..ДалекоотЛебединоговновомодинокомгнезде
обосновалась и Клавенька. "Раздуваетсяона,раздувается...навесьмир.
Скоро все вытеснит", - испуганно, расширив глаза, рассказывал о нейИгорек,
случайно оказавшийся около этого гнезда. Сам "белокурый садистик" ужедавно
бросил все "измывательства"; единственно, что теперь егоинтересует-это
борьба со счастьем; с ним - с человеческим, общелюбящим счастьем-борется
он упорно, угрюмоиисступленно,надолгоевремяисчезаяпокаким-то
магическим уголкам, закоулкам.
Свое окончательное определение нашел и Алеша Христофоров; носначалаон
долго и надрывно, используя все имеющуюся информацию, искалкуро-трупа,т.
е. отца своего. Однако ж куро-трупа простыл и дух.Христофоровпорвалвсе
связи с "метафизическими", взывал к Богу, молился - все напрасно. Теперьон
живет один, в маленьком, деревянном домике,имеявприслужницахдлинную,
худощавую женщину.
Он целиком ушел в древнее христианство и больше знатьничегонехочет;
почти не выходит на улицу; скорее даже не в древнее христианство, а в чистую
обрядовость, особенновбесконечныеизатаенныедеталиее,ужедавно
позабытые. Он пугает священников своимзнаниемхристианства;поэтомуони
избегают общения с ним.
Алеша считает их "декадентами" и по-прежнемуполу-блаженствуетвсвоем
служении...
Как буря пронеслась религия Я по душам "метафизических":
Анны, Ремина и Падова. Долго не могли забыть они этих ночейвПадовском
гнезде, этих взрывов веры в себя, этих холодеющих полетов в бесконечность-
долго это состояние оставалось вместе с ними.
Но вскоре черная молния стала куда-то уходить, и все остались наединесо
своими прежними комплексами и сомнениями.
Особенно резко стал уходить в прежнее состояние Падов; "Не по мне все это
положительное, - бормотал он, - хотя можетбытьилучшепосравнениюс
другим...
Что ж, по этой вере я и руки на себяналожитьнемогу;или,ежелия
захочу - а я может быть этого втайне хочу -уничтожитьсебяреально,как
духа, допустим в форме оккультного самоубийства - и этого нельзя; ведь "я" -
абсолют, высшая ценность; а может я все хочу уничтожить - и "я" и абсолюти
высшую ценность и все переходы в засознание и вообще все... Хе-хе..." Однако
ж Ремин на этот раз не шел по этому пути; похоже было нато,чтоГеннадий
все больше и больше "входил" в религию "Я"; даже встречатьсясПадовымон
стал значительно реже, пропадая где-то около глубевцев или в одиночестве.И
грозился написать цикл стихов о религии Я.
Аннуля металась между верой в "Я" и своим незабвенным. Все этосмешалось
у нее с давним сексуальным мракобесием и каким-то сюрреальнымгностицизмом.
Достаточно сказать, что потустороннюю жизнь она представляла всечудовищней
и чудовищней...
Ипо-женскиистерическиустраиваланевиданныеоргии,счтением
Достоевского, во время сеансов тайноймагии.
..
Ипо-женскиистерическиустраиваланевиданныеоргии,счтением
Достоевского, во время сеансов тайноймагии.Особенноонанеиствовалаи
хохотала при вызове некоторых "душ" и оболочек...
Однажды, поздней осенью, когда ветеррвалиметаллистья,образуяв
пространстве провалы, около одинокого, пригородного шоссе, вканаве,лежал
трезвый молодой мужчинавистерзанномкостюмеитихоньковыл.Тобыл
Анатолий Падов.
Перед этим он долго хохотал в своей комнате, глядя на себя в зеркало. Сам
себе казался чудом. И видел: что-то должно случиться. Ивдругпочувствовал
свою мысль... голой, как будто душа обнажиласьигрозновыступиласквозь
видимость тела. Не помня как, очутился в канаве. Это ощущение голой мысли не
проходило, точно он мог донеедотронуться,иобычныйпокров,делающий
мышление привычным, был сдернут. Он мог видеть обнаженное полесвоего"я".
Его особенно поразило, что чистая мысль бьется о самую себя, как бы ощущая и
оценивая свое существование, и еще, что непрерывно задает себе вопросы:кто
я? откуда?
Самое ужасное было то, что эти вонзающиеся в мысльвопросы,отскакивали
от нее, безответные, именно потому, что задавался вопросиэтипорывыне
выходили за пределы реальности. Эта странностьощущениясамосознания,эта
раскрытость самого откровенного,этабезответность"главныхвопросов"-
извергали изПадоваистерическийкрик.Онвесь,валяющийсявканаве,
превратился в этот жуткий и недоумевающий от самого себя крик.
Мысль билась о мысль, "я" сталкиваласьс"я".Обнаженноесамосознание
выло, словно не зная, откуда оно, и Падова лихорадило от чувствастранности
его голого, вопросительного существования; обнаженная мысль словно ломалась;
она была бешено реальным и в то же время чудовищно хрупким.
Внезапно Толя почувствовал, похолодев: то,чтосоставляет"я"вот-вот
рухнет; "все скоро рухнет и что будет потом", - прошептал он.
Падов встал на ноги и, шатаясь, вышел из канавы... Так и пошел вперед,с
выпученными глазами, по одинокому шоссе навстречу скрытому миру,окотором
нельзя даже задавать вопросов... нельзя даже задавать вопросов...