У нас премия с перевыполнения.
– Весь поезд? – переспросил Иван.
– Весь поезд, – подтвердил официант. – С ума народ сошел. Игнатий Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия.
– Кто?! – вскрикнул Степан Матвеевич.
– Игнатий Филиппович. Он у нас по мясным и рыбным… Не совсем, впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть мои отбивные, раз меня игнорируют, раз… ну и там все прочее. Он у нас оч‑чень строгий мужчина. Так отказываетесь?
– Отказываемся, – подтвердил Степан Матвеевич.
– Тогда его не удержат.
– Кого?
– Да Игнатия Филипповича. Его ведь за руки держат. Из‑за этого и картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь лапшу‑то, ее ведь сразу можно вываливать, все равно никто есть не будет. Так, значит, нет?
– Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много.
– Ну, ну, не бережете вы поваров… Он же квалификацию из‑за этого потерять может…
Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в вагон. Он еще на что‑то надеялся.
Она неторопливо шла по проходу, а человек пять пассажиров уже приготовились к высадке, правда, еще не загромождая коридор своими вещами, потому что ясно видели, как за окнами вагона расстилается бескрайняя степь.
Тетя Маша поравнялась со мной. Я не утерпел и спросил:
– Да где же Усть‑Манск? Степь одна!
– А меня это не касается, – спокойно ответила тетя Маша. – По расписанию должен быть Усть‑Манск.
– Так ведь нету его! Может, поезд опаздывает?
– Ну, гражданин! Да такого с нашим фирменным поездом еще и не бывало. Да и предупредить должны по радио, если какая задержка случилась. А и не предупреждали. Значит, по расписанию.
– Ну, ну. Посмотрим.
– Посмотри, гражданин, посмотри, да не больно глаза‑то просматривай. Кому в Усть‑Манске сходить?
Я не стал слушать ее дальше. Поколебать уверенность проводницы тети Маши было наверняка невозможно. Да и не требовалось этого по крайней мере сейчас.
Я заглянул в купе. Наши со Степаном Матвеевичем полки были пусты. А нижняя, на которой должен был стоять макет Марградского универмага, оказалась плотно занавешенной двумя простынями. Перед этой завесой стоял Валерий Михайлович, непоколебимый и решительный. Ясно, что он никого не пустит взглянуть, что там за этими простынями делается. Ну ладно… Тут мы еще посмотрим! На противоположной полке сидела Тося и смотрела на Валерия Михайловича ненавидящим взглядом, только это не производило на стража никакого впечатления. Я даже почему‑то был уверен, что он только что не пропустил ее туда, и при этом еще изрекал двусмысленные шуточки и слегка заигрывал с женщиной. И еще мне показалось, что Тося только что плакала. Такой быстрой перемены в человеке, какая произошла с Тосей, я бы никогда даже и не предположил. Она выглядела измученной, уставшей и еще… и еще ни во что не верящей.
Валерий Михайлович улыбнулся мне вполне нормальной улыбкой и сделал жест рукой, как бы говоря: тише, не входить, идет эксперимент.
– Где Семен? – спросил я.
– Их жена уже изволили спрашивать. Интересовались. Семен Кирсанов выполняет важное задание.
– Так где же все‑таки Семен?
– В Марградском универмаге, так сказать.
– Вот что, – сказал я, – я вижу, вы со мной шутите. Так мне сейчас совершенно не до шуток. Я ведь вас спрашиваю не из праздного любопытства. Мне нужно знать точно.
– В Марградском универмаге, – повторил Валерий Михайлович.
Убил он его, что ли? А тело прячет за простынями. Даже такая абсурдная мысль мелькнула у меня. Я уже начинал верить во всякую чушь. Этого мне сейчас только не хватало! Я протянул было руку к простыне, с намерением заглянуть в таинственный закуток, сооруженный Валерием Михайловичем и Семеном. Крестобойников осторожно, но властно и твердо отвел мою руку.
– Вот и жена означенного Семена Кирсанова пыталась сорвать простыни. Невозможно! Просьба самого Семена Кирсанова.
– Это еще почему?
– Чтобы не создавать толкучку и беспорядки.
– Они что‑то затеяли, – тихо, но с вызовом сказала Тося.
– Все для блага человека! – отпарировал Крестобойников.
Костюм его до сих пор не был приведен в порядок. Валерий Михайлович все так и стоял в одних носках, забыв почему‑то о своих туфлях. Вот ведь до чего важное у него сейчас было дело!
– Вот что, Валерий Михайлович, – сказал я. – Сейчас здесь будет нечто вроде собрания. Начальник поезда придет, радист, студенты строительного отряда… Может, еще кто. Народу наберется много. Надо сделать так, чтобы все вошли. Так что макет этот я сейчас поставлю в чемодан.
– И произведете убийство Семена Кирсанова, – с ухмылочкой сказал Валерий Михайлович.
– Какое еще убийство?! Что за чушь! Я никого не намерен убивать. Я хочу только убрать с полки макет, чтобы на нее могли сесть люди.
– Невозможно!
– А вот сейчас посмотрим!
Все‑таки я довел дело до пустой перебранки, и пассажиры, которым сейчас совершенно нечего было делать, потому что есть они не хотели, а преферанс и шахматы умерли для игры еще утром, начали обращать на нас внимание и даже подсаживаться поближе, чтобы получше рассмотреть, что же будет дальше.
– Вы не имеете морального права! – повысил голос Валерий Михайлович. Но он уже немного струсил и напирал только на человеколюбие. Он еще очень хорошо помнил, как его сегодня били. И не хотел больше. – Не имеете морального права! – повторил Валерий Михайлович и этим нажал какой‑то спусковой крючок моего терпения.
Я резким движением дернул простыню. Крестобойников попытался удержать ее с другого конца, но преграда рухнула почти мгновенно. А так как Валерий Михайлович тоже рвал простыню то на себя, то на верхнюю полку, что для него было крайне неудобно, то и запутался в ней, как в коконе. Да еще свирепость какая‑то напала на него. Это потому, что я что‑то испортил в их с Семеном затее. Он заметался, совсем запутался и упал в проходе между двумя полками. Он еще что‑то пытался говорить, но слишком торопился, и понять его поэтому было совершенно невозможно.
Я‑то предполагал увидеть за этой самодельной ширмой что‑то страшное, в крайнем случае непонятное, необъяснимое. Но там как стоял раньше, так и продолжал стоять макет универмага. Это повергло меня в какую‑то растерянность. Появился Иван и, довольно легко приподняв извивающегося Валерия Михайловича, усадил его в угол нижней полки рядом с Тосей.
– В чем же дело? – спросил я.
– Вы еще пожалеете об этом, – с угрозой произнес Валерий Михайлович. – Вы всю жизнь будете жалеть.
– Да ладно, – успокоил я его.