А раньше,бывало,когдаДаярасчесывалаих-будтозолотоесияние
вспыхивало.
- Мнекажется...Любимый,я...эй,ябольшенемогудышать!-
воскликнула она.
Я все это помню. Черт побери, вот сейчас я написал это и сразумурашки
по телу, - прямо как тогда; это нынешнее ощущение ничутьнелучшетого,
прежнего.
- Слушай, не знаю... Успокойся, постарайсядышатьмедленноировно.
Выйдем на следующей...
Привстав, она попробовала потянуться, тряся головойиплача.Даято
всхлипывала,тозадыхаласьотудушья.Онахваталавоздухнемеющими
пальцами, будто пытаясь уцепиться за него, вырвать оттуда хотябыглоток
жизни - и все это время я беспомощно стоял как будто этовсепроисходило
не со мной, как будто я все это видел в кино. С Даей этого просто не могло
случиться. С кем-нибудь в книге - ради бога, но только не с Даей. Вконце
концов она вся изогнулась, ее вырвало. Что же было делать? Я держал ееза
руку, гладил ее, наверное, я тоже плакал. Конечно же, она не моглабольше
дышать через противогаз: маска была забита рвотой. Дая сорвала и отбросила
ее. Я попытался отдать ей свою, но она отвела мои руки.
Лицо Дайпобагровелоивсепокрылосьлиловымипятнами.Онадико
взглянула на меня, ее губы что-то прошептали. Какбудтоищаопоры,Дая
прижалась ко мне, глаза ее устало закрылись, и голова бессильно упаламне
на плечо.
Люди,сидевшиенапротив,отвелиглаза.Всевосемьостановокони
избегали встречаться со мной взглядом, будто бы всеэтопроисходилолет
пять назад и я был нью-йоркским пьянчужкой, всем своим видом смущавшим их.
Так мы и ехали, пока не вернулись обратно на Манхэттен. Все это время я
держал Даю на коленях. Когда мы доехали до Четвертой улицы, я взял ее тело
на руки и вышел из вагона. Я не очень сильный, но все же смогдонестиее
до угла Шестой авеню и Восьмой улицы. Вокруг не было ни души, небослегка
отсвечивалозеленым.Мнечастоприходилосьостанавливаться,чтобы
передохнуть.
В конце концов я дошел до книжного магазина "Марборо"наВосьмой.Ну
да, там-то мы впервые и встретились. В среду, 15 ноября 1967 года. Я тогда
там работал. Это было не так давно.
В магазине я смахнул с прилавка весь мусор и книги,громоздившиесяна
нем, и аккуратно положил на освободившееся место ее тело.
Под голову ей я подложил два толстых справочника книжныхновинок.Как
бы мне хотелось, чтобы она лежала здесь вместе с Джорджи, но я понятияне
имею, что сделали с тельцем нашего ребенка. Подумав, я вложилвееруку
экземпляр своего первого романа. Я поцеловал ее.
Вот. Это была Дая, моя жена: 3 сент. 1945 - 15 нояб. 1967.
Мне нужно было все это высказать. Не знаю, какую реакциюэтотрассказ
вызовет у вас. Конечно уж, никаких эмоций (черт, _сейчас_ даже учеловека
такой рассказ не вызвал бы никаких эмоций; правда, людей уже не осталось),
и мне никак не придумать ничего, что могло бы заменить их для вас.Ивот
теперь умер мой ребенок, моя жена и.
.. я тоже. И вообще, вы знаете, что-то
я от этого всего очень разволновался.
Но мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я начинаюсамогосебя
жалеть. Я ищу не жалости. Жалостью не надышишься.
Пустая полицейская машина,
И на ее красном фонаре отдыхает -
Белая бабочка!
Джо Алек Эффинджер, 15.11.67
Вот,весеннеехокку.Ичуть-чутьлицемерное.Лучшевсегохокку
получаются,когдапишешьихмгновенно,наодномдыхании;этокак
моментальная эмоциональная зарисовкатвоегосостояния.Нувот,сейчас
вокруг горы брошенных машин, а вот бабочек я ужедавноневидел.Ине
думаю, что увижу когда-нибудь.
Этостихотворениекакбудтоинемое.Всяегоирония-
биоэкономическая; это сейчас, а вот пять лет назад всетолькоиделали,
что занимались политикой.
Не бывает полицейского рядом, когда он нужен.
Наступает новое время.
Солнце больше не встает навостоке.Простонебосводперестаетбыть
черно-коричневымипостепенноприобретаеткакой-тоболезненныйцвет,
похожий на смесь яичного желтка с пеплом. Это не очень заметно, и есливы
невнимательны (я сам невнимателен), то скоро теряете всякоепредставление
о времени. И так проходят дни,потомнедели.Ядумаю,омесяцахмне
заботиться не придется.
В последнее время я много бродил по городу, жил в нашей старой квартире
на Восемьдесят седьмой улице. Просто, чтобы вспомнитьбылыевремена.Но
сейчас направлюсь-ка обратно в центр, кактотстарыйогромныйслон,с
трудомтопающийзасвоейпоследнейнаградой,ищущийтолегендарное
кладбище, где когда-нибудь найдут его кости.
Обратно в центр.Положу-касвоистарые,уставшиекосточкинатот
прилавочек. Как раз вовремя. Погляжу на свою девчонку. Как она хороша!
ЧерныеВсадникискачутпомиру,делаютсвоедело,приближают
Апокалипсис. А я остаюсь на Вест-сайде. Если б я увидел хоть кусочек моста
Куинсборо на востоке, я б от счастьяпростоодурел.Этовсе,чтомне
нужно.
Ну, пожалуйста,останьсясомной,Диана.(О,дорогая,тысамая,
самая...)
Ух! Надо бы пойти прилечь немножко.
Кажется, я схожу с ума.
Только что перечел всю эту чепуху. Да, плохи дела! Эй, вы, там!Вы,в
своем непробиваемом протеино-хитиновом панцире. Да, вы. Гомоптеры чертовы,
наследники земли. Эй, нравится вам, что происходит? У меня, вот, все горло
воспалено, а до шеи, подмышек и паха вообще не дотронуться.
Кстати, а вы знаете,чтотакоепах?Нет?Ну,пустьвамобэтом
кто-нибудь другой расскажет. Пустьэтоостанетсядляваснеразрешимой
загадкой истории. Как тайна египетских пирамид.
Кстати, может, я уже заразился какой-нибудь гадкой болезнью от этих вот
ползающих по мне жучков, потомкамикоторыхводинпрекрасныйденьвы
окажетесь.