У меня их было три комплекта: один турнирный, с тяжелыми, залитыми свинцом фигурами, купленный в магазине, и два принес отец, сказав, что они списанные, то есть никуда не годные. И правда, это были не шахматы, а винегрет: величина фигур, цвет, обточка - все разное. Я их не любил и доставал только, давая сеанс одновременной игры Борьке и Генке.
Открыв свои турнирные, я снова принялся за партию Морфи - граф Изуар и герцог Брауншвейгский и увлекся. Только вдруг почуял - кто-то в затылок дышит. Обернулся испуганно - Борька, черт. Он смотрел куда-то мимо меня, рот - почти прям от серьезности. Сколько ни бывают у меня пацаны, а все им в диковинку наше жилье, все прислушиваются да приглядываются, а потом еще обязательно о чем-нибудь спросят, о чем уже спрашивали.
- Топором, что ли, тюкают? - Борька кивнул на пожелтевшую штукатурку стены, где раньше было окно в соседнее помещение.
- Какой топор? Там бельевой склад... Ты вот лучше сюда глянь, видишь, как Морфи зажал этих графьев и герцогов!.. И не пикнут, во - разделал!
Борька нехотя опустил глаза, долго изучал ситуацию, потом заметил, опять скособочил губы:
- Как Анечкин огород.
- Точно... Как там, утихли?
- Шумят еще... Я улицей прошел.
- Да-а... Неужели вправду думают, что мы, а?
- Думают - не думают, а прохода теперь совсем не будет. Труба. Им лишь бы зацепка, а тут зацепища... А, может быть, так и надо, а, Гусь? прощупывающе спросил Борька. - Огород за огородом и - футбольное поле! Или все ждешь, когда изнутри?.. А то они вот-вот прижмут Лазорского и проезд картошкой засадят, будем по тропинке ходить, размахивать руками, как по проволоке, - и он гусиным шагом прошел по половице, мотаясь из стороны в сторону и ойкая в страхе оступиться.
Я горько усмехнулся.
- Тоже в агрономы целишь?.. Давай, только я тут не игрок.
- Я, в общем, тоже, но если бы кто постарался!.. - и Борька с мечтательным вздохом уселся против меня.
Некоторое время мы смотрели на замерших в гениальной комбинации лакированных драчунов, потом, не сговариваясь, расставили их в мирном порядке и начали свою партию. Я знал несколько дебютных ловушек и все время разыгрывал их, но Борька не попадался, хоть и неважнецки играл. А тут влип. Готовя атаку, я нарочно открыл своего ферзя Борькиному слону. Борька - цап его! - и кровожадно потер ладони.
- Шах! - сказал я.
- Ерунда, ушел.
- Мат!
- Как мат? - удивился Борька и даже подскочил.
- Вот так. Мат Легаля называется.
- Тьфу, черт!.. Утрами я всегда продуваю. Как сел утром, так продул. Хоть не садись - не везет, - и он смахнул фигуры.
Вдруг кто-то - хлоп! - зажал мне сзади глаза. Руки холодные и пахнут свежей рыбой.
- Юрка! - крикнул я.
Пальцы разжались, и от дезкамеры отрикошетил натужно-визгливый смешок, и сам Юрка прыжком оказался перед нами ершисто-победоносный.
- Здорово я подкрался?.. Ха-ха... Кстати, ваш правый! - и Юрка быстро запустил руку в мой правый карман.
Мы с ним были в споре о правом кармане и в любое время могли выгрести друг у друга все, что там есть, даже деньги, если их меньше гривенника. Вспоминая о кармане, Юрка мигом становился вежливым - ваш правый! К счастью, мой правый был пуст, его тоже...
- Вы! - крикнул Юрка. - Приглашаю на уху!.. Мать уже окуней спускает. С перчиком, укропом и зеленым лучком - а ла-ла объедение!.. Клев был - во!
- Но-о? - взволнованно протянул Борька, поднимаясь и алчно потирая руки. - Люблю поесть!
Я же спросил:
- А ты знаешь, что у нас случилось, пока ты рыбачил?
- Знаю. Мать рассказала.
- Ну, и как?
- Что как? - мигом стянув губы кисетом, насторожился Юрка.
- Как тебе это нравится?
- А мне-то что!.. Разворотили, значит, достукалась. Что я, плакать должен? - фыркнул Юрка, зло уставясь на меня. - Да будь я дома, я бы еще помог!
- Без тебя справились, - успокоил его Борька.
- Ты лучше скажи, насчет ухи - свист?
- Какой свист? Тридцать окуней поймал!
- У-у, гений! Тогда пожрем!.. Вовк, ты как?
- Еще бы! - воскликнул я, уже чувствуя щекочущий ноздри запах ухи. А Славку с Генкой?
- Позовем, - сказал Юрка. - На всех хватит.
Запирая дверь, я сделал вид, что мучаюсь с ключом, а сам из-под локтя глянул на Томкино крыльцо. Мне было неловко перед ней и за концерт, который, может быть, сорвется из-за нас, и даже за огородную шумиху, как будто и там я замешан. Но на крыльце увидел лишь чьи-то голые толстые пятки, торчащие над порогом, кто-то загорал прямо в сенях, куда утрами очень удобно падало солнце. Счастливые, беззаботные люди!..
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
Еще в сенях нас чуть не свалил укропно-луковый запах, а когда мы стремительной цепочкой проскочили на кухню Бобкиных, на столе, освещенном солнцем, во всех пяти тарелках уже курилась уха густыми тяжелыми парами, за которыми невозмутимо-строго, как жрица, возвышалась тетя Феня, веером зажав в руке блестящие ложки.
- Химия-мумия, хоп - фирдирбубия! - скороговористо пропел Юрка, с хозяйской гордостью рассаживая нас - Ложки, мам!
- Погоди, полюбуюсь вами, - не шевельнувшись, отозвалась тетя Феня. Уж больно вы милые после взбучки... Тихие, смирненькие - пай-мальчики...
- Ну, мама! - скислился Юрка. - Мы голодные, как черти, а ты. Я вон всю ночь не спал, не ел!
- Шелковые, - продолжала тетя Феня. - И не подумаешь, что это они вчера на крыше бузотерили... Похоже, каждое утро вам надо устраивать трепку.
Она колыхнулась, неторопливо раздала ложки, и мы дружно зашвыркали, мигом забыв об упреках. Уха была вкуснейшей. Млея в ее парах, мы сопели, захлебывались. Так бы и унырнуть в тарелку, и раствориться там среди окуневых плавников и ребер.
Когда дохлебывали по второй, тетя Феня угрозно-вдумчиво сказала:
- А вы все-таки поосторожней.
- Ничего, тетя Феня, брюхо без шва, не разойдется, да и не горячо, за всех ответил я благодушно.
- Не об ухе речь, о жизни вашей шалопутной.
- А что? - опять же я поднял голову.
В черной, с серебристыми пятнами косынке до бровей тетя Феня обвела нас каким-то смертоприговорным взглядом и отчеканила:
- Что?.. Поменьше надо выкрутасничать, вот что!.. Шалопай на шалопае едет и шалопаем погоняет!.. Поди и курите?.. Ну-ка! - она наклонилась к Генке. Тот, поперхнувшись, дыхнул. К Борьке. Дыхнул и он. - Где вас поймаешь, но смотрите!.. Это я при всех заступилась, а тут! Половиками растяну у порога, чтобы порядочные люди ноги о вас вытирали, если что!.. Думаете, кто у Анечки огород выпластал?
- Ну, мам, - опять было возмутился Юрка. - Чего ты...
- Цыц! - крикнула тетя Феня, чуть не дав сыну затрещину. - Думаете, кто выпластал у Анечки огород?.. Такие же, как вы, огольцы, разве что чуть похуже!
- Тетя Феня, да мы... - попробовал я возразить.
- Добавить? - перебила она, двумысленно берясь за половник.
- Хватит с нас, - тоже двусмысленно ответил я.
- То-то... А тебе вот! - и она плеснула Юрке еще поварешку. - Чтоб съел!.. Рыба спасла тебя от греха, благодари ее теперь - лопай!.. Уж ты бы не выкрутился!
Юрка и без того натрескался, но покорно умял и добавку, потом провел нас, разморенных и отяжелевших, в спальню, откуда мы кулями перевалились через подоконник в прохладу палисадника и распластались на хилой травке под акацией.
Меня задели тети Фенины шпильки, и я, вспомнив, что и дядя Федя вчера тоже, мягко выражаясь, пожурил нас за шум на крыше, невесело спросил:
- Ну что, орлы, влетело?
- Я говорил, прохода не будет - пожалуйста, - охотно отозвался Борька, тоже, наверно, думая об этом. - Теперь шаг не ступишь без колючек.
- И меня понюхала - не курю ли, - как-то удивленно-радостно заметил Генка.
Юрка ворчливо заоправдывался:
- Не знаю, с чего она... Можно, спросил, друзей ухой угостить? А как же, говорит, зови всю ораву. Я и позвал... Знал бы - рыбу выбросил.