Его везли теперь связанным, в повозке, где постелена вонючая солома, вместе с ранеными моджахедами, а рядом шагает неутомимый Али и рассказывает:
- Абдулла имеет четырех жен, он богатый. Семья большая, много детей. Ему работника надо. - С восхищением окинул взглядом мощную фигуру Михаила и продолжал: - Надо здоровый, такой, как ты! Женщин много, а что толку! Хозяйство, нужны мужские руки.
- Куда же делся их прежний работник? Раз ты меня к нему везешь, значит, у них нет никого? Что с прежним работником сталось?
- Совсем плохое дело, - покачал головой Али, - он младшую жену хотел соблазнить. Не советую! Не любим, когда шурави на наших женщин смотрят. Принимай ислам и бери в жены - только так!
- А зачем Абдулле пленные враги в доме? - поинтересовался Михаил. Разве не лучше использовать своих? Он же богатый человек.
- Афганцам воевать нужно, а не прислуживать, - презрительно ответил ему маленький человечек, с чувством превосходства взглянув на высоченного русского. - Нам для того шурави хватает!
"Эх, не контузило бы меня - показал бы тебе "шурави". Задавил бы как вошь!" - мысленно вскипел Михаил, но, понимая, что дать волю гневу не может, проглотил его, лишь спросил, не без дальнего прицела:
- Но ведь работая на дому и сбежать нетрудно. Это не в тюрьме сидеть! С чего же работникам такое доверие?
- Давай попробуй убеги! - от души рассмеялся Али, удивляясь наивности русского. - Или сам в горах разобьешься, или с голоду подохнешь! А то еще раньше пристрелят. Ты же приметный, как белая ворона!
"А ведь он прав, - тоскливо подумал Михаил, представив как он, с его ростом и соломенной шевелюрой, пробирается тайком через всю страну. Абсурдное дело... Верная погибель!" Безысходность, отчаяние его охватили, придется временно смириться...
Так у молодого князя Михаила Юсупова начался отсчет годам рабства.
Полевой командир Абдулла руководил действиями большого отряда пуштунов, почти поголовно связанных узами кровного родства. Его многочисленная семья жила в большом доме, окруженном дувалом, посреди лагеря. После проведения рейдов и других военных операций отряд и его отдельные боевые группы неизменно возвращались к месту базирования.
Абдулла, крупный мужчина, жилистый, худощавый, с лицом, заросшим черным волосом настолько, что видны были только желтые, как у волка, глаза, всегда сохранял вид суровый и мрачный. Михаил ни разу не заметил, чтобы он весело рассмеялся или хотя бы улыбнулся. Казалось, он постоянно пребывает в плохом настроении. "Неужели он и с женами всегда так же хмур и серьезен, не без иронии подумал он о хозяине, - даже с детьми не поиграет? Ну и экземпляр! Неужели ни о чем больше не думает, кроме войны?"
Однако вскоре по ряду признаков Михаил убедился, что суровый Абдулла и вся семья ему симпатизируют. Это он понял еще тогда, когда его стали лучше кормить, подавая то же, что ели сами хозяева. Потом он с удовольствием отметил, что ему перестали давать унизительные поручения и нагружали работой хоть и тяжелой, но сугубо мужской.
"Наверно, ценят, что тружусь с раннего утра и до ночи, добросовестно делаю любую работу, - объяснил он это себе, но удивился. - Вот уж не думал, что такие дикари способны уважать тех, кто находится в жалком положении. Но ведь ни разу меня никто не оскорбил - ни женщины, ни дети!"
Большую роль сыграло, видимо, и то, что женщин он демонстративно сторонился, причем не только жен хозяина, но любого существа, если оно носило юбку.
Дни тянулись за днями, складывались в однообразные месяцы, и, хотя внешне казалось, что Михаил привык к своему скотскому состоянию, мозг его неустанно работал - изучал окружающую обстановку, пытался найти путь к освобождению.
Надежд на обмен он не питал - тут у него шансов нет. Ему удалось узнать от Али, что по приказу Абдуллы его не внесли в список пленных.
По существу, его с самого начала облюбовали, надежно упрятали: в этот дальний лагерь другие пленные, за исключением работников Абдуллы, не поступали.
Так за полтора года Михаилу Юсупову ничего конструктивного придумать не удалось. На безнадежную авантюру он решил не идти: твердо поставил задачу не подводить своих любимых людей - Светлану и мать - и вернуться, как обещал им, живым и здоровым.
- Не может того быть, случай обязательно представится! - горячо шептал он по ночам, мобилизуя всю волю, обдумывая все новые варианты освобождения. - Нужно заставить себя терпеть - и верить!
Только к концу второго года рабства впервые возник у Михаила реальный план, как вырваться на волю.
Обычно все работы, которые он выполнял, производились внутри приусадебного участка и он редко бывал за его пределами. Чтобы не вызывать подозрений, старался не общаться с моджахедами и ни с кем не заговаривал. Потому он долго и не подозревал, что в лагере, кроме него, есть еще русские. А узнал об этом, когда Кривого Мустафу в одной из операций ранило и после госпиталя он полгода долечивал перебитую ногу у себя в семье, проживавшей на базе Абдуллы. В доме хозяина об этом много говорили, и событие не прошло мимо ушей работника.
Так Михаилу стало известно, что Мустафа, начальник штаба и правая рука командира Абдуллы не кто иной, как русский офицер: он перебежал на сторону моджахедов и принял ислам.
Кривой - курчавый брюнет, высокий, сутулый, с черными, навыкате глазами - один глаз стеклянный. Кожа то ли смуглая, то ли загорелая; носит курчавую бороду и усы и походит если не на афганца, то уж точно на цыгана. Михаилу и в голову не пришло бы, что это его соотечественник.
- Мустафа совсем не любит нашу Дильбар. Только свою русскую. Он и женился на ней, чтоб породниться с Абдуллой. Шурави - чужаки! - услышал он, как переговаривались женщины, когда, наколов дров для мангала, сидел, отдыхая, в тени чинары. - Надо сказать Абдулле, чтоб не обижал сестру. Напрасно так ему доверяет!
Постепенно и осторожно наведя справки, Михаил выяснил все, что его интересовало. За долгие месяцы плена он уже сносно объяснялся по-пуштунски, во всяком случае все понимал. Многое узнал от беззубого Али - тот вроде ординарца при полевом командире.
- Мустафа - толковый офицер, капитаном был у русских. Грамотный. Яценко фамилия. Я его конвоировал, когда и он, и его баба - санинструктор она - к нам перебежали, - поведал он Михаилу. - Ну вот так, как тебя.
Али доверительно относился к своему "крестнику", искренне веря, что тот доволен своей жизнью у Абдуллы.
- Так он что, перешел по идейным соображениям или украл чего-нибудь? с деланным безразличием осведомился Михаил.
- Нет, он честный! - убежденно возразил Али. - Выгоды для себя не ищет. Коммунистов ненавидит.
"Это надо взять на заметку. Важная деталь, - подумал Михаил. - Может, отсюда подход удастся найти". Вслух равнодушно произнес:
- Наверно, ислам полюбил. Две жены имеет. У нас так нельзя. Закон строгий - только одну! Надоела, видно, ему русская, ваши погорячее? - И подмигнул Али.
Дома вспомнил разговор, решил уточнить ситуацию.
- Говорят - совсем наоборот. С нашей Мустафа только для виду, жалуется она на него, - охотно передал сплетни Али. - Дождется - поссорится с Абдуллой. Сестра это его.
- Ну ладно. Без нас разберутся, - зевнул Михаил. - Пойду. Работы много.
Но в разговоре с Али у него созрел оригинальный план действий; центральная роль в нем принадлежала Кривому Мустафе - Яценко.
Благоприятный случай для сближения с Кривым представился Михаилу нескоро. Но за это время ему удалось продумать свой план во всех деталях.
В один из мусульманских праздников в доме Абдуллы собрались его близкие родичи на плов. Среди них был и Мустафа - Яценко со своими женами.