Мгновение спустя он обернулся, привалился к забору и стал смотреть, как ребята азартно гоняют футбольный мяч.
К нему подошли двое: коренастый крепыш с густой черной шевелюрой и торчащими зубами, и мальчик потоньше, рыжеватый блондин с глубоко посаженными голубыми глазами. Рыжеватый сказал:
– Эта очкастая – настоящая ведьма.
Ваал молчал. Его тонкие пальцы были продеты в металлические ячейки ограды.
– Здесь настоящая тюрьма, – отозвался он через секунду. – Они боятся нас. Разве вы этого не чувствуете? И из страха запирают нас в клетку. Но долго им нас не удержать.
– Да разве отсюда сбежишь? – спросил рыжеватый.
Черные глаза сверкнули:
– Вы уже сомневаетесь во мне?
– Нет. Нет, Ваал. Я тебе верю.
– Всему свое время, – тихо проговорил Ваал. – Я изберу друзей и уведу их с собой. Остальные погибнут.
– Возьми меня с собой, Ваал, – заныл коренастый. – Ну возьми…
Ваал ухмыльнулся, однако его черные глаза оставались безжизненными и непроницаемыми. Он протянул руку и, запустив пальцы в темные кудрявые волосы, притянул к себе голову мальчика. Поблескивающие черные глаза оказались всего в нескольких дюймах от лица крепыша.
– Надо любить меня, Томас, – прошептал Ваал. – Любить меня и делать все, что я скажу. Тогда я смогу спасти тебя.
Томас дрожал. Из приоткрытого рта капнула слюна, повисла серебристой нитью на подбородке. Он сморгнул слезы, грозившие хлынуть по щекам, и выдавил:
– Я люблю тебя, Ваал. Не бросай меня.
– Мало говорить, что ты любишь меня. Нужно доказать это, и ты докажешь.
– Докажу, – поспешно заверил Томас. – Докажу, вот увидишь!
Оба мальчика не двигались с места, словно загипнотизированные. Взгляд Ваала не давал им уйти.
Кто-то позвал: «Джеффри! Джеффри!»
Ваал моргнул. Ребята, пригибаясь, побежали через площадку.
Кто-то шел к нему: монахиня в трепещущей на ветру черной рясе, сестра Розамунда. Она подошла и, улыбаясь, сказала:
– Джеффри, сегодня ты освобожден от урока чтения. С тобой хочет поговорить отец Робсон.
Ваал кивнул. Он молча последовал за ней через двор, сквозь крикливую толпу детей, расступившихся перед ним, и дальше, в полутемные, затейливо переплетающиеся приютские коридоры. При этом он все время внимательно наблюдал, как обозначаются под просторной рясой ягодицы монахини.
Сестре Розамунде было, вероятно, чуть-чуть за тридцать. Овальное лицо с высоким лбом, очень чистые зеленовато-голубые глаза и золотистые с рыжинкой волосы. Она совсем не походила на прочих воспитательниц с землистыми лицами, в очках с толстыми стеклами; с точки зрения Ваала, она была доступной. Она единственная поощряла детей приходить к ней с личными проблемами и, широко раскрыв глаза, подбадривая и утешая взглядом, снова и снова выслушивала рассказы о пьянчугах отцах и матерях-потаскухах, о побоях и наркотиках. Интересно, думал Ваал, она хоть раз спала с мужиком?
Они поднимались по широкой лестнице. Сестра Розамунда оглянулась, желая убедиться, что мальчик идет за ней, и заметила, как его взгляд метнулся от ее бедер к лицу и снова вернулся к прежнему объекту наблюдения.
У нее пропало желание оглядываться. Она чувствовала, как мальчишка взглядом срывал с нее рясу и обшаривал полные бедра – так пальцы бегают по клавишам: тронуть здесь, здесь и здесь. Сестра Розамунда плотно сжала побелевшие губы; у нее затряслись руки. Взгляд ребенка добрался под рясой до ее нижнего белья и неумолимо скользнул к треугольнику между ног. Она резко обернулась, не в силах дольше сохранять спокойствие:
– Прекрати!
– Прекратить что? – спросил мальчик.
Сестра Розамунда остановилась, дрожа и беззвучно шевеля губами. Она недолго проработала в приюте и тем не менее понимала ребят – и их безобидные шалости, и мерзкий уличный жаргон.
Сестра Розамунда остановилась, дрожа и беззвучно шевеля губами. Она недолго проработала в приюте и тем не менее понимала ребят – и их безобидные шалости, и мерзкий уличный жаргон. Все это было ей понятно. Но этот ребенок… его она не могла понять. В нем было нечто неуловимое, что и привлекало ее, и отталкивало. Сейчас, под его холодным оценивающим взглядом, к ее горлу подкатил ледяной комок страха.
Они остановились перед закрытой дверью библиотеки. Вздрогнув при звуке собственного напряженного голоса, сестра Розамунда сказала:
– Отец Робсон хочет поговорить с тобой.
На пороге он обернулся и неприметно улыбнулся ей, как кот, подкрадывающийся к запертой в клетке канарейке. Сестра Розамунда обмерла и выпустила дверь. Та захлопнулась.
В библиотеке пахло старой бумагой и книжными переплетами. Она еще не открылась для посетителей, и на полках царил порядок, все лежало на местах. Стулья были аккуратно расставлены вокруг круглых столиков. Взгляд Ваала обежал комнату и уперся в спину мужчине, который стоял в углу, легонько поглаживая пальцем книжные корешки.
Отец Робсон слышал, как закрылась дверь, и краешком глаза наблюдал за мальчиком. Теперь он медленно повернулся к нему от книжных полок.
– Здравствуй, Джеффри. Как дела?
Мальчик не двигался с места. Где-то в дальнем углу библиотеки тикали часы, качался маятник – туда-сюда, туда-сюда.
– Ну, садись, Джеффри. Мне бы хотелось поговорить с тобой…
Ребенок не шелохнулся. Отец Робсон усомнился, слышал ли его мальчик вообще.
– Я не кусаюсь, – сказал отец Робсон. – Иди сюда.
– Зачем?
– Не люблю, когда собеседник далеко. Иначе я попросил бы позвать тебя к телефону в вестибюле.
– И надо было – сэкономили бы время.
Отец Робсон хмыкнул. Крепкий орешек. Кое-как изобразив улыбку, он сказал:
– По-моему, ты любишь книги. Мне казалось, здесь тебе будет уютно.
– Будет, – ответил мальчик, – если вы уйдете.
– Тебе совсем не интересно, почему я захотел поговорить с тобой?
– Нет.
– Почему же?
Ребенок молчал. Приглядываясь к мальчику в полумраке библиотеки, отец Робсон вдруг уверился, что в глазах ребенка на миг вспыхнул красный огонь. Это было так неожиданно, что у него закружилась голова.
– Я это уже знаю, – после минутной паузы ответил Ваал. Он подошел к полкам и стал разглядывать рисунки на суперобложках. – Вас послали сюда поговорить со мной, потому что я, как вы выражаетесь, «неисправимый». Сестра Мириам видит во мне «преступные наклонности». Отец Кэри называет меня «смутьяном». Разве не так?
– Да, это правда, – признал отец Робсон, делая шаг к мальчику. – Но я не верю, что ты такой, Джеффри.
Ваал резко повернул голову, и его глаза полыхнули столь жутким и неестественным светом, что отец Робсон остановился, точно наткнулся на стену.
– Не подходите, – негромко предостерег ребенок. Убедившись, что священник готов подчиниться, Ваал вновь обратил взгляд на полки с книгами. – Вы психолог. Что вы видите во мне?
– Я психолог, но не телепат, – ответил Робсон, прищуриваясь. Не почудились ли ему эти красные огоньки? Вероятно, виновато скверное освещение. – Если я не могу подступиться к тебе в обычном смысле этого слова, то уж проникнуть в твое сознание мне и подавно не дано.
– Тогда я сам расскажу вам, что вы во мне видите, – сказал Ваал. – Вы полагаете, что у меня не в порядке психика; вы полагаете, что на меня повлияло некое событие – или ряд событий – моего прошлого. Правильно?
– Да. Как ты это узнал?
– Я очень люблю книги, – ответил Ваал, вскидывая глаза на отца Робсона. – Вы ведь сами так сказали?
Отец Робсон кивнул.