Ведь это обязательно?» – «Глупая, ну, конечно, обязательно». Я так и ахнула! «А кто, – спрашиваю, – отец‑то?» – «А он на полке номер сорок шесть, верхняя боковая». Вот учудила Инка. «А хоть звать‑то его как?» – «Не знаю». – «Кто он вообще?» – «Не знаю». – «Да ты хоть что‑нибудь о нем знаешь?» – «Ничего. Знаю только, что он Сашенькин отец. И еще: я их обоих люблю, и отца и сына». Ну, тут уже все проснулись, ничего не поймут. Я растолковываю, что у Инки сын родился, Сашенька, а они ничегошеньки не понимают. Вроде я чушь горожу. Потом полезли смотреть. И верно: лежит ребенок. Валерка аж позеленел весь и говорит: «Ты всю нашу группу опозорила! Тебя из комсомола надо гнать в три шеи!» – «Да за что же, Валера, меня гнать?» – «А ребенка прижила? Так комсомолки не поступают!» – «Я его, Валера, не прижила. Я его хотела». – «Слышали! – кричит Валерка. – Призналась! Предлагаю от имени группы вынести Инке Ракитиной строгий выговор». А Клава говорит: «Что ты в этом понимаешь?» И Инке: «У тебя хоть пеленки‑то есть?» – «Ничего у меня нет, девочки». – «Что же ты думала? Почему не приготовилась?» – «Да откуда же я знала? Ведь он только что появился». – «Побегу к тете Маше. Хоть простыню чистую попрошу». Клавка убежала, а Михаил, он у нас вообще‑то заика, потому говорит очень редко, а тут как брякнет, и заикание у него вдруг всякое пропало: «Послушайте, ребята, и ты, Ина, ведь это… как сказать‑то, ну… в общем… ведь вроде время какое‑то полагается, – и покраснел, а потом: – Но у тебя‑то ничего и заметно не было. Вы меня простите, ребята, и ты, Ина, ты же с нами работала». – «Никакой беременности у меня и не было. А Сашенька просто появился утром». У меня и сорвалось: «Ведь ты же говорила, что отец его едет на сорок шестом, на верхнем боковом». Она на меня как посмотрит! А Валерка уже тут как тут: «Ага! Все‑таки призналась сначала, а теперь отказываешься! Да за такое поведение…» Тут тетя Маша пришла и комплект постельных принадлежностей принесла. «Ну‑ка, – говорит, – где тут безбилетный пассажир у меня? А какой крепенький! Мальчик… Звать‑то?» – «Сашенькой». – «А отчество?» Инка и замолчала. До сих пор молчит. Только пеленку попросит или соску. А ему сосать надо. Да только у Инки и молока никакого нету. У нее, простите, раз уж вы Сашенькин отец, то можно и сказать, и груди‑то с кулачок. Откуда там молоко может взяться?
Она тараторила еще что‑то, но я воспринимал только одно: Инга меня заметила, небезразличен я ей! Я и думать не хотел: что, как, почему? Я небезразличен Инге!
– Вы что, не слушаете меня?
– Слушаю, Светлана, слушаю.
– Мы вот что вам хотим сказать. Инку нельзя обижать. Не знаю, что уж вы предпримете, может, в бега рванете, но мальчику нужно отчество. Не пропадет он. Наша группа его на воспитание возьмет. Но без отчества ему нельзя. Как ваше имя?
– Артем. Артемий, вообще‑то. Но все зовут Артемом.
– Значит, Александр Артемьевич. Ну и здорово! Очень даже подходит. Вы‑то ей сами ничего не хотите сказать?
– Хочу! Хочу, конечно! А она меня не прогонит?
– Хм… А вы вообще‑то ничего. Валерка говорит, что и через суд будет трудно доказать. Ведь прямых улик нет. Да и, честно говоря, косвенных тоже. Так вы не отказываетесь?
– От чего же мне отказываться?
– Ну, что он ваш сын?
– Не знаю, Света.
Хорошо, если бы он был моим сыном.
– Ну вот. Снова да ладом. Теперь вы изворачиваться начнете, отказываться.
– Ничего ты, Светлана, не поняла. Не обижайся. Я и сам еще ничего не понимаю.
– Так я пойду и скажу ей?
– Что?
– Ну, что вас зовут Артемом. Вы хоть взгляните на сына.
– Света, ты иди. Я сейчас.
– А не сбежите? Станция скоро…
– Никуда я не сбегу.
Она еще раз подозрительно посмотрела на меня, но, кажется, поверила.
Я вошел в вагон. Студенты смотрели на меня настороженно.
– Здравствуйте.
– Виделись уже, – ответил мне один из них. Наверное, тот самый зловредный Валерка.
Инга лежала с открытыми глазами. Где‑то под мышкой у нее белел платочек моего новорожденного сына.
– Инга, – позвал я. – Надо что‑то делать?
– Что? – спросила она испуганно.
– Я вот что думаю, – сказали. – Наверняка в поезде есть женщины с грудными детьми. Я попрошу, чтобы кто‑нибудь согласился кормить Сашеньку эти два дня.
– Ты смотри, – сказал второй студент. – Здраво рассуждает.
– Спасибо, – тихо ответила она, но счастья в ее голосе я не почувствовал.
А у меня язык не поворачивался в присутствии этой оравы студентов сказать ей, что я ее люблю. Я просто улыбнулся. Не знаю, что получилось, но мне показалось, что лицо ее потеплело.
– Спит, – сказала она. – Укачивает его.
На столе стояла бутылка с молоком и откуда‑то взявшейся детской соской.
– У озера, – тихо сказала Инга, так, чтобы никто не расслышал, кроме меня. – Хорошо. Ты иди теперь. Я очень спать хочу. Очень.
– Спи, – сказал я, но рукой коснуться не посмел ни ее, ни сына. Она еще раз медленно моргнула ресницами. – Ребята, – обратился я к студентам, – вы тут не особенно шумите, они спят.
– Сами не знаем. Маленькие. – Нет, они не принимали меня к себе. Только Светлана смотрела чуть дружелюбнее.
Инга лежала с закрытыми глазами. А я пошел к себе в купе и бросил в угол полки так и не понадобившиеся мне полотенце и мыльницу. Два нижних сиденья пустовали. Я опустился на одно, посидеть с минутку. Надо ведь было идти искать кормящую мать. Семен резал колбасу домашнего приготовления. И вообще всякой снеди по сравнению со вчерашним пиршеством нисколько не убавилось. Зинаида Павловна сказала мне:
– Послушайте, Мальцев. У вас родился прекрасный сын. Я – детский врач и уже осматривала его. Он просто здоровячок. Конечно, два дня такой жары не пройдут для него бесследно, но мы что‑нибудь предпримем.
– Спасибо, Зинаида Павловна.
Тося все порывалась что‑то сказать. Семен показывал на вчерашнюю бутылку и понимающе подмигивал.
– Поздравляю, Артем, – сказала Тося. – Я уже видела вашего сына. А вы вчера и не сказали даже, что едете с женой. Надо было и ее пригласить поужинать.
– Да. Надо было, – согласился я. Если бы я тогда знал это…
– С прибавлением, так сказать. – Семен потряс бутылкой. – Не разберу какой, но коньяк. С утра никогда не пью, но ради такого случая…
– Спасибо, Семен. Сейчас не могу. Спасибо, Тося.
– А вашей жене, Мальцев, – сказала Зинаида Павловна, – необходимо не лежать, а ходить, стоять, сидеть в крайнем случае.