А Валерий Михайлович уже закатывал глаза и медленно клонился на пол. Я оттолкнул Федора, приподнял отяжелевшее тело Крестобойникова, рванул ворот его рубашки вместе с пуговицами. Валерий Михайлович шумно вздохнул и дал мне пощечину. Я не понял, что произошло, как вторая затрещина обрушилась на мою скулу. Ладно!..
– Рукава, – прохрипел Валерий Михайлович.
Хорошо. Это рукава его рубашки хлещут меня по морде, а не сам товарищ Крестобойников. Прекрасно. Я прислонил его к стенке так, чтобы он не мог упасть.
– Прошу прощения, – юлил писатель Федор. Но было ясно, что происходящее в купе его уже мало интересует, а вот гиревой спорт – даже очень.
Валерий Михайлович вдруг застонал и поджал под полку ноги.
– Давят, – простонал он.
– Ничем не имею права помочь, – твердо заявил Федор.
– Можете! – крикнул я. – Снимите с него туфли!
– Это в один секунд!.. Милейший Валерий Михайлович, в носочках можно, в носочках…
Федор все‑таки стянул с Валерия Михайловича туфли. Тому заметно полегчало.
Картинка была в нашем купе! Один в трансе, второй еле жив от бунта своих вещей. Третий думает только о гиревом спорте. А я сам? О чем я‑то думаю? В том‑то и дело, что не думаю. Не хочу думать…
– Так я пошел? – спросил Федор.
– Нет! Никуда вы не пойдете.
– Понятно. Произвол. Документы на право, пожалуйста.
– Сядьте, Федор. Сядьте! Возьмите себя в руки. Хорошо… Ваши рассказы больше не воплощаются в жизнь. Переживите это. Пусть ваши рассказы не воплощаются в жизнь в буквальном смысле. Пусть.
– Решено и подписано, – возвестил Федор.
– Да и не надо этого. Вы пишите просто. Для себя, для друзей.
– Друг! Артюха! – внезапно обрадовался Федор и полез было ко мне целоваться.
– Да что вы корчите из себя! – не выдержал я. – Несостоявшийся писатель! Их много, несостоявшихся! И не только писателей! Пишите, если интересно. Не для издательств и редакций, а просто. Можете посылать, пробиваться, но все‑таки пишите не для них, а для себя. И выбросьте мысль о их воплощении в жизнь. У вас же хорошие рассказы, Федор. Я уверен, что они найдут дорогу к читателю. Только не воображайте, что вы страдающий за правду. Не бейте себя в грудь и не распинайтесь на кресте. Ведь вы это специально на себя напускаете. И гиревой спорт, и слезы по поводу несостоявшегося писателя.
– Слез не было, Артемий, – сказал Федор.
– Я в переносном смысле…
– Понимаю. Приятно слышать о себе правду.
– Все еще поигрываете?
– Ни ухом, ни духом, Артемий.
– Тогда вот что… Наши приключения еще не кончились. Будьте сами собой. Без всяких выкрутасов. А читатель, искренне любящий ваши рассказы, у вас есть, по крайней мере, один. Я.
– И я, – простонал Валерий Михайлович.
Федор вскочил и всенепременно пожелал поклониться до полу. Этого уже я не мог вынести. В своей игре он доходил черт знает до чего! Я легонько дал ему в солнечное сплетение. Просто, чтобы он очнулся. Но Федор повалился на скамью и безмолвно вытянулся на ней, сложив руки на груди крестом.
– Поднимайтесь! – приказал я.
Федор и ухом не повел.
– Федор, прошу вас!
Писатель вдруг сел.
– Вы! Вы, отец семейства, просите меня! Это я должен просить у вас прощения! И я прошу, прошу. Чистосердечнейше раскаиваюсь! Примите во внимание…
Он не досказал, что еще тут нужно было принять во внимание, потому что Валерий Михайлович, слегка приободрившийся, вспомнив, наверное, добрые дела Федора, вдруг наклонился вперед и погладил писателя по впалой щеке, потом по разлохмаченным волосам.
Рука его чуть вздрагивала, но это была рука искреннего и преданного друга.
Они приникли друг к другу и застыли в объятиях.
Ладно, хорошо, что хоть это.
Мне нужно было сходить к Инге, но я почему‑то страшился сделать этот шаг. Ведь Инга уже наверняка знала, что от нее требуется. А чем я мог ее утешить? И эти три застывшие в купе фигуры…
По коридору шел Иван.
– Это еще что такое? – спросил он, оглядывая скульптурную группу раскаяния и всепрощения.
Я только махнул рукой.
– Ладно, – сказал Иван и сел на краешек полки. – Хочешь узнать, что мы имеем?
– Валяй, – согласился я. Все равно ничего хорошего я не ждал от этого сообщения.
– Это совсем не та станция, – сказал Иван.
– Что значит, не та?
– С разъезда мы шли на станцию Ленивую, а пришли в Трескилово. С того разъезда сюда никак не попасть. И к Марграду не ближе.
– Значит, связи никакой, раз нас здесь никто не ждал?
– Сначала никакой. Они ведь не догадываются посылать нам депеши на все станции и разъезды страны и шлют теперь все на Ленивую.
– Понятно, – сказал я.
– Мы уже и отшвартовываться начали, а тут и связь вдруг появилась. Оказывается, они действительно на все станции шлют корреспонденцию. Ну, по крайней мере, в радиусе тысячи километров.
– Значит, связались? – спросил я и посмотрел на Федора.
Иван понял мой взгляд.
– Он?
– Он… Отказался от воплощения своих рассказов в жизнь.
– Да‑а… Ну так вот. Нас потихонечку поведут все‑таки к Марграду. Где‑то неподалеку комиссия постарается перехватить поезд. Возможно, даже на вертолетах станут догонять. Они вот еще раньше спрашивали фамилии пассажиров, а теперь еще и места работы. Чем занимались пассажиры на своей основной работе. Да и хобби тоже, если что‑нибудь интересное.
– А это‑то зачем?
– Предположения у них какие‑то, наверное, есть.
– Да ведь теперь все ясно. Дело только в технике исполнения!
– Не надо, Артем. – Иван помолчал. – Ты вот, например, где работаешь?
– В НИИ Вероятностей и Прогностики.
– Кем?
– Руководителем группы. А что?
– Ничего… Передадут, и все. О Степане Матвеевиче я им тоже сообщил, о Федоре и о других. На нас сейчас вся телеграфная сеть этого района работает.
– А если высадиться здесь? – спросил я.
– Не советуют. Судьбу не обманешь. Ту группу, что ушла‑ночью, до сих пор ищут. А где их искать? В какой степи они идут сейчас? Шуму мы наделали много.
– Да здесь‑то ведь не степь. Здесь вполне определенная станция. Высадиться всем, а поезд…
– …уничтожить?
– Угнать… не знаю, что еще сделать…
– Нет, пойдем тихо. Пищей и водой нас обеспечат. Да и наука, как говорит начальник поезда, должна показать свое всемогущество.
– Ну а мы‑то…
– А мы? – Иван отвел глаза. – А мы будем потихонечку разоружаться.
– Значит, все равно.
– Не знаю, Артем. Ты поверь, мы все сделаем, чтобы этого не случилось.
Я ему не поверил. Не тому, конечно, что люди не все сделают и наука тоже, а тому, что можно будет избежать этого действия. Почему мы с Ингой должны быть исключением?
Поезд слегка дернулся.
Я выглянул в окно. Над нами действительно висело несколько вертолетов. Наука, наверное, еще не добралась до этих мест, потому что десант из академиков не сбрасывался.
Поезд снова дернулся и начал медленно набирать ход.