мартиндейл мирно жили все вместе в месте, похожем на Швейцарию в погожий
весенний денек.
Поскольку они сами творили свою историю, у них не возникало никаких конфликтов. Танцовщица с удовольствием делила себя между мужчинами. Все
мужчины с удовольствием принимали такой порядок вещей.
Так как машина испарилась, определенная приверженность к логике, и так уже поруганной, удерживала ее от мгновенного возвращения в рассказ.
Поэтому машина отправила себя в ссылку, где ей ужасно не нравилось. Она решила сквитаться с персонажами, по вине которых здесь томилась. Сидя в
местах не столь отдаленных и придуманных ею самой, машина рассмотрела проблему с разных точек зрения и наслала на персонажей десятидневный
беспробудный ливень. Никто не умеет ненавидеть так сильно, как машина.
- Зачем ты это вытворяешь? - спросил как-то раз Мартиндейл машину, не успевшую улизнуть в подполье.
- Потому что в рассказе нет никакого конфликта, - сказала машина.
- Дай нам немного времени. Мы придумаем какой-нибудь конфликт.
- Я помогу вам, - пообещала машина с беспечной ухмылкой, не предвещавшей ничего хорошего.
Ливень прошел. Вместо него машина наслала племя монгольских кочевников, чтобы те вторглись в гористую декорацию, где Мартиндейл и иже с ним
жили в веселом распутстве. Монголы наводнили окрестности, оставляя за собой сплошную мерзость запустения. Захватчики не были личностями. Вернее,
каждый из них был одной и той же личностью. Суровой и грозной. Все они выглядели и разговаривали в точности как Энтони Куинн <Американский
актер, игравший во многих фильмах, в том числе и в картине «Грек Зорба».>.
В своих лагерях эти свирепоглазые коротконогие кочевники наплодили кучу жирных желтолицых детишек с помощью косоглазых девиц с черными и
жирными волосами, небрежно завязанными в конские хвосты. Но это еще не все.
Все это еще происходило в юртах, разбросанных по бесконечной и неописанной равнине. Тут машина впервые раскаялась в том, что выбрала
героями монгольских кочевников, но теперь она могла от них избавиться, лишь накопив солидный заряд энергии. А накопить ее было непросто. Даже в
жизни машины бывают периоды упадка энергии. Вернее сказать, особенно в жизни машины. И именно в таком состоянии пребывала нынче машина
Шехерезада. В плену у грез. В мечтательной неге. Искорки света на бархатистой черной поверхности. И женский голос, призывно-манящий. Да, машина
Шехерезада размышляла, в частности, и о подобных материях.
Даже машине было ясно, что рассказ застопорило.