Это, мол, дискриминация подростков. Разумеется, он шутил, но в каждой шутке…
— Как она выглядела, когда пришла к тебе? — спросил я. — Ты можешь описать ее?
— Славная была девушка. Хорошенькая, не дура, не плакса. Очень честная. Пришла, села, сложила руки на коленях и рассказала все как есть. Сыпала медицинскими терминами. «Аменорея» и прочее. Наверное, нахваталась от своей семейки.
— Она нервничала?
— Да, но ведь они все нервничают. Поэтому чертовски трудно проводить дифференциальную диагностику.
Действительно, при отсутствии менструаций, особенно у молодых девушек, надо делать существенную поправку на состояние их нервной системы. Задержки и другие нарушения цикла часто возникают по причинам психологического свойства.
— Это на пятом-то месяце?
— Впридачу, она прибавила в весе. Пятнадцать фунтов.
— Маловато для точного диагноза.
— Но достаточно для подозрения.
— Ты её осматривал?
— Нет. Я предложил, она отказалась. Девица пришла делать аборт. Я сказал: нет, и она откланялась.
— Карен говорила о своих планах?
— Да, — ответил Арт. — Пожала плечами и сказала: ну, что ж, придется сообщить предкам и обзавестись потомком.
— И ты решил, что она не станет обращаться к кому-нибудь другому?
— Вот именно. Девушка казалась такой умной и смышленой. И, похоже, поняла, в каком она положении. В таких случаях я всегда стараюсь объяснить женщине, что безопасный аборт невозможен, и ей придется свыкнуться с мыслью о грядущем материнстве.
— По-видимому, Карен передумала. Интересно, почему?
Арт усмехнулся.
— Ты когда-нибудь видел её родителей?
— Нет, — ответил я и тотчас юркнул в приоткрывшуюся лазейку. — А ты?
Но Арта так просто не проведешь. Он одарил меня вялой улыбкой умного и проницательного человека, отдающего дань чужой сообразительности, и сказал:
— Нет, никогда. Но наслышан о них.
— И чего же ты наслышан?
В этот миг вернулся сержант и с лязгом вставил ключ в замок.
— Время, — объявил он.
— Еще пять минут, — попросил я.
— Время!
— Ты говорил с Бетти? — спросил Арт.
— Да. Все хорошо. Я позвоню ей и скажу, что ты жив-здоров.
— Она волнуется.
— Джудит побудет с ней. Все утрясется.
Арт грустно улыбнулся.
— Извини за причиненное беспокойство.
— Никакого беспокойства, — я взглянул на стоявшего в дверях сержанта. — У них нет оснований задерживать тебя. К полудню ты выйдешь отсюда.
Сержант сплюнул на пол. Я пожал Арту руку и спросил:
— Кстати, где тело?
— Наверное, в Мемориалке. Или его уже увезли в городскую.
— Я выясню. Не волнуйся ни о чем.
Я вышел из камеры, и сержант запер дверь. В коридоре он не проронил ни слова, но, когда мы вошли в дежурку, сказал:
— Вас хочет видеть капитан.
— Хорошо.
— Ему не терпится малость поточить лясы.
— Что ж, ведите меня к нему, — ответил я.
3
Табличка на двери сообщала: «Отдел по расследованию убийств», а под ней на картонке печатными буквами было выведено: «Капитан Питерсон». Капитан оказался крепким коренастым коротышкой с седыми волосами, подстриженными под «ежика», движения его были проворными и точными. Когда он обошел вокруг стола, чтобы приветствовать меня, я заметил, что капитан Питерсон хромает на правую ногу. Он даже не пытался скрыть этот изъян, а, напротив, подчеркивал его, громко шаркая носком по полу. Солдаты и легавые обычно гордятся своими увечьями. Нетрудно было догадаться, что Питерсон пострадал при исполнении служебного долга. Я попробовал угадать, что с ним стряслось. Скорее всего, нарвался на пулю: ножевое ранение в голень — большая редкость.
Хозяин кабинета протянул мне руку и сказал:
— Я капитан Питерсон.
— Джон Берри.
Рукопожатие было радушным, но глаза капитана смотрели холодно и пытливо. Он указал мне на кресло.
— Сержант говорит, что прежде не видел вас здесь, вот я и решил познакомиться. Мы знаем почти всех бостонских защитников по уголовным делам.
— Вы хотите сказать — судебных защитников?
— Разумеется, — покладисто ответил Питерсон. — Конечно, судебных.
Он выжидательно уставился на меня. Я молчал. Наконец капитан спросил.
— Из какой вы фирмы?
— Не понимаю, почему вы приняли меня за юриста, — ответил я. — Сроду им не был.
Капитан прикинулся удивленным.
— Но у сержанта сложилось иное впечатление. Вы представились ему как адвокат.
— Да неужели?
— Вот именно, — Питерсон уперся ладонями в стол.
— Кто вам это сказал?
— Сержант.
— Значит, он что-то напутал.
Капитан откинулся в кресле и одарил меня любезной улыбкой, словно говоря: «Ладно, ладно, не будем суетиться по пустякам».
— Знай мы, что вы не адвокат, нипочем не разрешили бы вам свидание с Ли.
— Вероятно. Только никто не поинтересовался моим именем и родом занятий, никто не просил меня расписаться в книге посетителей.
— Полагаю, сержант был сбит с толку.
— Вполне оправданное предположение, если вспомнить, какой умница ваш сержант.
На лице капитана заиграла дурацкая улыбочка. Мне был знаком этот тип людей. Удачливый легавый, знавший, когда надо возмутиться, а когда разумнее проглотить обиду. Искусный дипломат, вежливый блюститель закона. Но лишь до тех пор, пока не почувствует, что противник ломается.
— Ну? — буркнул он после долгого молчания.
— Я работаю вместе с доктором Ли, — сообщил я ему.
Если он и удивился, то виду не подал.
— Тоже врач?
— Совершенно верно.
— У вас, лекарей, определенно существует круговая порука, — не переставая улыбаться, изрек капитан. Вероятно, за последние две минуты он улыбался больше, чем за два предшествующих года.
— Не сказал бы, — возразил я.
Улыбка начала таять. Наверное, с непривычки у капитана устали лицевые мышцы.
— Если вы и впрямь врач, — проговорил Питерсон, — мой вам совет: держитесь подальше от этого Ли. Шумиха угробит вашу практику.
— Какая шумиха?
— Суд и прочее.
— А что, будет суд?
— Разумеется, — ответил Питерсон. — И громкий, так что вашей практике, вероятно, не поздоровится.
— У меня нет практики, — сообщил я ему.
— Наукой занимаетесь?
— Нет, — ответил я. — Трупы вскрываю.
Наконец-то его проняло. Питерсон привстал со стула, но тотчас опомнился и снова сел.
— Трупы, — эхом повторил он.
— Совершенно верно. Работаю в больницах, делаю всякие анализы.
Капитан надолго умолк, нахмурился, почесал тыльную сторону ладони и оглядел свой стол. Наконец он сказал:
— Не знаю, что вы пытаетесь доказать, доктор, но, как бы там ни было, мы вполне можем обойтись без вашей помощи. А Ли влип слишком серьезно, чтобы…
— Это ещё надо посмотреть.
Питерсон покачал головой.
— Вы и сами знаете, что не правы.
— Не уверен.
— Известно ли вам, на какую сумму может подать иск врач за необоснованный арест?
— На миллион долларов, — ответил я.
— Полмиллиона. Но это не так уж важно: итог один.
— Полагаете, у вас есть верное дело?
— Есть, — Питерсон снова осклабился. — Конечно, доктор Ли может позвать вас в свидетели, это ясно. И вы можете наговорить сколько угодно громких слов, чтобы обдурить присяжных и произвести на них впечатление своими высоконаучными выкладками. Но вам никуда не деться от главного факта.
— Что же это за факт?
— Нынче утром в бостонской Мемориальной больнице истекла кровью и умерла девушка. И причиной тому — подпольный аборт. Вот такой факт — простой и очевидный.
— И вы думаете, что аборт сделал доктор Ли?
— У нас имеются кое-какие улики, — вкрадчиво проговорил Питерсон.
— Надеюсь, они достаточно убедительны, — сказал я.