Дотошность, пунктуальность, сосредоточенность, малоподвижный образ жизни - все это отразилось в сидящем передо мной человеке. Наверно, он хороший почтовый работник.- Я не знал, что у вас больная нога. Заставил спешить?- Пустяки. Ушибся, пройдет.Я коротко объясняю: дело об убийстве Осеева требует выяснения кое-каких деталей, и он, Анданов, может нам помочь. Медлительно, заученными движениями Анданов набивает трубку, открыв ярко-желтую коробочку "Золотого руна". У него сильные волосатые пальцы.- Не знаю, смогу ли помочь, - говорит Анданов. - Я плохо его знал. Кажется, он не увлекался охотой.- Но вы, наверно, знакомы с кем-нибудь из людей, близко знавших Осеева. С Шабашниковым, например.- С Шабашниковым я знаком.- Когда вы видели его в последний раз?- Последний раз? Одну минуточку. Анданов затягивается, душистый дым плывет по комнате.- Постойте... Это было перед моим отъездом восьмого августа. Я заходил к нему, хотел купить щенка.
- Шабашников ничего не говорил вам об Осееве?- Ничего. Я слышал, что Шабашников якобы заподозрен... Извините, что вмешиваюсь. Но Шабашников не способен совершить что-либо противозаконное.Мельком оглядываю фотографии на стенах. Бесчисленные снимки жены: маленькая полная девочка в кудряшках, с ямочками на щеках, потом маленькая полная девушка с ямочками, потом женщина все с той же не тронутой годами улыбкой и с теми же кудряшками."Самого" не видно на фотографиях, только два сравнительно недавних снимка. Бывают люди, которых трудно представить детьми, и Анданов из их числа. У него не было младенчества, он не ползал перед объективом на голом пузе и не ждал птички, которая вот-вот вылетит из круглого стеклышка. Длинное пальто, барашковый воротник, руководящий "пирожок" на затылке. Таким, наверно, он появился на свет и сразу принялся за сортировку писем, телеграмм и другую общественно полезную деятельность.- Во сколько вы ушли от Шабашникова?- Часов в пять.Мягко и деликатно я стараюсь получить от Анданова ответ на вопрос, который не хочу задавать "в лоб". Анданов оказывается гораздо более понятливым, чем я ожидал. Он облегчает мою задачу.- В тот же вечер я выехал из Колодина. Жена почувствовала себя хуже, и я решил поместить ее в областную клинику. Здешние врачи, увы... Впрочем, вам это неинтересно. Очевидно, молодой человек, вы хотите установить алиби всех, кто был у Шабашникова? Что ж, пожалуйста.Как бы ни раздражал меня этот холодный тон, я начинаю чувствовать нечто вроде благодарности к этому спокойному, сдержанному человеку. С ним не надо финтить.- Назвать поезд?- Да.- Я выехал со станции Коробьяниково в десять тридцать. Вагон шесть. Мягкий. Там были двое проводников-мужчин.Он говорит уверенно и спокойно.- Когда вы уходили, Шабашников был трезв?- Да.- Много вы оставили задатку за щенка?- Шесть рублей.- Зря вы это сделали: Шабашников тут же напился.- Я должен был заплатить. Но, к сожалению, расходование суммы от меня не зависело.Комната у Анданова большая и сумрачная. Тюлеч вые накидки на тумбочках, герань и- "слезки" на окне, ракушечные шкатулки - здесь ощутимо недавнее присутствие хозяйки, домовитой и рачительной. Квитанции и жировки аккуратно подколоты на гвоздик.В доме, должно быть, знают цену деньгам. Расписание поездов в рамочке: белый реактивный самолет над красным электровозом. "Почтмейстер" и дома как на работе.- Надеюсь, содержание нашего разговора...- Я знаю порядок, - перебивает меня Анданов. Скатываюсь по лестнице-ксилофону под дикий вопль ступенек. Интересно, что у него на обед? Мне представляется длиннолицый унылый человек, сосущий сухарь над стаканом бледного чая.
- Не похищены ли у вашего мужа вместе с деньгами какие-либо драгоценности, дорогие вещи?- Вещи?Женщина в черном шерстяном платке и черном платье смотрит на меня, стараясь сквозь ворох собственных мыслей добраться до смысла вопроса. Вся наша суета так далека от нее, так ничтожна. Если бы мы приходили до. Не после, а до.Дочь Осеева сидит чуть поодаль. Похожа на мать, такое же строгое красивое лицо, брови вразлет.- Драгоценности?Если бы убийца унес с собой хоть что-нибудь еще, кроме денег, мы получили бы в руки нить. Вещи оставляют заметный след.- Разве что янтарные запонки, - говорит дочь. Она смотрит на меня неподвижными глазами. Зачем все это? Для меня запонки - это запонки. Вещественное доказательство. Для них - ощутимое прикосновение к прошлому. Может быть, день рождения, торжественный вечер, свечи в праздничном пироге. Горе заслоняет им весь мир. А тут еще я со своими вопросами. Но я не могу ждать.Я смотрю в опись, составленную при осмотре дома Осеева. Вот - "запонки янтарные, одна пара". На месте.- Ваш муж никогда не делился с вами своими опасениями?.. Может быть, вражда, сложные отношения с кем-либо?- Нет. Он ладил с людьми.- Но вы уже несколько месяцев не видели его.- Он регулярно писал. Дочь приезжала. Все было хорошо.- Вы гостили в Колодине, - обращаюсь я к дочери. - Кому ваш отец без опасений мог открыть дверь ночью?- Трудно сказать. Отец еще не обзавелся друзьями. Разве что Шабашникову.У меня еще много вопросов, но Осеевы держатся из последних сил. Если бы мы приходили до...- Я только об одном попрошу, - говорит мать. - Верните мне дневник мужа. Он дорог как память.- Дневник?Мне не надо заглядывать в опись: дневник никак не мог пройти мимо глаз.- Вы уверены, что ваш муж вел дневник в последние дни?- У него это вошло в привычку. Он много ездил по стройкам, много видел. Хотел составить "маленькую летопись".- Да, у отца был дневник, - подтверждает дочь. - Толстая тетрадь, он сам сшивал листы.Мне становится как-то зябко. Словно дорожка, по которой я шел, вдруг оборвалась и оттуда, из темноты, из провала, веет холодом. Если дневник похищен преступником, значит подтверждается опасение шефа: деньги только маскировка, ложный след! Но... дневник мог быть утерян Осеевым, сожжен. А что, если в дневнике лежали деньги и убийца прихватил его впопыхах? Десятки вопросов вспыхивают один за другим, как цифры на электронном табло.- Ваш отец участвовал в строительстве некоторых предприятий, имеющих оборонное значение... Могли быть в его дневнике какие-либо данные об этих стройках, цифры, расчеты?- Не думаю, - отвечает дочь. - Скорее всего это были записи личного характера.Я смотрю, как Осеевы садятся в машину. Милицейский шофер предупредительно распахивает дверцу фургончика перед двумя женщинами, одетыми в черное.- Дневник скорее всего мог понадобиться человеку, который уже сталкивался с Осеевым, - говорит Комаровский. Он расхаживает по кабинету, долговязый, как цапля, и размахивает руками. - А Шабашников уже двадцать лет безвыездно живет в Колодине. Никаких связей с Осеевым в прошлом.- А "наши охотники"?- Анданов за последние годы жил в Рассолье, Рубахине, Карске. Обращаю внимание: он в отличие от Осеева не искал строек, а бежал от них. Рассолье, Рубахино и Карск - ныне города индустриальные. Кстати, Осеев там никогда не работал. Жарков несколько раз бывал в Нижнеручьинске и Слюсарке, где жил инженер. Но что тут удивительного? Жарков в недавнем прошлом цирковой артист, гастролер.- Но мы еще ничего не знаем о незнакомце.- Да! Звонили из областного управления, - спохватывается Комаровский. Помилуйко намерен прилететь. Заменит Комолова.Помилуйко. Как бы неуверенно ни чувствовал я себя, оставшись без Комолова, мне бы не хотелось, чтобы Помилуйко заменил шефа, Помилуйко любит работать в одиночку, превращая остальных сотрудников в простых "подсобников".