- Вставай, - ласково сказал он, беря се за руки.
- Нет еще. Я думаю.
Она лежала в темноте, и, забыв благоразумие, думала о том, какой у них получится неугомонный, умненький ребенок. Но затем протянула руки, он
поднял ее... Когда она вернулась, в комнате уже горела электрическая лампочка.
- Освещение одноламповое, - сказал Стар. - Выключить?
- Нет. Пусть - хорошо. Я хочу тебя видеть. Они сели на широкий подоконник - друг против друга, соприкасаясь подошвами.
- Ты словно далеко, - сказала она.
- И ты тоже.
- А тебя не удивляет?
- Что?
- Что нас снова двое. Ведь грезится, верится, что слились в одно, а очнешься - по-прежнему двое.
- Ты мне страшно близка.
- Ты мне - тоже.
- Спасибо.
- Тебе спасибо. Оба засмеялись.
- Ты этого хотел - на балу вчера?
- Неосознанно - да.
- Когда же это у нас решилось? - сказала она, размышляя вслух. - Сначала кажется не нужно, незачем, а потом наступает минута, и чувствуешь -
ничто на свете уже не властно остановить.
Это прозвучало многоопытно, однако пришлось ему до удивления по душе, под настроение. Он страстно желал вернуть прошлое - вернуть, но не
повторить, - и такой она ему еще сильнее нравилась.
- Во мне есть черты шлюхи, - сказала она, угадав его мысли. - Черты Эдны. Наверно, этим и была мне Эдна неприятна.
- Какая Эдна?
- Которую ты спутал со мной. Звонил которой. Она жила через дорогу, а сейчас переехала в Санта-Барбару.
- А разве она шлюха?
- Профессиональная. Она из этой американской вашей "обслуги по вызову".
- Вот как?
- Будь Эдна англичанкой, я бы разгадала ее сразу. А так мне казалось, обычная здешняя девушка. Она мне только на прощанье открылась.
Кэтлин зябко вздрогнула, и он встал, накинул плащ ей на плечи. Открыл стенной шкаф, оттуда вывалилась груда подушек и пляжный матрац.
Нашлась и коробка свечей, он зажег их во всех углах комнаты, а вместо лампы включил электрокамин.
- Почему же она меня боялась? - спросил он неожиданно.
- Потому что ты голливудец. У нее или у подруги ее случилось что-то мерзкое с одним киношником. К тому же она, по-моему, до крайности глупа.
- А как вы с ней познакомились?
- Она зашла по-соседски. Возможно, сочла, что мы с ней сестры по профессии. Она была очень мила. Все упрашивала звать ее попросту Эдной, и
мы стали на "ты", подружились.
Кэтлин привстала - он устлал подоконник подушками.
- Дай помогу. Не хочу быть тунеядкой.
- Ну вот еще. - Он обнял ее. - Сиди тихо. Согрейся.
Посидели без слов.
- Я знаю, чем я тебя сразу привлекла. Эдна мне сказала.
- Что сказала?
- Что я похожа - на Минну Дэвис. Мне и другие говорили.
Он поглядел, отклонившись назад, и кивнул.
- Сходство здесь. - Она надавила пальцами себе на скулы, слегка меняя очертания щек.
- Она надавила пальцами себе на скулы, слегка меняя очертания щек. - Здесь и здесь.
- Да, - сказал Стар. - Меня ошеломило твое сходство с нею - не с экранной, а с живой.
Кэтлин встала, точно уходя от этой темы, точно боясь ее.
- Я уже согрелась, - сказала она. Подошла к шкафу, заглянула в глубину его и вернулась в передничке со звездчатым снежным узором на ткани.
Оглядела комнату критически.
- Конечно, мы только что вселились, - сказала она, - и здесь еще по-нежилому гулко.
Отворила на веранду дверь, взяла оттуда два плетеных стула, смахнула с них дождевые капли. Он следил за ней взглядом, все еще побаиваясь,
что откроются какие-то изъяны и чары рассеются. Оценивая женщин в пробных кадрах, он не раз видел, как прекрасная статуя начинала двигаться на
убогих кукольных шарнирах и с каждой секундой таяла красота. Но движения Кэтлин были упруги и уверенны, а хрупкость была как и следовало - лишь
кажущейся.
- Дождя уже нет, - сказала она. - В день моего приезда лило страшно и шумело так - точно лошади ржали.
- Полюбится тебе и шум ливня, - сказал он со смехом, - раз уж ты теперь калифорнийка. Ты ведь не уезжаешь? Сейчас-то можешь рассказать о
себе? Что за тайны такие?
- Нет, потом, - покачала она головой. - Не стоит и рассказывать.
- Тогда иди ко мне.
Она подошла и стала рядом, и он прижался щекой к прохладной ткани передника.
- Ты усталый, - сказала она, ероша ему волосы.
- Любить я не устал.
- Я не о том, - поправилась она поспешно. - Я хочу лишь сказать, что от вечной работы можно заболеть.
- Не будь заботливой мамашей, - сказал он. "Будь шлюхой", - добавил он мысленно. Ему хотелось разбить строй своей жизни. Если уж осталось
жить недолго, как предупредили оба врача, то хотелось на время перестать быть Старом, одаряющим других, и кинуться вдогонку за любовью, подобно
простым безымянным парням на вечерних улицах.
- Ты мой передник снял, - кротко сказала Кэтлин.
- Да.
- А если проедут берегом, увидят? Давай потушим свечи.
- Нет, не туши.
Потом она улыбнулась ему, полуоткинувшись на белую подушку.
- Я себя чувствую Венерой на створке раковины.
- На створке?
- А ты взгляни - ну чем не Боттичелли?
- Не знаю, - сказал он с улыбкой. - Но верю тебе. Она зевнула.
- Мне так хорошо. И я люблю тебя.
- Ты очень знающая, верно?
- То есть?
- В твоих словах видна образованность. И во всем тоне.
Она подумала, сказала:
- Нет, не слишком-то. Высшего образования у меня нет. Но человек, о котором я говорила, был всезнайкой и горел желанием развить меня. Писал
мне целые учебные программы, заставлял посещать курсы при Сорбоннском университете, ходить по музеям. Я кое-чего нахваталась.
- А кто он был?
- Художник в некотором роде. И злюка. Помимо всего прочего. Хотел, чтобы, я проштудировала Шпенглера - остальное все было на это направлено.
История, философия, теория музыки - все было лишь подготовкой к Шпенглеру.