..
- Поезжай домой, поспи. К двенадцати дня будь в управлении.
И Мегрэ вошел в дом предварительного заключения. От ворот отъехал тюремный фургон - ночью была облава в районе площади Бастилии, и оттуда привезли в тюрьму десятка три женщин и несколько иностранцев, не имевших удостоверения личности. Арестованные сидели на жестких деревянных диванах в огромном, плохо освещенном зале ожидания. Воздух пропитан был запахом казармы, слышались сиплые голоса, непристойные шутки.
- Проведите меня в камеру Донжа... Он спит?
- Ни минуты не спал... Да вы сейчас сами убедитесь.
Тесные одиночные камеры с решетчатыми дверьми напоминали стойла в конюшне. В одной из них сидел человек, обхватив голову руками. В полумраке можно было различить только его силуэт.
В замочной скважине повернулся ключ. Скрипнула дверь. Человек как будто очнулся от сна и вскочил, высокий, широкоплечий, рыхлый. У него уже отобрали галстук и шнурки от ботинок. Рыжие волосы были всклокочены.
- Это вы, господин комиссар?.. - пробормотал он.
Он провел рукой по лбу, словно хотел удостовериться, что тут, за решеткой, действительно находится он, Проспер Донж.
- Вы, кажется, хотели поговорить со мной?
- Да, я думаю, так будет лучше...
С детским простодушием Донж спросил:
- Следователь не рассердился?.. Ну что я мог бы ему сказать?.. Он ведь уверен, что это я убил... Он даже показал мои руки своему секретарю и сказал: "Поглядите, настоящие руки душителя..."
- Пойдемте со мной...
Мегрэ было заколебался. Надеть Донжу или не надевать наручники?
Вероятно, его привезли сюда в наручниках, на запястьях еще остались следы.
Они двинулись по странным коридорам, весьма отдаленно напоминавшим подвал отеля "Мажестик". Запутанными переходами, устроенными под зданием Дворца правосудия, они добрались до помещений, отведенных Уголовной полиции, и вдруг вышли в широкий, ярко освещенный коридор.
- Входите. Вы ели что-нибудь?
Донж отрицательно покачал головой. Мегрэ, которому и самому хотелось есть, а главное, пить, послал сторожа за пивом и бутербродами.
- Садитесь, Донж... Жижи приехала в Париж... Сейчас она, вероятно, уже у Шарлотты... Хотите сигарету?
Сам Мегрэ не курил сигарет, но всегда держал их про запас в ящике стола. Проспер неловко зажег спичку, видно было, что за несколько часов он потерял всякую уверенность в себе. Его смущали и спадавшие с ног ботинки без шнурков, и то, что он без галстука и что от него исходит специфический тюремный запах, которым за одну ночь пропиталась его одежда.
Мегрэ поворошил кочергой жар в печке. Во всех других кабинетах были установлены секции центрального отопления, но Мегрэ терпеть его не мог и добился, чтобы ему оставили старую чугунную печку, стоявшую в кабинете уже двадцать лет.
- Садитесь... Сейчас нам принесут поесть...
Донж все не решался заговорить, но наконец пробормотал взволнованно:
- Вы видели мальчика?
- Нет...
- А я мельком видел... в холле... Клянусь вам, господин комиссар, это...
- ...Ваш сын? Я знаю.
- Да вы сами это увидите! У него такие же рыжие волосы, как у меня. И руки такие же. И такой же он ширококостный, как я.
И руки такие же. И такой же он ширококостный, как я. В детстве надо мной мальчишки смеялись, что у меня мослы большие...
Сторож принес пиво и бутерброды. Мегрэ ел, расхаживая по кабинету взад и вперед, и видел в окно, что небо над Парижем уже светлеет.
- Нет, не могу... - вздохнул Донж, робко положив на поднос свой бутерброд. - Не хочется есть... И ведь теперь, чем бы дело ни кончилось, меня уже не возьмут в "Мажестик" и никуда не возьмут...
Голос у него дрожал. Бедняга ждал помощи. Но Мегрэ не считал нужным его утешать.
- Скажите... Вы тоже думаете, что это я убил ее?
Мегрэ ничего не ответил, и Донж уныло покачал головой. Ему так хотелось объяснить все разом, убедить Мегрэ в своей невиновности, но он не знал, с чего начать...
- Сами понимаете, я не привык любезничать с женщинами... Ремесло у меня не подходящее... Да и почти всегда в подвале торчишь... Некоторые дамочки на смех меня подымали, когда я, бывало, расчувствуюсь... Куда уж мне при такой рябой физиономии!.. И вот я познакомился в "Кафе артистов" с Мими... Их было три подруги. Вы, должно быть, это знаете... И смотрите, как жизнь устроена!.. Выбери я не Мими, а одну из ее подруг...
Так ведь нет!.. Я, разумеется, в Мими влюбился... До безумия влюбился, господин комиссар!.. Совсем одурел от любви! Она что хотела, то и делала со мной. Я воображал, что когда-нибудь она согласится выйти за меня замуж... А вы знаете, как меня вчера вечером следователь огорошил?..
Слова я в точности не запомнил, но... Я прямо заболел... Он заявил, что я, попросту говоря, любил не ее, а деньги, которые она для меня "зарабатывала". Он меня принял за...
Чтобы не смущать его, Мегрэ смотрел в окно на Сену, уже светлую, отливавшую серебром.
- Она уехала с этим американцем... Я все надеялся, вот вернется он в Америку, бросит ее и она возвратится ко мне... Но в один прекрасный день мы узнали, что он женился на ней... Не знаю, как я тогда жив остался...
Шарлотта показала себя хорошим товарищем, не давала мне совсем пасть духом... Я ей объяснил, что больше не могу жить в Каннах... С каждой улицей были связаны воспоминания... Я стал подыскивать себе работу в Париже... Шарлотта предложила поехать вместе со мной... И хотите верьте, хотите нет, но довольно долгое время мы с ней жили, как брат с сестрой...
- Вы знали, что у Мими родился ребенок? - спросил Мегрэ, выбив из трубки пепел в ведро с углем.
- Нет... знал лишь, что она живет где-то в Америке... И только когда Шарлотта решила, что я уже успокоился... Мы к тому времени стали настоящей супружеской парой... Как-то вечером к нам прибежал сосед, расстроенный, себя не помнит... У его жены начались преждевременные роды. Он прямо обезумел... Просил помощи... Шарлотта пошла к ним... На следующий день она мне сказала: "Бедный мой Проспер... Как бы ты расстраивался, если бы...". И вот уж не знаю, как это случилось... дальше больше, дальше больше, и она призналась, что у Мими родился ребенок... Мими написала об этом Жижи... Объяснила, что она воспользовалась этим ребенком и заставила американца жениться на себе, а ребенок-то наверняка был от меня. Я поехал в Канны... Жижи показала мне письмо, она его сохранила, но отдать мне отказалась и, кажется, потом сожгла его... Я написал в Америку... Умолял Мими вернуть мне моего сына или хоть прислать его фотографию... Она мне не ответила... Я не знал, правильный ли адрес... И все у меня в мыслях сын: "Мой сын делает то-то.
Мой сын делает это..."
Он умолк, от волнения у него перехватило горло.