Я стал замкнут, нелюдим, как непонятый гений‑одиночка. Но я не был гением. Это‑то уж я знал точно.
И трагедия моя бесконечна. Даже когда я умру, все равно я буду жить в параллельных реальностях, и они по‑прежнему будут выстраиваться в очередь, пока будут продолжаться путешествия в прошлое. Даже мертвый я буду жить вечно. Я не могу умереть. Вы должны понять, как это ужасно.
…Он кончил говорить и посмотрел на нас с надеждой. То, что он рассказал, было действительно ужасно. Прожить одну за другой миллион заурядных, ненавистных поэтому жизней! Может, и хорошо, что мы умираем, не успев полностью осознать свою заурядность, не успев пресытиться тем, что дают нам люди и природа?
– Если это правда, то ваша жизнь действительно ужасна, – сказал я.
– Правда! Все это правда! – вскричал он.
– И вы ждете от нас помощи? – спросил Иван.
Гражданин в сером пожал плечами:
– Нет. Но ведь все может быть.
– А вы сами ничего не придумали?
– Ничего… Есть, правда, одна возможность.
– Какая?
– Отключить аппаратуру «абсолютного времени» и начать историю человечества с двенадцатого октября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, заново.
– Простите, – сказал Иван. – Ваше имя, отчество?
– Степан Матвеевич. Граммовесов.
– Спасибо. Меня зовут Иваном. Я вот что думаю. Вы не захотите этого сделать. Ведь речь тогда пойдет уже не только о вас.
Степан Матвеевич горестно тряхнул головой:
– Поэтому я и еду в Марград… Простите. Я, наверное, задержал вас? Пойду посижу. А этот вопрос: год, число, месяц? Я не сразу прихожу в себя после путешествия в прошлое. Прошу простить.
– Это пустяки, – сказал я. – У меня к вам тоже один вопрос. Вот вы сказали: вам знакомы почти все люди. Это действительно так?
– Да. Я могу быть официально и незнаком, но знать знаю почти каждого.
– А нас с Иваном?
– Нет, простите… Ваши лица мне незнакомы.
– А в вагоне? Вы узнали кого‑нибудь в вагоне?
– Постойте! Я здесь не встретил ни одного знакомого лица!
– У меня предложение. Времени у нас впереди более чем достаточно. Не могли бы вы прогуляться по вагонам в надежде встретить кого‑нибудь из знакомых? Я не настаиваю. Я даже не знаю, для чего это может понадобиться. Пришло в голову, и все.
Степан Матвеевич прикусил губу. На нас с Иваном не глядел. Что‑то сейчас рождалось в его голове?
– Надо попробовать, – наконец сказал он. – А вдруг…
– Я с вами, – неожиданно сказал Иван.
– Не возражаю. Пожалуй, сразу и начнем?
Иван посмотрел на меня печальными глазами. Они вышли из вагона, и вид у них был такой, словно оба напали на какой‑то след.
Итак, уже день, а я еще не умывался. И электробритва сломана. Я приоткрыл дверь в коридорчик вагона. Там стояли студентка из стройотряда и парень. Теперь уже, скоро, подумал я, но в коридорчик заходить не стал.
Ай да поезд! Вот тебе и фирменный поезд «Фомич»! Не прошло еще и десяти часов, а сколько тут уже всякого напроисходило! Удивительно, как быстро узнаешь людей в поездах…
9
В коридор вышла девушка в зеленых стройотрядовских брюках и такой же куртке. На левом колене брюк значилось: «Не сгибаться!» «А как же правое?» – подумал я машинально. На коротких стриженых волосах ее сверкали капельки воды.
– Можно мне с вами поговорить? – вдруг спросила она.
– Конечно, конечно, – ответил я. Удивляться в этом поезде, кажется, не приходилось.
Удивляться в этом поезде, кажется, не приходилось.
– Меня группа попросила. Не знаю, с чего и начать. У нас сегодня утром было комсомольское собрание… Ведь, знаете, Инга очень чудесная девушка. Мы уже два года учимся вместе. Она и активист хороший, и на повышенную чуть‑чуть только не вытянула. И моральный уровень у нее на высоком уровне. – Она замолчала, сообразив, что сказала что‑то не совсем правильно.
И я молчал. Говори, милая девушка, говори. Мне очень хочется слушать про Ингу. А если с ней случилось что‑то страшное, то я помогу. Я для нее все сделаю, только бы не было боли в ее глазах и этого жуткого отчаяния.
– Конечно, не все так думают, как я, – продолжала она. – Моральное падение, дурной пример для других и прочее и прочее… Валерка у нас такой. Уж чересчур правильный. Да еще и влюблен в нее.
– Ну а что все‑таки произошло?
– Как?! И вы еще спрашиваете? Ну вы тип!
– Пусть так, а все же?
– Да у вас сын родился, а вы на него и взглянуть не хотите!
Сначала я даже не удивился, не дошло до меня как‑то. Я только машинально поднял руку и потрогал лоб девушки.
– Вы перегрелись.
Она со злостью отбросила мою руку.
– Да вы и в самом деле подлец! Вас… вас с поезда высадить надо. Да! Да! Высадить, высадить! Инка мучается. И как она в глаза матери будет смотреть? Уехала, все нормально, а привезла сына. А ему, видите ли, плевать. Плевать! Плевать!
Ух и разошлась она! Короткие волосы встали чуть ли не торчком, щеки раскраснелись, глаза горели презрением и гневом.
– Остановитесь! Расскажите все толком.
– Как? Вы что… вы в самом деле ничего не знаете или просто прикидываетесь дурачком?
– Я в самом деле ничего не знаю.
– Да ведь уже весь вагон знает.
– Кто‑то, наверное, уже рассказал всему вагону, а мне – нет.
– Да мы же и рассказали. Ведь такая неожиданность! Это просто ужас какой‑то! Наш строительный отряд ездил в Фомскую область. А строили мы свиноферму. Ну, поработали мы хорошо. Даже благодарность от совхоза получили. Да и денег нам выдали порядочно. Сели вчера в поезд. Песни поем. Все хорошо, все нормально, весело. Никаких ЧП, ничего подобного. И Инга была нормальной, ну разве что немного возбужденной, да и то только тогда, когда слух разнесся, что в каком‑то купе едет пришелец. Она все шею вытягивала, рассмотреть кого‑то хотела. Но в пришельцев мы принципиально не верим. И Ингу не пустили. Она у нас поет хорошо. А какие без нее песни? Потом улеглись спать, но Инга долго не спала. Мне снизу хорошо было видно. Все что‑то пальцем на багажной полке рисовала. Так вы в самом деле ничего не знаете?
– Ничего.
– Странно… – Она все еще смотрела на меня недоверчиво, недоброжелательно. – Ну так слушайте… Утром, часов в пять, наверное, точно я не догадалась заметить, вдруг ребенок закричал. Я ничего не пойму. Где‑то рядом плачет. Потом сообразила, что в нашем купе. Да только откуда у нас может взяться ребенок? Уже светать стало. Я смотрю, а Инга лежит, вся какая‑то не своя, и его вроде баюкает. Он и затих. Я ее спрашиваю: «Инка, это откуда взялось?» – «Это сын мой», – отвечает. «Инка, я, наверное, сплю? Мне черт знает что кажется! Это ведь ребенок?» – «Ну да. Это мальчик. Сын мой». – «Какой такой сын? Ты что, сдурела? Подкинули? А‑а…» – «Да нет, Света, сын это мой. Понимаешь? Сын! Мой, мой, мой… Сашенькой назову». Ну, думаю, чокнулась Инка. Давай ребят будить, да только их сразу и не добудишься. «Послушай, – говорю, – раз сын, то и отец должен быть. Ведь это обязательно?» – «Глупая, ну, конечно, обязательно».