Дверь открыла Гертруда.
— Хозяев дома нет, — холодно объявила она, стоя на самом пороге. Таким тоном в старинных пьесах служанки произносят фразу: «Барыня уехамши и не будет».
— Нешто и входить не велено? — дурачась, в духе той же пьесы откликнулся Юрик. — Мы же завсегда и без барыни пообщаться можем.
Гертруда поджала губы и отступила в глубину прихожей. Юрик вошел, толкнул дверь пяткой, чтобы она закрылась, тут же обхватил обеими руками Гертруду за талию, придвинул к себе.
— И что дальше? — спросила она холодно.
Он запрокинул ей голову и засосал полные губы глубоким поцелуем. Гертруда не сопротивлялась и лишь задышала чуть-чуть глубже обычного. Он освободил одну руку и, торопясь, стал расстегивать пуговицы ее легкого халатика. Затем скользнул ладонью за спину, с треском сорвал липучую пряжку бюстгалтера. Освобожденная от оков культуры, пышная грудь экономки рванулась на свободу.
— Что-о даль-ше? — иронически спросила Гертруда. Мол, думаешь, я такая, которую легко одолеть? Попробуй.
Он навалился, заставил ее сесть на диван. Борьба требовала сил, и экономка слегка запыхалась.
— Что-о да-а-лыпе? — теперь в вопросе слышался открытый интерес. Деревенская мудрость подсказывала, что обычно мужик берется рубить дерево лишь в случаях, когда это ему под силу. Молоденький лейтенант явно замахнулся на то, с чем вряд ли справится… Это ее смешило и в то же время сильно возбуждало.
— Не боишься? — спросила она, когда он положил ладони на ее пышную горячую грудь и тронул затвердевшие вдруг соски. — Ч-то-о-о дальше?
Юрик усилил напор и повалил ее на лощеную кожу дивана. Тут же навалился на нее всем телом, грубо, медведисто.
— Да-а-а-льше, — простонала она просяще и закатила глаза.
Он понял: здоровая и ко всему темпераментная молодая баба истомилась от вынужденного целомудрия в генеральском доме и теперь, сорвавшись, отдалась чувству самозабвенно и яростно. Она клацала зубами, стараясь укусить его за ухо, закатывала глаза, билась в судорогах сладострастья, как рыба, выброшенная на берег, потом вдруг расслабилась, растеклась по дивану и блаженно застонала.
Юрик сел. Достал сигарету. Закурил.
— Интересно, как ты об этом напишешь в своем рапорте начальству?
— Дурак! Ну, дурак! Кто тебе сказал о моем начальстве? — голос Гертруды снова оледенел, наполнился презрением.
— Что ж, я совсем глупый? — спросил в свою очередь Юрик. — Как же наши славные органы безопасности оставят без опеки генерала военной разведки? Верно?
— Молчи! — она зажала ему рот ладонью и притянула к себе. — Иди ко мне, дурачок! О тебе я писать не буду… Иди сюда, сладкий…
— Вы что-то замолкли, мой господин, — вырвала Лялина из воспоминаний Леночка. — Мы уже приехали.
Лялин встрепенулся. В открытое окно машины лился смолистый запах разогретых солнцем сосен. Дача Ковшова за годы отсутствия Лялина была перестроена и превратилась в шикарный коттедж, облицованный желтым кирпичом. Она светилась широкими окнами, поражала высокой остроконечной крышей, выложенной красной черепицей. Широкая дорожка, хорошо утрамбованная и посыпанная желтым песочком, вела к просторному гаражу, устроенному в подвале здания.
— Дворец, — не скрывая удивления, сказал Лялин, оглядев владения шефа.
— Это все мамуля, — объяснила Леночка. — Генерал у нас консерватор. Он до сих пор верит, будто в новый век можно войти с деревянной хибарой. Мама говорит, что ему надо учиться у Волкогонова, который своего не упускает ни при одной из властей.
Простучав каблучками, Леночка взбежала на высокое крыльцо, открыла дверь.
— Прошу! Вы гость, вам честь и место.
Лялин переступил порог.
— Рекомендую, сэр, сразу пройти в ванную, вы вспотели, — тоном, не терпящим возражений, распорядилась Леночка. — А я пока соберу на стол. Наденьте папин белый халат. Он только что постиран.
Лялин прошел в ванную, разделся. Включил воду и с наслаждением встал под колкие струи. Он сумел намылиться только один раз, когда дверь отворилась и внутрь проскользнула Леночка. Трусы и бюстгальтер ей заменяли узкие белые, не покрытые загаром полоски тела. Все остальное отливало блеском старой бронзы.
— А кто потрет спинку бедной девушке? — спросила она дурашливым голосом и шагнула под струю воды, оттесняя Лялина. — И почему это вдруг здесь кто-то поднял свою голову?..
***
Душным нью-йоркским утром полковник Дымов, по заграничному паспорту Сергей Васильевич Кононов, по должности представитель агентства «Аэрофлота», вышел из дому и привычно, словно проверяя погоду, огляделся. Сперва, чуть прищурившись, взглянул на небо, бросил взгляд на дверь — плотно ли притворил, и, конечно, успел обозреть панораму узкой улочки, чисто прибранной и умытой. Никаких деловых встреч в ближайшее время не предстояло, но рефлексы разведчика не выключались.
Стронув с места легкую и послушную «тойоту», Дымов не заметил за собой привычного «хвоста», ставшего за последние годы обязательным его спутником. На миг даже родилось смутное беспокойство. Неужели хозяева каким-то образом просекли, что он, Дымов, сдал дела и в ближайшее время вернется на Родину? Но беспокойство жило всего минуту-две, потом уступило место обычным житейским заботам человека, покидающего насиженное место.
Привычным маршрутом проехав к ближайшему супермаркету, Дымов припарковал машину у стояночного автомата, вошел в торговое царство. Проститутка, стоявшая у входа, тронула его плечом:
— Ты так задержался, милый. Я уже столько жду…
Дымов качнул головой:
— Леди, не совращайте школьников. Это грешно.
Леди, презрительно фыркнув, отвернулась.
Сделав несколько покупок на первом этаже, в редком потоке ранних посетителей Дымов ступил на ленту эскалатора, ведущего на верхние этажи. Одну руку он положил на поручень, другую поднял к глазам, чтобы взглянуть на часы.
Это были последние движения, которые в бурной быстротекущей жизни сделал разведчик полковник Дымов. Он так и не увидел, что часы высветили 10.40 — время, ставшее для него роковым.
Сознание внезапно ушло, словно кто-то щелкнул выключателем и погасил цветной экран жизни. Заглохли музыка, пчелиный гул голосов.
Дымов осел на ступеньку и ткнулся головой в гребенку движущейся ленты.
Дико закричала женщина. Охранник в униформе универмага бросился на крик…
***
«Около ударного вертолета на палубе авианосца выстроился экипаж. Быстрым шагом в сопровождении небольшой свиты к летчикам подошел командир авианосца контр-адмирал Старк.
Старший пилот капитан Майкл Фримен вскинул руку к шлему и доложил:
— Сэр, экипаж к полету готов!
— Майкл, — сказал адмирал. — Только откровенно. Вы хорошо представляете свою задачу?
— Да, сэр. Мне приказано разведать обстановку на Кулатане.
— А почему я не послал туда группу морской разведки с катером?
— Не представляю, сэр. Мне приказано, значит у вас был свой резон.
Адмирал улыбнулся.
— Я вам расскажу, в чем дело, Майкл. В сорок третьем на остров высадили отряд японских солдат. Война окончилась, а о них забыли. И эти япошки там продолжают сражаться. Они просто не знают, что войны больше нет.
— Сколь велик отряд, сэр?
— Это и предстоит разведать. Остров удобен для размещения радиотехнического поста флота. Он нам нужен. Но пока там сражающиеся японцы, мы не можем взяться за дело.
— В таком случае, сэр, десант морской пехоты выполнит задачу лучше нас.
— В сорок пятом, за несколько месяцев до конца войны, с крейсера «Айова» на Кулатан высадили десант. Их было тридцать семь.