- Как живой. Вообрази: просыпаюсь утром и чувствую, что сейчас в мою дурную башку придет решение. Что вот-вот, с минуты на минуту я поймаю этот дьяволов гиперфактор трансляции за хвост. Или, там, за хобот. Знаешь, я даже дышать перестал. Лежу с закрытыми глазами и жду...
- Поймал? - с интересом спросил Кратов.
- Минут двадцать пролежал, - сказал Астахов горделиво. - И только он, скалдырник, забрезжил в тумане, я его - хвать!.. Ты как, представляешь, о чем речь?
- Трансляция - это что-то из лингвистики, - неуверенно предположил Кратов.
- Возможно. Но вообще-то это генетика. Так вот, поймал я его, утрамбовал, ленточкой с бантиком перевязал, всех друзей обтрезвонил. Ну, говорят они мне, ты, Степан, голова. Ты, говорят, нам целый месяц выгадал. Как начали меня хором славить! Выглянул я в окно - люди куда-то спешат, серьезные, скучные, никому и дела нет до моего гиперфактора. Нет, думаю, так просто вы не уйдете. Сейчас вы у меня, голубчики, развеселитесь!.. Он потыкал пальцем заметно увеличившееся в размерах яйцо, из которого, по-видимому, должен был произрасти новый мяч. - Так ты не ответил на мой вопрос.
- У меня загар особенный, - пояснил Кратов. - Космический.
- Получается, ты оттуда? - Астахов наморщил лоб. - Ах, Сфазис... Боже мой, так ты ксенолог, как же я сразу не догадался! Слушай, - сказал он доверительно. - Очень жаль, что у тебя ничего не болит. Я бы тебя в два счета вылечил. Вы, ксенологи, всегда аномально здоровые. А я очень хороший медик, но никто об этом не знает. Представляешь, какая тоска: уйма людей, и ни у кого ничего не болит! Я потому и в генетику ударился, там есть еще где разгуляться. Вон, близнецы все еще рождаются, я как раз за ними наблюдаю. Может быть, у тебя в генах что-нибудь не так? А то я бы выправил... Нас, медиков, на город была тысяча с лишним человек, сейчас больше половины к вам в Галактику подалось - там травматизм выше. А остальные от скуки выбрали всю исследовательскую тематику на три года вперед, я едва успел себе гиперфакторы отхватить. К концу сезона все, сколько их есть, изловлю, и если в этом городе никто не заболеет сыпным тифом, сам себе привью какую-нибудь дрянь. Ну, не хочу я никуда с Земли! Не лежит у меня сердце к межзвездному эфиру, что же мне делать?.. Все равно твой вид мне не нравится. Какой-то ты неприкаянный. У тебя в городе есть знакомые?
- Ни души.
- Так ты что же - совсем один?!
- У меня в Садовом Поясе живет мама. Я, собственно, у нее остановился.
- Блеск! - обрадовался Астахов. - Как тебя... Кратов! Мы этой ночью решили учинить налет на озера, отпраздновать мой гиперфактор. Мы бы и днем туда улетели, но пятеро ребят тоже надеются успеть до вечера расколоть свои орешки. Не пойму только, зачем только они спешат: удовольствие надо тянуть до последнего. Ну, естественно, нынче нам не спать... Давай с нами, а? Будут, между прочим, не одни медики и не исключительно мужчины, это я обещаю. Итак, я тебя жду в транспарке на нижнем ярусе в одиннадцать вечера!
- Ничего не получится, - вздохнул Кратов. - Дела.
- Какие могут быть дела у ксенолога на Земле?! Ну, как пожелаешь. Я тебя все-таки почему-то жду. Мало ли что, вдруг ты к вечеру все дела переделаешь. Или ты тоже намерен растянуть удовольствие? - Астахов перегнулся через стол к самому уху Кратова и зашептал: - К той девушке можешь не подходить. С ней все в порядке. Ее друг сегодня сдает выпускной экзамен - сейчас же в лицеях пора экзаменов. А она трясется. Ничего, такие переживания полезны.
- Откуда ты знаешь?
- Я все знаю, - Астахов подмигнул. - Я медик. А лишь потом клоун.
Он подхватил выросшее до размеров арбуза голубое яйцо и пошел прочь умелой чарли-чаплинской походкой. Петушок недовольно заквохтал, ссыпался со стола и засеменил следом.
Кратов с сожалением покосился на грустную девушку.
Помочь ей он и в самом деле ничем не мог. Да и наивно было с его стороны полагать, будто у такой славной девушки не окажется друга, ее ровесника, с которым у нее общие интересы, общие воспоминания, может быть - общее детство. Для звездохода это, конечно, не повод к отступлению, но означенное "общее" запросто перетянет на любых весах те личные достоинства, которые мог бы предложить ей он, звездный скиталец сорока с лишним лет и безо всякого опыта земной жизни. Хотя опыт все же был, но очень давний и потому малопригодный в данной ситуации.
Рассиживаться в кафе более не имело смысла. Джулеп был давно допит, пирожное растаяло. Кратов ушел бродить по бесконечным кольцевым улицам города, которого не было здесь, когда он улетал к звездам.
Он не заметил, как добрался до самого края жилого яруса. Далеко внизу слаженно колыхались на ветру плотные кроны Садового Пояса, а где-то возле самой линии горизонта бликовали на солнце зеркала озер. Кратов облокотился на парапет и попытался разглядеть среди зелени крышу своего дома. Бесполезно. Он не чинил эту крышу целую вечность и уже забыл, как она выглядела в ту пору.
О человеке, что ушел однажды
Из Есину и скрылся среди гор,
Ступив в глубокий снег,
Об этом человеке
Не слышно ничего с тех давних пор...
[Мибу Тадаминэ. Пер. с яп. А.Глускиной]
"Это про меня, - подумал он. - Это я ушел, а сейчас вернулся. И некому меня расспросить о том, где я был и что видел. Потому что не осталось никого в этих местах, кому я был бы интересен. Только мама. Но и она ни о чем не расспрашивает".
Домой Кратов вернулся затемно. Шел пешком, старательно обходя молодые, до колен, деревца и все время теряя в сумерках змеящуюся тропинку. За его спиной полыхал тысячами огней, нависая над Садовым Поясом огромной елочной игрушкой, Оронго - город, воспринявший от прежнего крохотного поселка лишь имя и ничего больше, Он жил собственной жизнью, бурной и не совсем понятной, но ни единого звука не долетало вниз, даже разноцветье огней почти не проникало под зеленый полог. Садовый Пояс тихонько дремал у подножия города, как лохматый добродушный пес, уткнувшийся носом в ботинки хозяина. Только изредка где-то над головой возникал слабый посвист проносящихся в ночном небе гравитров, и тогда на миг предупредительно смолкал слаженный хор цикад.
На веранде замаячил слабый колеблющийся клубочек света.
- Костик, это ты? - спросила Ольга Олеговна, приподнимая повыше ладонь, откуда истекало это странное свечение.
- Я, мама. - Кратов осторожно взял ее за тонкое, хрупкое запястье. Что это? Никогда такого не видел.
- Светляк. Его зовут Люцифер. Он живет здесь в саду, а по ночам приходит ко мне в гости. Ему нравится у меня на руках.
- Какой огромный...
- Он тебя немного боится. Видишь, свет чуточку голубоватый? Когда он успокоится, то засияет зеленым.
Ольга Олеговна бесшумно, как тень, опустилась в плетеное кресло. Легким, молодым движением откинула волну темно-русых волос, скользнувшую на лицо. Кратов осторожно сел напротив. Кресло под ним жалко заскрипело.
- Ты просто великан, - сказала Ольга Олеговна. - А моя мебель не рассчитана на великанов.
- В мой прошлый приезд тут была, кажется, дубовая скамья.
- Да, она больше подходила для богатырских застолий. Но мои богатыри гостят очень редко. А чужие не бывают вовсе. Я же выгляжу рядом с ней просто нелепо... К следующему твоему набегу я подготовлюсь специально и придумаю, где тебя усадить.
"Она не меняется, - подумал Кратов. - Меняюсь только я, а она все та же. Когда-нибудь я наберусь отваги и спрошу, в чем секрет".
- Как тебе понравился город? - Ольга Олеговна небрежно обрисовала в воздухе контуры чего-то разлапистого.
- Я... еще не решил.
- И я тоже. Хотя он вырос у меня на глазах.