Кроме того, там нашлись бы и свидетели происшествия.
Тойер кивнул.
Лейдиг, зевнув, сказал:
– Значит, он воспользовался Старым мостом или даже плотиной.
Хафнер упрямо потряс головой; было видно, как сильно его задела эта история.
– Мне вообще не нравится, что тут автоматически предполагается самоубийство. По‑моему, вы боитесь тяжких преступлений.
Лейдиг, который тратил добрую половину своей молодой профессиональной жизни на то, чтобы донимать Хафнера, согласился, что он в самом деле опасается тяжких преступлений и не видит в этом ничего зазорного.
Тойер рассердился и попросил всех помолчать.
Вместо того чтобы глядеть в окно, что всегда помогало ему размышлять над проблемой, теперь он смотрел на крупную мальчишескую голову Штерна. В новых кабинетах, предназначенных для созданных групп и отремонтированных кое‑как, Зельтманн повелел расставить столы в «способствующий общению» круг. Свежеиспеченный шеф группы ненавидел своего начальника уже за это. С первого же дня Тойер сантиметр за сантиметром выдвигал свой стол из круга, чтобы к лету вернуться на привычное место, однако уборщицы каждую неделю сводили на нет все его старания.
Он повернулся к окну и посмотрел на обширную новостройку, видневшуюся наискосок от полиции. Там сооружался огромный жилой комплекс, которому в Гейдельберге, с его нехваткой жилья, радовались все, кроме него. Он был нежно привязан ко всем старинным зданиям, был готов обнять каждый серый, без современных удобств домик, но жизнь двигалась дальше – лишь он оставался прежним Тойером.
– Мы должны выяснить, – проговорил он, заставляя себя наконец включиться в работу, – кем был погибший. Подождем, что скажут патологоанатомы, а затем провернем всю обычную процедуру. И вообще, вы действуете мне на нервы, – добавил он громче. – Вы ведете себя так, словно перед нами невесть какое преступление, требующее огромных мыслительных усилий!
Подчиненные слегка обиделись, зазвонил телефон, – два дурацких события одновременно.
– Первый звонит, – сообщил Лейдиг, бросив покорный взгляд на аппарат. – Это начальство.
– Меня нет! – рявкнул Тойер неожиданно для себя самого. – Сообщите ему, что у меня прихватило живот, что у меня понос. Хватит и того, что мне потом все‑таки придется с ним беседовать.
Лейдиг взял трубку и включил динамик.
– Комиссар Лейдиг у телефона.
– Да, господин Лейдиг, хорошо, что вы всегда так быстро берете трубку…
Тойер не слушал, поскольку каждый служебный разговор с Зельтманном предварялся «человечной» частью, без которой шеф не мог обойтись. Он задумчиво разглядывал фикус, видневшийся сквозь клубы табачного дыма за письменным столом Хафнера, и сказал себе, что переставит несчастное растение к себе – словно канцерогенные завихрения не витали и в его пустом углу.
– …фрау прокурор сейчас у меня; она хочет лично ознакомиться с делом. Молодая и – как бы это определить – заражающая своей энергией дама ждет уже слишком долго. Я обсуждал с нашей хозяйкой города стратегию профилактики преступлений, и фрау бургомистр…
Тут даже Штерн покачал головой – хвастовство было слишком явным.
– …естественно, мне бы хотелось, чтобы наши сотрудники были готовы к выездному заседанию суда для осмотра места происшествия. Поэтому я прошу вас, господин Лейдиг (как хорошо, что у нас есть такие сотрудники), передать, это самое, трубку господину Тойеру!
– Мог бы сказать это сразу, – пробурчал Хафнер.
– Это самое? – переспросил Лейдиг с коварной кротостью.
– Да! Это самое! Господин Лейдиг, я бы просил вас не включать комнатный динамик Я… я просто этого не люблю.
– Да! Это самое! Господин Лейдиг, я бы просил вас не включать комнатный динамик Я… я просто этого не люблю.
– Не беспокойтесь, доктор Зельтманн, – успокоил его Лейдиг. – Мы беседуем совершенно приватно.
Штерн невольно прыснул и прикрыл рот ладонью, и даже Тойер испытывал удовольствие.
– Вот только господин Тойер, к сожалению, отлучился в туалет – ничего серьезного, не волнуйтесь, – продолжал Лейдиг.
– Ничего серьезного, – повторил Зельтманн, – это очень хорошо. Но господин Штерн…
Тот отчаянно замахал рукой, лопаясь от смеха.
– … или господин Хафнер тоже ведь были на месте происшествия…
– Тогда я передаю трубку второму из названных вами, – пропел Лейдиг и с ухмылкой протянул трубку.
Хафнер молодцеватым жестом схватил ее:
– Дама из прокуратуры может прийти в любое время. На связи Томас Хафнер.
В голосе директора зазвучал упрек.
– Вы все‑таки слышали разговор! Иначе откуда вам известно, что она сидит у меня в приемной?
– Разобрался! Это самое! – отчаянно воскликнул Хафнер.
– Нехорошо, господа, нехорошо. Нет, нехорошо. Я ничего не имею против шутки. Сам порой грешу юмором. Но только, пожалуйста, не за счет других. Я очень вас прошу. Итак, сейчас я сам зайду к вам вместе с фрау прокурором и погляжу, что там у вас. Что уже сделано. Доверяй, но проверяй!
Он положил трубку, и, хотя ситуация явно осложнилась, четверо следователей, пожалуй, впервые за все время дружно расхохотались и почувствовали некоторую симпатию друг к другу.
– Надо проветрить помещение, – еле отдышавшись, воскликнул Хафнер. – Сейчас я немного проветрю. Симон, я не слишком тебя люблю, но это было…
Тойер знал, что такая грубость обидела Лейдига, и попробовал утешить его взглядом. Но молодой коллега не заметил его стараний.
– Ну, а вообще‑то, как это делалось до сих пор? – озабоченно спросил Штерн.
– Ничего, все сходило по первому сорту, – успокоил его шеф. – Нормально. Вы ведь сделали на месте происшествия какие‑то записи? – осторожно добавил он.
К его немалому облегчению, бравый служака с готовностью кивнул.
Открылась дверь, и показался Зельтманн в сопровождении молодой дамы. На ней был в костюм в редкую тонкую полоску и при этом – словно для контраста – нежно‑розовые туфли на высоком и тонком каблуке. Все посмотрели сначала на эти туфли, потом на смуглое лицо дамы.
– Да ведь вы… – озадаченно проговорил Хафнер.
Прокурор откинула за плечи пышную гриву темных волос, вившихся мелкими колечками, и строго посмотрела на молодого полицейского.
– Я гражданка Германии, – сухо сообщила она. – Родилась в Гейдельберге, мои родители турки. Меня зовут Бахар Ильдирим. Ничего, вы скоро привыкнете. Здравствуйте, господа.
Все дружно ответили:
– Добрый день.
Между тем на лицо Зельтманна вернулась сияющая улыбка. Он положил руку на плечо Ильдирим, что ей было явно неприятно.
– Фрау Ильдирим первая… да, как бы это выразиться… бывшая турчанка в прокуратуре Гейдельберга…
Тойер сосредоточился на трещине, образовавшейся на новых обоях.
Зельтманн с вызовом уставился на него.
– Что? – устало спросил Тойер.
– Я уже просил вас рассказать фрау Ильдирим обо всем, что вам удалось выяснить. Разве вы не слышали?
– Нет, – с доброй улыбкой ответил Тойер, – я ничего не слышал.
– Но теперь вы это услышали, – тихо сказал Зельтманн.