Ведущим на восток коридором они медленно идут в сторону квартиры Мэттерна. Уже 7.10, и стайки детей группками по трое и по четверо выскакивают из квартир, направляясь в школу. Мэттерн сердечным жестом руки приветствует их. Дети с пением пробегают мимо них.
– На этом этаже у нас в среднем по 6,2 ребенка на одну семью, – произносит Мэттерн. – Это самый низкий средний показатель во всем здании. Со стыдом признаюсь в этом. Люди на высоких постах явно плохо размножаются. В Праге есть один такой этаж, кажется 117-й, где на каждую семью приходится 9,9 ребенка. Разве это не великолепно?
– Вы говорите это с иронией? – спрашивает Гортман.
– Ни в коем случае!
Мэттерн чувствует, как его захватывает волна аффекта.
– Мы «боготворим» детей. Мы «содействуем» большому приросту. Разве вы не знали этого, прежде чем отправились в путь?
– Да, да, – поспешно говорит Гортман. – Мне хорошо известна общая динамика культуры. Но я полагал, что, возможно, ваше личное чувство…
– Не соответствует норме?! Ну то, что я в известной степени являюсь научным работником, не дает вам права считать, что я порицаю собственную культурную систему.
– Прошу меня извинить за это недоразумение. И прошу не думать, что я противник ваших устоев, хотя ваш мир мне чужд. Благослови Бог, не станем ссориться, Чарльз.
– Благослови Бог, Никанор. Я не хочу, чтобы вы считали, что я чрезмерно впечатлителен.
Они улыбаются друг другу. Мэттерн злится на себя за то, что проявил раздражительность.
– А сколько жителей насчитывает 799-й этаж? – спрашивает Гортман.
– 805 душ, насколько мне известно.
– А Шанхай?
– Около 35000.
– А вся гонада 116?
– 881000.
– В этой констеляции зданий находится пятьдесят гонад, не так ли?
– Да.
– Это дает в сумме около 40 миллионов жителей, – констатирует Гортман. – То есть чуть-чуть, больше чем все население Венеры. Интересно!
– А ведь это еще не самая большая констеляция, – голос Мэттерна вибрирует от гордости. – Сэнсэн и Бошвош куда больше! А в Европе есть несколько еще больших – Бэрпар, Венбад… И планируются еще более грандиозные!
– Значит, полная численность населения составляет…
– 75 миллиардов! – почти кричит Мэттерн. – Благослови нас Бог! Еще никогда не было ничего подобного! И никто не голодает! Все счастливы! Полно свободного пространства! Бог к нам милостив, Никанор!
Он прервал себя, когда они приблизились к дверям с номером 79315.
– Вот мой дом. Все, что мое, так же и твое, дорогой гость. Они входят. Жилище Мэттерна очень даже прилично. В нем почти 90 квадратных метров полезной площади. Свертывающаяся спальная платформа, складные детские кровати и легко переставляемые другие элементы мебели. Практически комната совершенно пуста. Экран и информетер занимают двухмерное пространство стен, где некогда стоял телевизор, шкаф с книгами, письменный стол, тумбочки и другая рухлядь. Светлое и просторное помещение, в самый раз для такой немногочисленной, из шести членов семьи.
Дети еще не ушли в школу. Принсипесса задержала их дома, чтобы они повидали гостя, и они несколько возбуждены. В ту минуту, когда Мэттерн входит в комнату, Шандор и Индра дерутся из-за любимой игрушки – генератора снов. Мэттерн изумлен. Конфликт в доме? Дети борются втихомолку, чтобы мать ничего не заметила. Шандор пинает сестру в голень. Индра, немилосердно скривившись, царапает брату лицо.
– Боже благослови! – резко произносит Мэттерн. – Кто-то здесь, кажется, хочет отправиться в Спуск, а?
Дети застывают с раскрытыми ртами. Игрушка падает на пол. Все становятся по стойке «смирно». Принсипесса поднимает голову и отбрасывает рукой локон черных волос, который упал ей на глаза; она была так занята младшим ребенком, что даже не слышала, как они вошли.
– Конфликт рождает бесплодность, – говорит Мэттерн.
– Сейчас же извинитесь.
Индра и Шандор с улыбкой целуются. Индра поднимает игрушку и вручает ее Меттерну, а тот отдает ее самому младшему сыну, Марксу. Теперь все смотрят на гостя. Мэттэрн говорит:
– Что мое – то твое.
Он представляет всех по очереди: жена, дети. Конфликт привел его в расстройство, но он успокаивается, когда Гортман вынимает четыре маленьких коробочки и раздает их детям. Благословенный жест. Мэттерн показывает на свернутую спальную платформу:
– Вот тут мы спим. Места хватает на троих. А моемся вот здесь, в душе. Вы предпочитаете облегчиться в обособлении?
– Да, конечно.
– Нажмите тогда вот эту кнопку, которая управляет ширмой. Мы облегчаемся вот тут. Мочу сюда, а кал туда. Все потом перерабатывается. Бережливый у нас народец здесь, в гонадах.
– Естественно, – произносит Гортман.
– А не желаете ли вы, – говорит Принсипесса, – чтобы мы тоже пользовались ширмой при облегчении? Я знаю, что многие негонадцы, безусловно, желают этого.
– Я бы ни в чем не хотел нарушать ваших обычаев, – отвечает Гортман.
Мэттерн усмехается.
– Мы конечно же являемся обществом, принадлежащим к послеобособленческой культуре. Но нам вовсе не трудно нажать кнопку, если…
Он запнулся.
– На Венере нагота ведь не является табу, правда? Я имею в виду то, что это у нас единственная комната, и, значит…
– Я сумею приспособиться, – уверяет Гортман. – Обученный социопрограммист должен уметь приспосабливаться.
– Да, да, конечно, – соглашается Мэттерн и смущенно смеется. Принсипесса извиняется перед гостем за то, что вынуждена на минуту выключиться из беседы, и отсылает в школу детей, все прижимающих к себе свои новые игрушки.
– Прошу прощения, – обращается Мэттерн, – за мелочность, но я должен затронуть тему ваших сексуальных привычек.
– Мы будем спать на одной и той же платформе. Мы с женой в полном вашем распоряжении. Устранение половой неудовлетворенности является основным законом такого общества, как наше. Слышали ли вы о нашем обычае ночных прогулок?
– Боюсь, что…
– В гонаде 116 не закрываются ни одни двери. Никто из нас не владеет ценными предметами, и мы хорошо подготовлены в общественном плане. У нас есть обычай ходить ночью по другим жилищам. Таким образом, мы постоянно меняем партнеров; жены обычно остаются дома, а блудят мужья, хотя это не является абсолютным правилом. Каждый из нас всегда имеет доступ к любому другому взрослому члену нашего общества.
– Странно, – говорит Гортман. – Я предполагал, что в обществе, где живут вместе так много людей, скорее должен был развиться преувеличенный культ обособленности, чем такая гиперболическая свобода.
– В первые годы существования гонад тенденция к обособленности имела много приверженцев. Но со временем она полностью затухла. Бог, благослови нас! Устранение половой неудовлетворенности является нашей главной целью, в противном случае нарастало бы напряжение. Обособление же равнозначно половой неудовлетворенности.
– Значит, вы можете пойти в любую квартиру в этом огромном здании и переспать…
– Не во всем здании, – перебил его Мэттерн. – Только в своем городе-блоке. Мы противники загородных ночных прогулок. – Он тихо смеется. – Мы наложили на себя несколько мелких ограничений для того, чтобы свобода нам не надоела.
Гортман смотрит на Принсипессу. Ее костюм – повязка на бедрах и металлическая чаша на левой груди. Она худощава, но великолепно сложена, и, несмотря на то что материнство для нее кончилось бесповоротно, она ничего не утратила из очарования молодости. Мэттерн гордится женой.
– Не хотите ли осмотреть здание?
Они выходят. Уже в дверях Гортман галантно кланяется Принсипессе.