Установить, где спрятано это сокровище, им не сложно: письмо Марьяны, допустим, все объясняет. Разделить его они не могут: живая Марьяна не позволит. Значит, надо ее устранить. Исполнителем избирается Михеев: ему это проще, чем соучастникам. Одним ударом, как мы видели, он может замертво свалить человека. Подбирается подходящая статья Уголовного кодекса и соответственно ей инсценируется картина неумышленного убийства. Саблин прав.
- А вдруг "сокровище" уже вынуто из тайника?
- Не думаю, Матвей Георгиевич. Если и вынуто, то перепрятано. Без Михеева они делить не будут.
2
Саблин сошел на конечной остановке - в Загорске. Со станционного перрона он двигался в людской толчее в одном направлении - к недалекой горе Маковец, будто осевшей под тяжестью многоцерковной, узорчатой, сверкающей золотыми куполами соборов белостенной Троице-Сергиевой лавры. Подходя ближе, он уже видел ее бойницы и башни с высоченной пятиярусной колокольней в центре. Детище четырнадцатого века, этот древнерусский монастырь-крепость хранил предолгую память о многом. И славился он не только всенощными и обеднями, акафистами и молебнами - они звучат и сейчас, но и великим мужеством монахов-воинов. Ведь это из их среды вышли запечатленные в летописи герои Куликовской битвы Пересвет и Ослябя...
Саблин задержался, оглядев догоняющего его молодого монаха. Спросил, чтобы только завязать разговор:
- Это все экскурсанты небось?
- Они, - охотно ответил монах. - Каждый день народ валом валит.
- А на что смотреть-то? - с хитрецой спросил Саблин. Ему очень хотелось разговорить монаха.
- Как на что? - обиделся тот. - Одни соборы чего стоят! Успенский, Троицкий, Сошествия святого духа. Стенные башни, трапезная... А иконостасы в соборах! И музеями мирскими Загорск славен. Зри и ликуй.
- Почему вы говорите "зри", а не "смотри" или "гляди"?
- Потому что я знаю русский и церковнославянский. Последний, мне кажется, здесь наиболее уместен.
Интеллигентно говорит, подумал Саблин. А может быть, он и Смиренцева знает? Спросил:
- Вы всех здесь знаете?
- Не всех, конечно. Но многих. А кто вас интересует?
- Скажем, профессор Смиренцев. Духовная академия.
- Отец Макарий! - возликовал монах. - Так это же мой профессор. Он у нас курс иконописи ведет. Я его с семинарских лет помню. Чудо-ученый!
- Как найти его, не подскажете?
- Он сейчас, наверное, в Успенском соборе обедню стоит. Летом каждую обедню отстаивает. В академии занятий нет: каникулы. А вы кто по специальности? Искусствовед?
- Немножко, - слукавил Саблин.
Помолчали.
Врата Успенского собора были открыты. Он показался Саблину знакомым, а сопровождавший его монах поспешил пояснить:
- Провинциальная копия Успенского собора в Московском Кремле. Только тот построен в конце пятнадцатого века Аристотелем Фиораванти, а этот скопирован суздальскими "содругами зодчими" почти на сто лет позже. Хотите взглянуть на усыпальницу Бориса Годунова, она здесь же, снаружи, у западной стены?
- Не успею. Тут еще смотреть и смотреть, а у меня времени мало. Вы лучше помогите мне найти вашего отца Макария...
Второе знакомство с церковью не поразило, а подавило Саблина. Подавило своим пространственным пафосом, узостью своих высоких, почти готических окон и позолоченными рамками уходящего в далекую высь пятиярусного иконостаса. Монументальность окружающих стенных фресок дополняла впечатление. Хотя молящихся и любопытных кругом было достаточно, он чувствовал себя как Гулливер в чертогах Бробдиньяга.
Монах, осторожно обходя молящихся, подошел к коленопреклоненному профессору, стал рядом с ним и что-то шепнул. Тот окинул взглядом стоявшего поодаль Саблина и указал жестом на выход.
- Простите меня, профессор, что я позволил себе нарушить вашу молитву, - почтительно сказал Саблин.
- Бог простит, когда в моей помощи человек нуждается, - ответствовал Смиренцев. - Вы откуда к нам прибыли?
- Из Подмосковья, недалекий сосед ваш.
- Вы священнослужитель?
- Никак нет. По специальности очень далек от русской православной церкви. Инспектор уголовного розыска Саблин Юрий Александрович, представился он.
Профессор взглянул на него с видимым интересом.
- Ну что ж, поговорим дома. Дело, очевидно, важнее, чем я помыслил.
3
Дома профессор остался в том же аккуратном черном костюме, застегнутом на все пуговицы, в каком был в Успенском соборе, только сменил уличные туфли на сафьяновые домашние тапочки. За это время Саблин успел оглядеть гостиную, где его приникал хозяин. Ему казалось, что он попал в маленький музей, собравший редкую старинную мебель. Вольтеровские глубокие кресла, обитые темно-зеленым плюшем, овальный столик красного дерева на бронзовой скульптурной основе, цветной ковер под ногами, широкий киот с трехъярусным расположением икон древнерусского письма, реставрированных любовно и тщательно, и несколько живописных портретов духовных лиц в узорчатых позолоченных рамах. Разглядел он и самого хозяина: высокий рост, худоба, длинные седые волосы, узкое, вытянутое, как на иконах, лицо, ухоженные бородка и усы. Но главное, что привлекло Саблина, это большие, умные, кажется - всепонимающие глаза.
- Что же хочет от меня уголовный розыск?
- Ответить на три вопроса, профессор.
Саблин упорно называл Смиренцева профессором, хотя и выяснил у монаха-студента его церковное звание: протопресвитер. Однако красивое слово это ничего не говорило. Что за обращение ему долженствует? Ваше святейшество? Ваше преосвященство? Бог его знает! Профессор - куда привычнее. И Смиренцев, поняв это, помог.
- Давайте без званий, Юрий Александрович. Для светских я просто Макарий Никонович. И отвечу, если смогу, с готовностью.
- Вы помните покойного отца Серафима, настоятеля собора Петра и Павла у нас в епархии?
- Припоминаю. Муж честный, строгий и не лукавый. Он приезжал ко мне...
- Зачем?
- За консультацией о ценности лично ему принадлежащей древнерусской иконы.
Саблин обомлел.
- Значит, это - икона? Только икона? А ведь он ее называл "сокровищем".
- А она действительно сокровище, - сдержанно заметил профессор. - Иначе и не назовешь.
А Саблин продолжал недоумевать. Несведущий в иконописи, он не представлял себе даже приблизительной ценности древней иконы. Неужели из-за обладания ею можно убить человека?
- Должно быть, я ничего не понимаю, - признался он. - Сейчас многие собирают иконы, это даже модно, пожалуй. Знаю, что некоторые платят по двести, триста рублей для пополнения коллекции. Но о больших ценностях в любительских коллекциях не слыхал. Знаю, что есть и раритеты, конечно. Рублев, например. Но ведь такие в музеях. Их даже за границу вывозить запрещено.
- Вывозят, - вздохнул профессор. - Недавно в одном американском журнале прочел, что в Нью-Йорке на аукционе икона богоматери в чисто рублевской трактовке, по свидетельству знатоков написанная в начале пятнадцатого столетия, была продана за сто тысяч долларов. Вот вам и сокровище для ее обладателя. Кстати, автор статьи считает, что оценка эта еще занижена.
- Сто тысяч долларов! - растерянно повторил Саблин. - Значит, протоиерей Востоков не ошибся в оценке "сокровища"?
- Я бы оценил его еще выше. Протоиерей Серафим привез мне редкостный раритет высочайшей ценности. Он сказал, что завещает его своей дочери. А я обещал ему найти покупателя.
- Кого?!
- Покупателем может быть и православная русская церковь. А где сейчас эта икона?
- Где и у кого, мы пока еще не знаем. Но полагаю, что найдем.
- Если ее украли, то не найдете. Много волков охотятся за такими сокровищами.
Саблин задумался.