К тому же латы эти были его собственными. Он выглядел в них очень эффектно на турнире в Кенилуорте и даже удостоился нескольких
лестных слов в свой адрес от самой королевы-девственницы.Но, надев их теперь, спустя столько времени, он почувствовал, что массивный нагрудник
и стальной шлем слишком тяжелы для него, и, не выдержав их веса, рухнул на каменный пол, ссадив себе оба колена и больно ушибив пальцы правой
руки.
После этого ему несколько дней нездоровилось, и он совсем не выходил из комнаты – раз-ве что ночью, для поддержания в должном порядке кровавого
пятна. Но благодаря умелому са-моврачеванию он поправился и решил, что попробует напугать американского посланника и членов его семьи в третий
раз. Для своего появления он выбрал пятницу 17 августа и весь этот день до самого наступления темноты перебирал свой гардероб, остановив наконец
выбор на вы-сокой широкополой шляпе с красным пером, саване с рюшами на рукавах и у ворота и заржав-ленном кинжале. К вечеру разразилась гроза,
и ветер так бушевал, что сотрясались и гремели все окна и двери старого замка. Впрочем, такая погода была для него как раз то, что надо. План
его заключался в следующем. Для начала он тихонько проберется в комнату Вашингтона Оутиса, даст ему собою полюбоваться, некоторое время постояв
в ногах его кровати и бормоча что-нибудь нечленораздельное, а затем под звуки заунывной музыки трижды пронзит себе горло кинжалом. К Вашингтону
он испытывал особую неприязнь, так как прекрасно знал, что именно этот юнец имеет скверную привычку выводить своим «образцовым пятновыводителем»
знаме-нитое Кентервильское кровавое пятно. Приведя этого безрассудного и непочтительного молодо-го человека в состояние полной прострации, он
проследует затем в супружескую опочивальню посланника Соединенных Штатов и возложит свою холодную влажную длань на лоб миссис Оутис, в то же
время хрипло нашептывая ее дрожащему от ужаса мужу жуткие тайны фамильно-го склепа Кентервилей. Насчет маленькой Вирджинии он пока ничего
определенного не приду-мал. Она ни разу его не обидела и, кроме того, была очень славной и доброй девочкой. Пожа-луй, будет достаточно обойтись
парой-другой глухих стонов из шкафа, а если она не проснется, он подергает дрожащими скрюченными пальцами за ее одеяло. А вот близнецов он
проучит как следует. Первым делом он усядется им на грудь, дабы из-за нехватки воздуха их стали мучить кошмары. Затем, поскольку кровати их
стоят совсем рядом, он расположится между ними, при-няв облик холодного зеленого трупа, и не сдвинется с места до тех пор, пока их окончательно
не парализует страх. Тогда он сбросит саван и, обнажив свои белые кости, примется, вращая одним глазом, ползать по комнате, изображая
«Онемевшего Даниила, или Скелета-самоубийцу». Это была одна из самых эффектных его ролей, всегда производившая на всех невероятно сильное
впечатление, – ничуть не хуже его знаменитого «Безумного Мартина, или Неразгаданной Тай-ны».
В половине одиннадцатого вся семья, как можно было судить по звукам, отправилась спать. Но еще какое-то время из спальни близнецов доносились
дикие взрывы хохота – как вид-но, мальчишки со свойственной школьникам беззаботностью резвились, перед тем как лечь в постель. В четверть
двенадцатого в доме наконец воцарилась полная тишина, и, как только пробило полночь, он отправился выполнять свою благородную миссию. О стекла
билась сова, ворон каркал на верхушке старого тиса, ветер блуждал вокруг дома, стеная, словно неприкаянная душа. Но Оутисы безмятежно спали, не
подозревая о том, какое их ждет испытание, и ветру с дождем не удавалось заглушить ритмичное похрапывание посланника Соединенных Штатов.
О стекла
билась сова, ворон каркал на верхушке старого тиса, ветер блуждал вокруг дома, стеная, словно неприкаянная душа. Но Оутисы безмятежно спали, не
подозревая о том, какое их ждет испытание, и ветру с дождем не удавалось заглушить ритмичное похрапывание посланника Соединенных Штатов. Призрак
с жуткой усмешкой на сморщенных губах осторожно выступил из дубовой стенной панели, и вскоре, как раз в тот момент, когда он крался мимо
огромного эркерного окна, украшенного золотисто-голубыми фамильными гербами – его собственным и убиенной им супруги, – круглый лик луны скрылся
за облаком. Все дальше и дальше скользил он зловещей тенью, и даже ночному мраку он, казалось, внушал отвращение.
Вдруг ему почудилось, что кто-то его окликнул, и он замер на месте, но это был всего лишь лай собаки на Красной ферме. И он отправился дальше,
бормоча под нос причудливые средневековые ругательства и беспрестанно размахивая ржавым кинжалом. Наконец он добрался до того места, откуда
начинался коридор, ведущий в комнату несчастного Вашингтона. Там он на минутку остановился, чтобы передохнуть. Гулявший по дому ветер развевал
его седые космы и трепал могильный саван, придавая ткани причудливые, фантастические очертания. Часы пробили четверть, и он почувствовал, что
дальше медлить нельзя. Удовлетворенно хихикнув, он повернул за угол, но тут же с жалобным воплем отшатнулся и закрыл побелевшее от ужаса лицо
длинными костлявыми руками. Прямо перед ним стоял страшный призрак, неподвижный, точно каменное изваяние, и чудовищно безобразный, словно
приснившийся безумцу кошмар. Голова его была увенчана лоснящейся лысиной, лицо у него было круглое, толстое, мертвенно-бледное, с застывшей на
нем отвратительной улыбкой. Глаза его излучали ярко-красный свет, рот был словно широкий колодец, в недрах которого полыхал огонь, а безобразное
одеяние, подобное его собственному, белоснежным саваном окутывало массивную фигуру. На груди у призрака висела табличка с неразборчивой в
темноте надписью, начертанной готическим шрифтом. О страшном позоре, должно быть, вещала она, о грязных пороках и диких злодействах. Его
поднятая правая рука держала блестящий меч.
Дух Кентервиля, никогда раньше не видевший других привидений, естественно, до смерти перепугался. Бросив еще один беглый взгляд на страшного
призрака, он бросился наутек к себе в комнату. Он бежал по коридору, не чуя под собой ног, путаясь в складках савана, и по дороге уронил свой
ржавый кинжал, обнаруженный поутру дворецким в сапоге посланника. Добравшись до своей комнаты, он бросился на убогое ложе и спрятал голову под
одеяло. Но скоро в нем пробудился тот бравый дух, которым испокон веков гордились все Кентервили, и он решил прямо с утра пойти познакомиться с
другим привидением. И вот, едва лишь рассвет коснулся своим серебром холмов, он поспешил на то место, где ему встретился напугавший его призрак:
после долгих размышлений он пришел к выводу, что, в конце концов, два привидения лучше, чем одно, и что с помощью своего нового друга ему будет
легче управиться с близнецами. Увы, когда он туда добрался, его взору открылось страшное зрелище. Было очевидно, что с призраком случилось
какое-то жуткое несчастье. Свет погас в его пустых глазницах, блестящий меч выпал из его рук, и он стоял, опираясь на стенку в какой-то
напряженной и неестественной позе. Кентервильский дух подбежал к нему и обхватил его руками и в этот момент голова призрака – о, ужас! –
внезапно соскочила с плеч и покатилась по полу, туловище обмякло, и оказалось, что сэр Саймон де Кентервиль прижимает к себе всего лишь белый
канифасный полог, а у ног его валяются метла, кухонный нож и пустая тыква.