Над нами действительно висело несколько вертолетов. Наука, наверное, еще не добралась до этих мест, потому что десант из академиков не сбрасывался.
Поезд снова дернулся и начал медленно набирать ход.
С одного взгляда мне стало ясно, что здесь все знают. Инга держала на руках дочь, сын перелистывал какую‑то иллюстрированную книжку. Светка, Зинаида Павловна и Инга разговаривали, но сразу же замолчали, как только увидели меня. Седина Зинаиды Павловны производила впечатление. Но, в общем, она снова была опытным детским врачом, женщиной энергичной и готовой помогать людям. Только разве что чуть больше озабочена, чем прежде.
Светка посмотрела на меня вызывающе, словно я был в чем‑то виноват и не хотел признавать своих ошибок. А Инга даже не взглянула на меня. Я сел на край полки и тронул ее за руку. Лишь тогда она подняла на меня глаза, полные тоски и страха.
– Вы только на словах все можете! – сердито сказала мне Светка.
Ох и злюка же она была!
– Видно будет… – Хотя, честно говоря, впереди я ничего не видел, по крайней мере, хорошего.
– Мальцев, – обратилась ко мне Зинаида Павловна. – Вы теперь основательнее займитесь воспитанием сына.
Ясно. Она имела в виду, чтобы я все время находился рядом со своими детьми, чтобы они все время были у меня на глазах.
– Ну что там ваш комитет? – спросила Инга устало.
– Комитет наполовину вышел из строя, – ответил я.
– А что так?
– Степан Матвеевич начал проводить эксперимент…
– Неужели это действительно так?
– Не знаю, в полной ли уж мере это так. Во всяком случае, мы начинаем куда‑то приезжать. И вообще, нас сейчас сопровождают вертолеты, чтобы мы не потерялись. А скоро и комиссии из академиков прибудут на поезд. Пищей и водой мы обеспечены нормально.
– Это все потому, что Степан Матвеевич…
– Не надо, Инга. Ты не волнуйся. Не может быть такой жестокости в мире… Да и не одни мы. Помогут люди, если понадобится.
– Да‑а, помогут, – резко сказала Светка. – Тут уж приходили с требованием…
– С каким требованием? – ужаснулся я.
– Да чтобы Сашеньку и Валюшеньку… ну, словом, понимаешь?
– Неужели нашлись и такие?
– Нашлись вот… Ребята наши, конечно, вытолкали посетителей в три шеи. А я бы им и вовсе шеи сломала.
– И много их было?
– Двое.
– Откуда они могли узнать?
– В поезде все известно. Тут никаких секретов нет.
В дверях появилась Тося. Ах, Тося… Я и позабыл о ней. Не вспомнил даже, когда ее не оказалось в купе. Вид у нее был вполне нормальный, спокойный. Но все же не замечалось в ней теперь той веселости и ожидания чуда, как в первый вечер, да еще и вчера. Сломалась Тося или затаила в себе свои чувства? Протест, что ли, в ней какой назревал?
– Можно идти, – сообщила она.
– Пошли, милочка, – приподнялась Зинаида Павловна.
– Мы кормить маленькую, – сообщила Инга.
– Все, что ли? – удивился я.
– Да, – ответила она.
– Мы теперь вчетвером ходить будем, – заявила Светка. – Да и ребята наши в тамбурах дежурят.
– Это хорошо, что дежурят…
– А ты оставайся здесь с Сашенькой… И никуда не выходите. Я прошу тебя, Артем.
– Конечно, конечно… Все будет в лучшем виде. Мы сейчас игру какую‑нибудь затеем, – сказал я, хотя в детских играх ничего не понимал, да и в голову, как назло, ничего не приходило.
Девочку унесли в другой вагон под надежной охраной внушительного женского эскорта.
– Давай играть, – потребовал сын.
Конечно, уж раз я вызвался сам, надо было начинать игру.
– А во что мы будем играть? – спросил я, все же больше надеясь на детскую фантазию, чем на свою.
– В «сыщики‑разбойники»!
– Ох, да разве здесь куда разбежишься? – Не хотелось мне сейчас такой игры. Никаких там прятушек и прочего. Что‑нибудь тихое, мирное, сидячее. – В загадки давай играть, – предложил я.
– В загадки? А в какие загадки?
– Ну… в разные. Ты будешь загадывать, а я отгадывать. Хорошо?
– Давай. А ты умеешь отгадывать?
– Я буду стараться.
– Семеро застежек… Семеро одежек и все без застежек!
Я наморщил лоб. Я думал так, что любому бы стало ясно, что в моей голове мысли ходят ходуном. И уж если я не могу отгадать эту загадку, то ее и никто не отгадает.
– Человек!
– Не‑е‑ет! – засмеялся сын. – У человека с застежками!
– А если пуговицы оторвались?
– Мама пришьет!.. Не‑е‑ет! Ты отгадай!
Я сделал еще несколько предположений, но все не то у меня получалось. Минуты через три я вынужден был сдаться.
– Лук! – крикнул сын. – Лук! Кто его раздевает, тот слезы проливает!
– Лук? – удивился я. – Лук! А ведь и вправду лук! Да как же это я не сумел отгадать такую простую загадку?
– А не простую! Не простую!
– Ну даже и не простую… Все равно.
Сын засмеялся и захлопал в ладоши.
– Давай еще!
– Давай!
– Теперь ты загадывай.
– Хорошо. – Но в голову, хоть убей, не приходило ни одной загадки, кроме той, которую загадал сын.
– Давай! Давай! – торопил Сашенька.
– М‑м… Семеро одного не ждут.
– Это не загадка! – обиделся сын.
– Ах да… Ну вот тогда эту. Два кольца…
Договорить я не успел, потому что в тамбуре раздался какой‑то шум, в вагон влетел Валерка, бросился вперед по коридору, мельком взглянул на меня, остановился, крикнул:
– Исчезли! Вертолеты исчезли!
Валерка сообщил все и тотчас же помчался в купе к Ивану, которого он теперь считал за старшего. Раз исчезли вертолеты, то это могло означать только одно: наш поезд снова дернулся на какую‑то другую линию железной дороги. Теперь нас снова будут искать.
– Подожди, Сашенька, – даже не взглянув на сына, сказал я и выглянул в окно. Я ничего не увидел. Солнце ослепило меня. И тут я почувствовал что‑то неладное. Пустоту какую‑то. Не в небе, конечно. Небо было огромное и чуть белесое от жары… Тут, рядом со мной. Я тотчас же осмотрелся. Сашеньки, Сашеньки не было рядом со мной!
– Саша! – крикнул я.
В купе уж точно никого не было. Но я все равно заглянул под полки, потом на верхние и багажные, куда уж он совершенно не смог бы влезть, и выскочил в коридорчик.
– Саша! Мальчика не видели? Мальчик Саша здесь не пробегал?
Нет! Его никто не видел!
Ну вот! Помимо моей воли! Ведь человек! Четыре года уже прожил на свете!
И все‑таки я, кажется, еще не понимал всего происшедшего. А Иван уже соображал, что же делать.
В любой другой ситуации я бы непременно начал бегать по вагонам, спрашивать, искать. Да и не мог в любой другой ситуации просто так исчезнуть человек, если он и был лишь мальчиком. Но тут‑то дело было в другом. Я отлично понимал, что он исчез просто. Исчез, и все.