- В ваших домах каждый день откладывается кусок для гостя. Все вы ждете его, потому что придет гость - придет и удача, достаток. Когда же стучится к вам незнакомец в поисках ночлега и убежища, вы будете долго спрашивать его, чей он брат, откуда идет, какой веры, не открывая ему дверей? А потом скажете, что ждете себе другого гостя получше, породовитее, праведнее? Так, значит, вы поняли наши обычаи? Но тогда и добро, и удача посмотрят на ваши дома и пойдут искать другие погостеприимнее. Не сыр ваш, приготовленный для гостя, засох, а сердца ваши засохли! Не вайнах, кто не даст кров несчастному, плутающему в горах без приюта.
Народ и эти слова встретил одобрением. Волновались чеченцы, потерявшие в этот момент свои вековые ориентиры. Кто же не прав, если оба правы? Как жить дальше, если Аллах велит так, а предки - эдак? Только старый Таштемир вздыхал и думал о том, что следующей весной надо будет уходить высоко в горы. Злой дух дошел уже до их аула и перепутал все правды. Когда две правды живут одновременно и одна не может победить другую, значит, пора уходить выше по склону горы, ближе к небу и Аллаху. Уже горцы дышат ложью и обманом, как жители равнин. Вот и Таштемиру пришло время объявлять большой Джихад, идти в горы и пить истину из чистого источника.
- Ты спросил гяура, Таштемир, как он попал в наши горы? - вывел его из задумчивости сосед Ахмед. - Может, он заблудился? Или он - вражеский лазутчик?
Почувствовав хоть какую-то опору в охватившей их растерянности, чеченцы зашумели:
- Лазутчик... Разведчик... Неверный пес... Зарезать, как барана...
- Опять говорите вы, как мальчишки, - покачал головой Таштемир, - хотя вижу среди вас людей пожилых и умудренных. Да продлит Аллах их дни! Наши обычаи не велят три дня задавать гостю пустых вопросов, расспрашивать его, кто он и откуда. Сам же он так слаб, что говорить пока не может. Когда я назвал его урусом, ответил, что он - казак...
- Казак и есть урус, - сказал старик Джафар, приятель Таштемира, почувствовавший, что можно увести спор в сторону от главного вопроса и тем выручить кунака из затруднительной ситуации.
- Нет, Джафар, - возразил Таштемир, - сам он себя урусом не считает.
- В бога верят одного, на языке говорят одном, значит один народ.
- Что же? По-твоему, чеченцы и кистины - одно и то же?
- Что ты говоришь, Таштемир? Мы, конечно, вайнахи, но народы разные.
- Вот и у русы с казаками - вайнахи.
Старики уже поняли друг друга и уводили спор подальше от дела, как птица уводит охотника подальше от гнезда, но все испортил неистовый Джохола.
- Дукха дехийла шу! И ты, Таштемир, и ты, Джафар! Живите долго! сказал он, приложив руку к сердцу. - Но разве и казаки, и урусы не вместе убивают наш народ? И те и другие - гяуры. Те и другие достойны только смерти, а тела их должны быть брошены собакам и воронам. Послушай меня еще раз, почтенный годами и мудростью Таштемир. Слышал я про твоих сыновей. Мало кто равнялся им по ловкости и храбрости. Свою дочь хотел бы я отдать за любого из твоих джигитов. Не было бы для меня лучшей награды, как породниться с тобой. Только где теперь твои сыновья? Разве не гяурские пули сразили двух молодых горных орлов? О чем же мы так долго говорим? Может, ты думаешь, что Джохола хочет отобрать у тебя священное право мести? Так ты ошибаешься, Таштемир! Рука твоя еще сильна и глаз твой верен. Я помогу отнести неверного на могилы твоих сыновей, а ты сам сможешь успокоить их души, пролив кровь гяура.
Потемнел Таштемир, как гора, покрытая грозовыми тучами. Верные слова сказал Джохола, потому верные, что коснулись они самого сердца отцовского, незарастающей раны в нем. Чеченцы замолчали. В полной тишине повернулся к ним спиной Таштемир и ушел в дом.
Он вошел в помещение, где у стены лежал раненый казак.
Фомка не спал и смотрел на казака все понимающими глазами. "Ну что же, - как бы говорил он, - я все понимаю, и ты не виноват. Наоборот, я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал. Спасибо тебе, отец! Не поминай меня лихом..."
Старик показал рукой за каменную стену и резко провел ладонью по горлу. Фомка кивнул, понимая. Таштемир замотал головой, показал на Фомку и приложил руку к сердцу. Потом он задумался, что-то припоминая. И вдруг сказал:
- Делай, урус! - улыбнулся и поправился: - Делай, казак!
Он ушел и скоро вернулся со своей старой женой. Старуха присела на пол рядом с постелью раненого.
- Делай, казак! - повторил Таштемир.
Старик и старуха помогли приподняться Фомке. А потом старуха приняла его голову и плечи на руки, как огромного младенца. Фома увидел склоненное над ним лицо старой женщины. Старая морщинистая кожа еще больше обвисла в таком положении, и казак почти ужаснулся. Но глаза были мягкие, теплые, и искупали все старческое уродство собранного в складки лица. Потом Фомка увидел над собой старушечью грудь - просто кусок темной сморщенной кожи.
Если бы не немощь, Фомка отшвырнул старуху и убежал бы прочь, но сил хватило только на то, чтобы посмотреть на старика. Тот внимательно глядел на происходящее, ничуть не смущаясь. Старик приложил ладонь к своим губам и кивнул головой.
"Что с казаком сделали, нехристи! - подумал Фомка. - Коня убили, потом самого подстрелили, а теперь, вместо того чтобы спокойно смерти предать, издеваются. Старухину грудь целовать велят!"
Фомка зажмурился и поцеловал сухую, похожую на пергамент кожу...
Старый Таштемир вышел к толпившимся возле его сакли чеченцам. Те замерли в напряженном ожидании, что скажет теперь старик.
- Нет больше гяура, уруса, казака, - сказал Таштемир. - Есть теперь сын у старого Таштемира и его старухи Фатимы.
* * *
В лагере всех девушек обязали закрывать лицо.
Не из-за того, что так велит закон Шариата, а скорее потому, что тут могли быть внедренные агенты ФСБ, которые потом вполне могли по памяти восстановить фотороботы курсанток, будущих девушек - снарядов.
Распорядок жесткий. Молитва пять раз в день. Еда - три раза в день. Подъем, молитва. Утренние теоретические занятия. Молитва. Завтрак. Снова занятия. Потом обед и практические занятия на полигоне. Снова молитва. Еда. Занятия. И так до позднего вечера.
Преподаватели - арабы или турки. А может, и азербайджанцы. Уроки ведут на русском языке. Преимущественно крутят специальные видеофильмы. Но и много показывают на учебных стендах и муляжах. Инструкторы требуют, чтобы девушки делали записи в конспект. Но не все девушки, как выяснилось, умеют писать.
- А вы рисуйте, - сказал на это Ливиец.
У преподавателей, как и у всех курсанток, клички. Или, говоря официальным языком, - позывные. У Айшат позывной Красная Шапочка. Почему Красная Шапочка? Наверное, у них тут есть список позывных, по которому их и назначают вновь прибывшим.
Начальник безопасности лагеря, позывной Смоки, когда их привезли - пять новеньких курсанток, особо не раздумывал, когда сказал:
- Будешь теперь Красная Шапочка, а имя свое старое - забудь, и как выйдешь отсюда, паспорт мы тебе дадим уже совсем на другую фамилию... Если выйдешь...
Девушки друг с другом почти не общались. Айшат поместили в палатку с маленькой остроносенькой курсанткой по кличке Белка. Белка чем-то напоминала ей Сажи... Такая же маленькая. Может, чуть постарше. Белка как раз и не умела писать. Ей Ливиец и посоветовал больше рисовать. Айшат заглянула к Белке в конспект и увидала там среди каких-то немыслимых каракулей красивые рисунки домов и деревьев. Домашних животных и цветов...
Белка постоянно отвлекалась на постороннее.