13
(*359)
ОТРАВА
Свекровь-госпожа в терему до полден заспалась: Спи, р`одная, спи, я одна, молода, убралась! Серьгу и кольцо я в бору колдуну отдала, Питье на меду да на сладком корню развела.
И черен и смолен зеленый за теремом бор. Сынок твой воротится, сыщет под лавкой топор: "Сынок, не буди меня: клонит старуху ко сну. Сруби мне два дерева - ель да рудую сосну".
- Ин, ель на постель, а сосну?- "А ее на кровать: На бархате смольном в гробу золотом почивать, На хвое примятой княгиню положите вы, С болотною мятой округ восковой головы..."
Уж как же я буду за церковью выть, голосить! Уж как же я выйду наране покосы косить! В коралл, в костенику я косы свои уберу, Шальною и дикой завьюсь, замотаюсь в бору!
20.VIII.13
МУШКЕТ
Видел сон Мушкет: Видел он азовские подолья, На бурьяне, на татарках - алый цвет, А в бурьяне - ржавых копий колья.
Черт повил в жгуты, Засушил в крови казачьи чубы. Эх, Мушкет! А что же делал ты? Видишь ли оскаленные зубы?
Твой крестовый брат В Цареграде был посажен на кол. Брат зовет Мушкета в Цареград И Мушкет проснулся и заплакал.
(*360) Встал, жену убил, Сонных зарубил своих малюток, И пошел в туретчину, и был В Цареграде через сорок суток.
И турецкий хан Отрубил ему башку седую, И швырнули ту башку в лиман, И плыла она, качаясь, в даль морскую.
И глядела в высь,К господу глаза ее глядели. И господь ответил: "Не журись, Не тужи, Мушкет,- попы тебя отпели". VIII.13
ВЕНЕЦИЯ
Восемь лет в Венеции я не был... Всякий раз, когда вокзал минуешь И на пристань выйдешь, удивляет Тишина Венеции, пьянеешь От морского воздуха каналов. Эти лодки, барки, маслянистый Блеск воды, огнями озаренной, А за нею низкий ряд фасадов Как бы из слоновой грязной кости, А над ними синий южный вечер, Мокрый и ненастный, но налитый Синевою мягкою, лиловой,Радостно все это было видеть!
Восемь лет... Я спал в давно знакомой Низкой, старой комнате, под белым Потолком, расписанным цветами. Утром слышу,- колокол: и звонко И певуче, но не к нам взывает Этот чистый одинокий голос, (*361) Голос давней жизни, от которой Только красота одна осталась! Утром косо розовое солнце Заглянуло в УЗКИЙ переулок, Озаряя отблеском от дома, От стены напротив - и опять я Радостную близость моря, воли Ощутил, увидевши над крышей, Над бельем, что по ветру трепалось, Облаков сиреневые клочья В жидком, влажно-бирюзовом небе. А потом на крышу прибежала И белье снимала, напевая, Девушка с раскрытой головою, Стройная и тонкая... Я вспомнил Капри, Грациэллу Ламартина... Восемь лет назад я был моложе, Но не сердцем, нет, совсем не сердцем!
В полдень, возле Марка, что казался Патриархом Сирии и Смирны, Солнце, улыбаясь в светлой дымке, Перламутром розовым слепило. Солнце пригревало стены Дожей, Площадь и воркующих, кипящих Сизых голубей, клевавших зерна Под ногами щедрых форестьеров. Все блестело - шляпы, обувь, трости, Щурились глаза, сверкали зубы, Женщины, весну напоминая Светлыми нарядами, раскрыли Шелковые зонтики, чтоб шелком Озаряло лица... В галерее Я сидел, спросил газету, кофе И о чем-то думал... Тот, кто молод, Знает, что он любит. Мы не знаем Целый мир мы любим... И далеко, За каналы, за лежавший плоско И сиявший в тусклом блеске город, За лагуны Адрии зеленой, В голубой простор глядел крылатый (*362) Лев с колонны. В ясную погоду Он на юге видит Апеннины, А на сизом севере - тройные Волны Альп, мерцающих над синью Платиной горбов своих ледяных...
Вечером - туман, молочно-серый, Дымный, непроглядный. И пушисто Зеленеют в нем огни, столбами Фонари отбрасывают тени. Траурно Большой канал чернеет В россыпи огней, туманно-красных, Марк тяжел и древен. В переулках Слякоть, грязь. Идут посередине,В опере как будто. Сладко пахнут Крепкие сигары. И уютно В светлых галереях - ярко блещут Их кафе, витрины.
Англичане Покупают кружево и книжки С толстыми шершавыми листами, В переплетах с золоченой вязью, С грубыми застежками... За мною Девочка пристряла - все касалась До плеча рукою, улыбаясь Жалостно и робко: "Mi d'un soldo!"1 Долго я сидел потом в таверне, Долго вспоминал ее прелестный Жаркий взгляд, лучистые ресницы И лохмотья... Может быть, арабка?
Ночью, в час, я вышел. Очень сыро, Но тепло и мягко. На пьяцетте Камни мокры. Нежно пахнет морем, Холодно и сыро вонью скользких Темных переулков, от канала Свежестью арбуза. В светлом небе Над пьяцеттой, против папских статуй На фасаде церкви - бледный месяц:
(*363) То сияет, то за дымом тает, За осенней мглой, бегущей с моря. "Не заснул, Энрико?" - Он беззвучно, Медленно на лунный свет выводит Длинный черный катафалк гондолы, Чуть склоняет стан - и вырастает, Стоя на корме ее... Мы долго Плыли в узких коридорах улиц, Между стен высоких и тяжелых...
В этих коридорах - баржи с лесом, Барки с солью: стали и ночуют. Под стенами - сваи и ступени, В плесени и слизи. Сверху - небо, Лента неба в мелких бледных звездах... В полночь спит Венеция,- быть может, Лишь в притонах для воров и пьяниц, За вокзалом, светят щели в ставнях, И за ними глухо слышны крики, Буйный хохот, споры и удары По столам и столикам, залитым Марсалой и вермутом... Есть прелесть В этой поздней, в этой чадной жизни Пьяниц, проституток и матросов! "Но amato, amo, Desdemona"2,Говорит Энрико, напевая, И, быть может, слышит эту песню Кто-нибудь вот в этом темном доме Та душа, что любит... За оградой Вижу садик; в чистом небосклоне Голые, прозрачные деревья, И стеклом блестят они, и пахнет Сад вином и медом... Этот винный Запах листьев тоньше, чем весенний! Молодость груба, жадна, ревнива, Молодость не знает счастья - видеть Слезы на ресницах Дездемоны, Любящей другого...
(*364) Вот и светлый Выход в небо, в лунный блеск и воды! Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц, Перелив зеркальных вод и тонкий Голубой туман, в котором сказкой Кажутся вдали дома и церкви! Здравствуйте, полночные просторы Золотого млеющего взморья И огни чуть видного экспресса, Золотой бегущие цепочкой По лагунам к югу! 30.V111.13 1 "Дай мне сольдо!" (итал.) 2 "Я любил, люблю, Дездемона" (итал.).
* * *
Теплой ночью, горною тропинкой, Я иду в оливковом лесу. Вижу в небе белый, ясный месяц, В сердце радость мирную несу.
Свет и тень по мне проходят сетью. Редкий лес похож на серый сад. Над горой далекой и высокой Две звезды полночные лежат.
Вот и дома. Белый, ясный месяц Против белой мазанки моей. И всю ночь хрустальными ручьями Звон цикад журчит среди камней. 4.IХ.13
МОГИЛЬНАЯ ПЛИТА
Опять знакомый дом...
Огарев.
Могильная плита, железная доска,
В густой траве врастающая в землю,И мне печаль могил понятна и близка,
И я родным преданьям внемлю. (*365) И я "люблю людей, которых больше нет",
Любовью всепрощающей, сыновней. Последний их побег, я не забыл их след
Под старой, обветшалою часовней. Я молодым себя, в своем простом быту,
На бедном их погосте вспоминаю. Последний их побег, под эту же плиту
Приду я лечь - и тихо лягу - с краю. 6.IX.13
ПОСЛЕ ОБЕДА
Сквозь редкий сад шумит в тумане море И тянет влажным холодом в окно. Сирена на туманном косогоре Мычит и мрачно и темно.
Лишь гимназистка с толстыми косами Одна не спит,- одна живет иным, Хватая жадно синими глазами Страницу за страницей "Дым". 6.IХ.13
ГОСПОДЬ СКОРБЯЩИЙ
Воззвал господь, скорбящий о Сионе, И Ангелов Служения спросил: "Погибли стяги, воинство и кони,Что сделал Царь, покорный богу Сил?"
И Ангелы Служения сказали: "Он вретищем завесил тронный зал, Он потушил светильники в том зале, Он скорбь свою молчанием связал".
(*366) Воззвал господь: "И я завешу тьмою, Как вретищем, мной созданную твердь, Я потушу в ней солнце и сокрою Лицо свое, да правит в мире Смерть!"
И отошел с покинутого трон