Мы с Иваном двинулись в обратный путь.
Вот и опять пришелец в нашем поезде. И теперь уже не в качестве безбилетного пассажира, а работника поезда, что ли.
А поезд, что бы там ни случилось, засыпал. Утомился он за день, намаялся от жары и духотищи и теперь пытался отдохнуть. В купированных вагонах стояла тишина. Разве что какой‑нибудь отец семейства, едущего отдыхать на море, стоял возле раскрытого окна и курил. Курил и думал, наверное: вот попал в переплет! Черт дернул ехать поездом! А может, совсем о другом он думал. О кружке прохладного пива или о своей уже давно начавшейся бессоннице.
В каждом вагоне, теперь я это заметил, дежурили по два студента строительного отряда. Их подтянутость, какая‑то организованность, зеленые брюки и куртки со смешливыми надписями и рисунками внушали уверенность в безопасности. Даже я это почувствовал. Они все были преисполнены ответственностью поставленной перед ними задачи. И я был благодарен им за помощь.
В общих вагонах, где все на виду, все открыто, все нараспашку, картина была, конечно же, другая. Здесь никто не курил, но зато многие и не спали, тихонечко переговариваясь друг с другом или провожая нас с Иваном вопросительными и чего‑то ждущими взглядами. Студенты здесь стояли в коридорчиках, внимательно оглядывая проход вагона, готовые прийти на помощь пассажирам, если те в этом будут нуждаться.
В нашем купе сидели Степан Матвеевич, Валерий Михайлович, писатель Федор и два студента. Эти последние наверняка для оперативной связи со всем остальным отрядом, для передачи сообщений и приказов. По лицам сидящих можно было предположить, что в мое отсутствие ничего значительного не произошло.
– Давно это произошло? – спросил я.
– Постепенно, – отозвался Федор. – Они еще пытались показывать через окна транспаранты, а стекла уже начали мутнеть. Они, наверное, и до сих пор не знают, что мы уже ничего не видим.
– Значит, сейчас связи никакой?
– Никакой. Теперь мы отрезаны совершенно. Даже Семен Кирсанов если захочет, то не сможет вернуться в наш вагон.
– А у радиста?
– Телеграммы посылаются по радио и по проводам, но никакого ответа до сих пор не получено.
– Тогда бутылки надо бросать, – посоветовал я.
– Мы бросаем, – неожиданно ответил один из студентов. – Не бутылки, конечно, а своего рода буйки с информацией о нашем поезде и точном времени, когда буек был сброшен. Через каждые пятнадцать минут бросаем.
– Предлагаю отдохнуть, – сказал вдруг Степан Матвеевич. – Все, что можно предусмотреть, мы сделали. Ребята дежурят по всему поезду. Организованы смены. Утром будет завтрак. Для детей и пожилых людей – горячий. Если что, вас разбудят. Отдохнуть надо, потому что силы понадобятся и завтра. Не вечно же мы будем так ехать! Я лично посижу.
Стариковская бессонница начинается. А вы давайте на отдых.
– Там в последнем тамбуре сидит товарищ Обыкновеннов, – сказал я. – Кого‑то надо послать к нему. Что он там один сидит?
– Интересно, – сказал писатель Федор. – Вчера не имел возможности встретиться по причине занятия гиревым спортом. Разрешите воспользоваться сейчас, так сказать, лично встретиться и побеседовать.
– Если хотите, – ответил Степан Матвеевич.
– Иду, лечу! – вскричал Федор и действительно чуть ли не полетел по коридору.
– Я сосну, – сказал Валерий Михайлович. Вид у него был и в самом деле уставший.
– А я здесь буду, – сказал Иван и залез на свою полку.
В последнем купе еще не спали, хотя Тося и Зинаида Павловна лежали на полках, укрытые простынями. Инга сидела, словно и не собираясь спать. А вот Сашенька преспокойно спал, и ни до чего в мире ему еще не было дела.
– Давай немного поговорим, – предложила Инга.
– Давай, – согласился я. – А Сашенька?
– Идите, идите, – напутствовала нас Зинаида Павловна. – Мы посмотрим за мальчиком. – И тотчас же около ребенка оказалась Светка, продемонстрировав при спрыгивании с полки свои длинные голенастые ноги.
Мы вышли в тамбур.
– Артем, я боюсь, – сказала Инга.
– Ты, Инга, не бойся, – ответил я и прижал ее к себе.
– Я знаю, что не надо бояться, а боюсь все равно.
– Помогут нам, да и сами мы что‑нибудь придумаем.
– Помогут, я знаю. Только я не об этом.
– Тогда о чем же, Инга?
– Я о Сашеньке…
– Ну, тут Зинаида Павловна все сделает. Счастливый она человек Все‑то у нее получается, все‑то она знает. И что за добрая душа!
– Да. Она очень добрая и много знает… А ведь у нее, Артем, муж и двое детей умерли недавно…
– Да ты что, Инга! – вскричал я. – Неужели правда?
– Правда, – сказала Инга тихо. – Она нам рассказывала. Ей на счастье других приятно смотреть. Вот она и хлопочет.
– Да что же с семьей‑то произошло? Катастрофа какая?
– Нет, понимаешь, заболели и умерли.
– Трое в одной семье?! Да возможно ли такое в наши дни? Куда только медицина смотрела?
– Сначала старший сын от аппендицита. Потом муж. Сердечный приступ с ним произошел. А дочь от воспаления легких. Просто ужас какой‑то.
– Не могу поверить.
– Она и сама до сих пор не может поверить. А уже полгода, как совершенно одна осталась. Она сейчас к матери в Старотайгинск ездила… Больно‑то ей как. И как только такое может в жизни происходить? Невозможно это. Нет, невозможно.
– Да. Страшно. Вот так Зинаида Павловна! А кажется такой радостной, счастливой.
– Она просто держится. Нельзя, говорит, раскисать. Это на других людей действует. И все равно я не смогла бы так. Это какую волю нужно иметь, чтобы так жить?
– Не знаю… У тебя страхи начались после ее рассказов?
– Да нет. Тогда она еще ничего не рассказывала. Это просто… Так… Я ведь понимаю, что Сашенька появился как‑то странно. Ну и что? Ведь он появился. Ведь он мой и твой. И пусть странно. В этом поезде все странно… А вдруг все это кончится, поезд станет нормальным и все исчезнет, и ты, и Сашенька? Боюсь я этого.
– Ну я, положим, никуда не исчезну. Я всегда с тобой буду. Время – странная штука. Не знаю, весь ли поезд или только я да ты, но мы точно побывали в другой реальности и встретились там когда‑то в прошлом.