Не зная, как объяснить это странное превращение, он дрожащими руками
поднял с пола табличку с надписью и в сером утреннем свете прочел следующие слова:
ОУТИССКОЕ ПРИВИДЕНИЕ.
Единственное в мире подлинное привидение.
Остерегайтесь подделок!
Все остальные – не настоящие.
Тут только его озарило. Его одурачили, перехитрили, обвели вокруг пальца! В глазах его появилось свойственное Кентервилям грозное выражение; он
заскрежетал беззубыми деснами и, воздев к небу высохшие руки, поклялся, прибегнув к живописнейшим образцам старинной сти-листики, в том, что, не
успеет Шантеклердважды протрубить в свой громогласный рог, как свершатся кровавые дела, и Убийство неслышными шагами войдет в этот дом.
Едва он произнес это страшное заклинание, как с красной черепичной крыши отдаленного фермерского дома донесся крик петуха. Призрак разразился
негромким, продолжительным, зло-радным смехом и стал терпеливо ждать. Он ждал час, он ждал два, но петух по какой-то непо-нятной причине не
спешил петь второй раз. Наконец, когда в половине восьмого пришли гор-ничные, ему ничего не оставалось как оставить свое тревожное бдение, и он,
крадучись, отправился восвояси, горюя о несбывшихся планах и напрасных надеждах. Оказавшись у себя в комнате, он принялся перелистывать книги о
давнем рыцарстве – а это было его любимое чте-ние, – и в них было ясно сказано, что всякий раз, как произносится это заклинание, должен два-жды
пропеть Шантеклер.
– Будь проклята эта жалкая птица! – пробормотал он. – Рано или поздно наступит тот день, когда верное мое копье пронзит ей глотку и заставит ее
прокричать, но криком уже предсмерт-ным!
После этого он улегся в свой удобный свинцовый гроб и оставался там до самой темноты.
Глава четвертая
Наутро призрак чувствовал себя совсем разбитым. Начинали сказываться ужасные тревол-нения последних четырех недель. Нервы его были вконец
расшатаны, и он вздрагивал от малей-шего шороха. Целых пять дней не выходил он из своей комнаты и в конце концов принял реше-ние больше не
обновлять кровавого пятна на полу в библиотеке. Раз оно Оутисам не нужно, значит, они его не заслуживают. Они явно из тех людей, которые
довольствуются самым низким, а иначе говоря, чисто материальным уровнем существования и совершенно не способны оценить символическое значение
явлений, воздействующих на органы чувств. Что касается чисто теоретических вопросов, связанных с существованием призраков или, скажем, с
различными фазами развития астральных тел, то это была особая сфера, находившаяся, по правде говоря, за пределами его компетенции. Он знал лишь
одно: у него есть священный долг хотя бы раз в неделю появляться в коридоре, а в первую и третью среду каждого месяца нечленораздельно
бормотать, сидя у большого окна в эркере, и он не представлял себе, как без урона для своей чести он мог бы отказаться от этих обязанностей. И
хотя земную свою жизнь он прожил крайне безнравственно, в потустороннем мире он проявлял во всем поразительную добросовестность. И в
соответствии с этим следующие три субботы он, как всегда, с полуночи до трех ночи совершал обход коридоров, всячески заботясь о том, чтобы его
никто не увидел и не услышал. Обувь свою он оставлял теперь в комнате, стараясь ступать как можно тише по источенному червями дощатому полу,
облачался в широкую черную бархатную мантию и никогда не забывал самым тщательным образом смазывать свои цепи машинным маслом «Восходящее солнце
демократии». Нужно, однако, заметить, что ему было совсем нелегко заставить себя прибегнуть к названному средству защиты от ржавчины.
Нужно, однако, заметить, что ему было совсем нелегко заставить себя прибегнуть к названному средству защиты от ржавчины. И все же
как-то вечером, когда семья сидела за обедом, он пробрался в спальню к мистеру Оутису и стащил пузырек с маслом. Поначалу он чувствовал себя
слегка униженным, но очень скоро вынужден был признать, что изобретение это и в самом деле небесполезно и неплохо ему помогает.
Несмотря на все эти меры предосторожности, его не оставляли в покое. Поперек коридора постоянно протягивались веревки, и он то и дело падал,
цепляясь за них, а однажды, совершая свой обход в облачении «Черного Исаака, или Охотника из Хоглейского леса», он поскользнулся и сильно
расшибся, так как близнецы намазали пол жиром, начиная от входа в Гобеленовый зал и заканчивая верхней площадкой дубовой лестницы. Эта гнусная
проделка настолько его разгневала, что он решил предпринять еще одну, и окончательную, попытку защитить свое попранное достоинство и высокий
статус Кентервильского привидения, представ следующей же ночью перед дерзкими воспитанниками Итона в своем любимом образе «Отважного Руперта,
или Графа Без Головы».
Он не выступал в этой роли уже более чем семьдесят лет – собственно, с тех самых пор, как до того напугал прелестную леди Барбару Моудиш, что
она неожиданно расторгла помолвку с дедом нынешнего лорда Кентервиля и сбежала в Гретна-Гринс красавцем Джеком Каслтоном, заявив, что ни за
какие коврижки не станет женой человека, семья которого позволяет всяким привидениям кошмарного вида разгуливать в сумерках по террасе. Бедняга
Джек вскоре после этого погиб от пули лорда Кентервиля на дуэли, состоявшейся на Уондсвортском лугу, а леди Барбара, сердце которой не выдержало
утраты, менее чем через год умерла в Тенбридж-Уэллсе.Так что можно с уверенностью утверждать, что выступление Кентервильского привидения в
образе Руперта имело во всех отношениях грандиозный успех. Однако для этой роли требовался чрезвычайно сложный грим (если, конечно, можно
применить такой сугубо театральный термин по отношению к одной из величайших загадок сверхъестественного мира, или, выражаясь по-научному,
«естественного мира высшего порядка»), и ему пришлось потратить добрых три часа на приготовления. Наконец все было закончено, и он остался очень
доволен своим видом. Правда, большие кожаные ботфорты, которые являлись неотъемлемой частью этого костюма, были ему великоваты, а один из
седельных пистолетов куда-то запропастился, но в целом, как ему казалось, наряд на нем выглядел превосходно.
Ровно в четверть второго он выскользнул из стенной панели и стал красться по коридору. Добравшись до комнаты близнецов (она, должен упомянуть,
называлась «Голубой спальней», по цвету портьер и обоев), он обнаружил, что дверь слегка приоткрыта. Желая как можно эффект-нее обставить свое
появление, он широко распахнул ее, и в тот же миг на него упал тяжелый кувшин с водой, пролетев мимо его левого плеча в каких-то нескольких
дюймах, но успев обру-шить на него целое море воды, так что на нем и сухой нитки не осталось. Тут же из-под балда-хина широкой кровати раздались
взрывы сдавленного хохота.
Потрясение для его нервной системы было столь велико, что он опрометью кинулся в свою комнату, а на следующий день слег от жестокой простуды.
Хорошо еще, что накануне он не брал с собой своей головы, а то не обошлось бы без тяжелых осложнений для его ослабленного организма.
После этого он оставил всякую надежду запугать этих нецивилизованных американцев и, как правило, довольствовался тем, что бродил по коридорам в
войлочных комнатных туфлях, замотав шею толстым красным шарфом от сквозняков и не выпуская маленькой аркебузыиз рук на случай нападения
близнецов.