Волшебные руны означали, что зажигалка изготовлена умельцами-раритетчиками из Валдайской Артели Скобяных Изделий.
- Я уже сказала, что мои воины будут время от времени за вами приглядывать, если что - очутишься на другой Дороге.
- Хорошо б на Морскую, погреть кости на бережку... - мечтательно проблеял шаман.
- Он еще привередничает! - фыркнула Паянна.
Было в ее выжидательной позе что-то такое, что заставляло мону Сэниа предполагать, что тихрианка ждет, когда с сибилловыми капризами будет покончено, чтобы перекинуться с ней парой слов наедине. Поэтому она представила себе самую большую из всех подушек, валяющихся на полу княжеской палатки, и без лишних объяснений отправила сибиллу прямо туда. Исчезновение шамана не произвело на женщину ни малейшего впечатления - она продолжала сохранять невозмутимость эбеновой статуи.
- Говори, - по-королевски бросила джасперянка.
- Князя убьют, - непререкаемость тона граничила с равнодушием.
- Что, и тебя спасать в этом случае?
- Нет. Ты - белокожая сибилла, ты все можешь. Достань живой воды.
- О, древние боги! И как это я сама не догадалась... - естественное недоверие одной незнакомой женщины к другой вспыхнуло у нее совершенно закономерно. - Значит, достать живую воду... и отдать тебе?
- Не стоит - у нас ведь не только каждое слово услышат, по и каждую нитку пересчитают. Могут украсть. Так что отдай этому трухлявому, его за дурачка держат, обыскивать не будут.
- Хм. Что ж ты не посоветуешь князю призвать к себе сибиллу посмышленее?
- Да какого? На нашей дороге настоящий всего один, да и тот еще не в летах; остальные липовые.
И снова возникла пауза, словно чернокожая женщина не решалась о чем-то попросить.
- Ты говори уж все, Паянна; неизвестно, когда мы еще встретимся!
Тихрианка набрала побольше воздуха и задержала дыхание, точно собиралась броситься в воду. Потом решительно тряхнула головой:
- Хорошо. Слушай, белокожая сибилла: ты всемогуща, ты прилетаешь и исчезаешь, так что ты можешь не опасаться неудачи. Так сделай доброе дело: уничтожь всех анделисов на нашей дороге!
Мона Сэниа отшатнулась от нее - так велико было ее изумление:
- Но вы же... вы же молитесь на них?
Шквальный ветер взметнул черное одеяние, и оно жестко захлопало вокруг столпообразных ног тихрианки, прямо-таки ошеломляющих своей величиной. В то же время княжеский плащ, согревавший плечи моны Сэниа, оставался неподвижным, словно какая-то сила заслоняла принцессу от лютости надвигающейся зимы.
Она почувствовала это и беспокойно оглянулась.
- Здесь их нет, не бойся, - угадала ее мысли тихрианка. - Эти твари теплолюбивы. И крутятся там, где люди.
- Но они воскресили твоего Рахихорда, - неуверенно продолжала мона Сэниа, с изумлением отдавая себе отчет в том, что она, собственно, защищает крэгов.
- Да, временами они это делают. Но не из сострадания. Каждый возвращенный к жизни несет на себе печать: "анделисы - спасители всего сущего", словно эти слова огненными буквами горят у них во лбу. Скажи, после чудесного возвращения Рахихорда ты сама не уверовала в это?
Принцесса была вынуждена понуро кивнуть.
- А кроме того... у меня нет четких доказательств, по я полагаю, что каждый воскрешенный несет в себе заложенную анделисами информацию, выгодную...
- Информацию? - этот термин, слишком неожиданный из уст варварки, заставил мону Сэниа снова насторожиться.
- Разве на твоей дороге нет такого слова? Это означает - корзинка с разными мыслями. Вот все то, о чем сплетничают в гареме...
- Я поняла, - оборвала ее принцесса. Действительно, этот специфический термин, так неожиданно выданный транслейтором, на языке Тихри мог существовать в какой-нибудь совершенно посконной форме. - Но ведь вместе со старым рыцарем они воскресили и ребенка?..
- Вот именно.
Подозреваю, что ребенок, возмужав, станет самым фанатичным пропагандистом... Опять транслейтор.
- Ты меня убедила, - у моны Сэниа нарастало какое-то предчувствие, что ей не стоит задерживаться здесь ни на одну лишнюю минуту. - И более того: могу тебе признаться, что с наслаждением вымела бы эту пернатую нечисть прежде всего с собственной планеты. А уж с Тихри - это в придачу. Но я поклялась оставить все как есть.
Паянна подалась вперед:
- Но ведь эта клятва касалась только твоей дороги?
Мона Сэниа прикрыла глаза. "Ты можешь поклясться, что сделаешь все, чтобы эти слова стали для Джаспера законом?"
Венценосный крэг промахнулся - ему следовало бы сказать "для всех миров".
- Я не могу обещать тебе, что начну что-нибудь делать немедленно, обнадеживать эту странную, полную решимости женщину у нее не хватило духа. Ты, наверное, не знаешь, но я прибыла сюда, чтобы попытаться найти ту... ту, которой князь Оцмар завещал голубую звезду.
- Об этом весь гарем уже знает, - усмехнулась Паянна. - В корзинке наших новостей эта - с самого верху. Но ведь говорят, что на ее могилу наложено заклятие - ни один человек с Тихри... там еще упоминали два мира, но я не запомнила названий - ни один не сможет отыскать ее. Ты из этих миров, белокожая?
- Да. Значит, мы пытаемся напрасно? Что же делать?
- Ну это просто. Законы волшебства хороши своей незамысловатостью. В твоем деле ничего не смогут сделать все люди трех миров. Ну так найди четвертый мир, такой, в котором отыщется смелый воин - или, если посмотреть с другой стороны, легковерный дурачок, - который не побоится отправиться с тобой в ледяной Ад.
Принцессу потрясла даже не легкость, с которой эта странная, удивительно независимая женщина подсказала ей решение, казалось бы, тупиковой ситуации; глядя на это неподвижное, застывшее, точно маска из черного дерева, лицо, она почувствовала ту притягательность которую всегда ощущала, стоя над бездной.
Маска снова дрогнула, невидимые черные губы разлепились:
- Не теряй времени, светлокожая. И запомни: нашей дорогой правит не Милосердный князь. И даже не солнцезаконники. Здесь правят анделисы, а им голубое золото не нужно. И они всеведущи, потому что, облегчая муки умирающих, они узнают абсолютно все, что происходит на Тихри.
- Разве они умеют читать мысли?
- Какой-то способ у них имеется...
- Знаешь ли ты, Паянна, что ты - самый мудрый человек из всех, кого я встретила на солнечной Тихри? - черное лицо осталось неподвижным, хотя мона Сэниа ожидала, что в ответ на ее искренние слова эта туземка хотя бы поведет своей заплетенной в косичку бровью. - Так вот, Паянна: когда я найду возможность прилететь сюда в следующий раз, я хотела бы знать - каким образом анделисам удается проникать в тайну человеческой мысли.
Черно-угольная маска качнулась в едва угадываемом кивке.
- Ну, возвращаемся...
В княжеской палатке было пусто, если не считать сибиллы, который, сидя на подушках по-турецки, самозабвенно чиркал зажигалкой.
- Ты учти, запасы волшебного огня не безграничны!
- Упреждать надо было сибиллу обездоленного!
- Цыц, обездоленный! - прикрикнула на него Паянна. - Ишь, кисеты напоясные брякают - наклянчил, наворовал...
Милые бранятся - только тешатся.
- Князь?..
- На горе, на горе. С твоими. А Чернавку спровадили на твою дорогу. Только грех это, грех, и окажет он себя...
Мона Сэниа исчезла, не прощаясь.
С подоблачной высоты, на которой она всегда появлялась, чтобы зорким оком хозяйки и воина оглядеть Бирюзовый Дол и его окрестности, ни малейшего шевеления в лазоревой чаше заметно не было, только валялся между боковыми корабликами забытый кем-то плащ, да тусклой цепочкой замерли вдоль стены, не обремененные никакими приказами сервы.