- У тебя зимой горсть снегу не выпросишь, - быстренько сказал дед Лукьян.- Помолчи, Иуда-предатель, - морщась, огрызнулся Екашев.- Прекратите взаимные оскорбления, - Кротов, глядя на Екашева, прищурился: - Выходит, за пять рублей Репьев и портянки тебе пожертвовал, и босиком ушел?- Пошто босиком... Опорки старые у меня взял.- Ой ли, Степан?..Лицо Екашева болезненно покривилось:- Не ойкай. Кротов. На какую холеру портянки без сапог?.. Ей-богу, не вру. За день до своей погибели приперся Гринька вечером и вот оставил, на мою пропасть, в залог сапоги.- Это мы установим, когда Репьев у тебя был...Угрюмо насупленный кузнец неожиданно оказал:- Правда, за день до смерти пасечник заходил в Степанову усадьбу. Я аккурат с работы шел, видел.Екашев посветлел так, словно вся его боль разом исчезла:- Слыхал, Кротов, что православный человек говорит? - Поклонился кузнецу: - Спасибо, Федор, за искренние слова, благословит тебя господь бог.Участковый недоверчиво посмотрел Екашеву в глаза:- Какие дела привели к тебе Репьева в тот вечер?- Говорю, пятерку взаймы канючил.- Ну и заливаешь, Степан Осипович! - вклинился Гвоздарев.- Натуральным алкашом пасечника представил.- Разве он не пил?- Выпивал Репьев, скрывать нечего, но деньги-то у него всегда водились.- Поиздержался, видать, с молодой цыганкой.Гвоздарев махнул рукой - что, мол, разговаривать с человеком, который несет невесть какую чепуху. Кротов сокрушенно покачал головой и стал осматривать сундук. Заглянув за него, он вдруг вытащил кусок ветхой мешковины. Судя ио густым полосам ржавчины и масляным пятнам на мешковине, в ней долгое время хранился винтовочный обрез. Металлическая оковка с торца нриклада оставила четкий ржавый след, будто печать. Поддерживая мешковину на вытянутых перед собой ладонях, словно полотенце, приготовленное под хлеб-соль, Кротов показал ее понятым:- Прошу определить, что здесь пропечаталось?Два молчаливых колхозника переглянулись друг с другом. Один из них пожал плечами:- Кажется, ружейный приклад...- Не кажется, а точно - приклад, - подтвердил другой.Кротов повернулся к бригадиру:- Вы, товарищ депутат сельского Совета, как полагаете?- Чего тут полагать, Михаил Федорович, - хмуро ответил бригадир. - Обрез был завернут.- А ты, Степан, что по этому поводу скажешь? - обратился Кротов к Екашеву,Тот, обхватив руками живот, какое-то время молчал, как онемевший. Потом глаза его тревожно забегали, словно он хотел определить - кто же это из присутствующих так крепко ударил исподтишка?.. И вдруг, сморщась, заплакал:- Чего привязались?.. Пасечник тряпку оставил, ружье с обрезанным дулом приносил...Бирюков решил, что настало время брать инициативу в свои руки.- Зачем Репьев принес к вам это ружье? - спросил он Екашева.- Собачка Лукьянова повадилась куриные яйца в гнезде уничтожать, Гринька прикончил ее, чтоб не пакостила.Дед Лукьян Хлудневокий возмутился:- Ой, воду мутишь, Степан! Ой, мутишь! Мой Букет отродясь не трогал сырых яичек.- В своем доме, может, и не трогал, а по чужим дворам давно пакостил.- Брешешь, Степан!- Сам ты брехун...- Куда дели убитую собаку? - останавливая назревающую перебранку, спросил Антон.Екашев показал на роющихся в навозе кур:- Там где-то пасечник закопал.- Ружье куда дел?- С собой ночью унес.- А золотой крест Репьев не предлагал вам купить?Ноги Екашева обмякли. С трудом удерживаясь за дверной косяк, он уставится на Бирюкова непонимающим взглядом:- Какой крест?- Золотой, с распятием.- Нет, не предлагал... - Екашев растерянно забегал глазами по хмурым лицам понятых, затем перевел взгляд на кузнеца и внезапно как будто обрадовался: - Федор, не дай соврать, православный... Это ж тебе пасечник хотел продать крест, ей-богу, тебе.
- Откуда знаешь такое? - удивился кузнец.- Гринька мне сказывал, как ты отказался.Пристально наблюдая за выражением лица Екашева, Бирюков интуитивно понял, что золотой крест у него. Обращаясь к участковому, оказал:- Надо, Михаил Федорович, поискать застреленную собаку, потом - крест.- Может, сам покажешь, Степан? - спросил Екашева участковый.- Чего?- Где золотой крест находится.- Нету у меня креста. Кротов. Истинный бог, нету! А самогонный аппарат в бане спрятан, под полом.- Аппарат не волк - в лес не убежит.- Ты ж за аппаратом ко мне пришел...- Обстоятельства, как говорится, переменились.- Не убивал я пасечника! - сорвавшимся голосом вдруг взвизгнул Екашев.- А мы тебя в этом пока и не обвиняем. Может, все-таки добровольно выдашь золотой крест?Екашев промолчал...Найти останки Букета оказалось нетрудно. Приглядевшись к навозной куче возле загона, понятые вилами отрыли посеченную дробью голову и шкуру собаки. Куда трудней было что-то отыскать в доме. Хозяева накопили здесь столько всякого старья, что, казалось, сам. черт мог сломать в нем ногу. Неизвестно, сколько пришлось бы провозиться в захламленных комнатах, если бы не сам Екашев. Войдя в дом, он сел на свой сапожный табурет и стал отчужденно наблюдать за участковым и Антоном Бирюковым. Обследовав прихожую, они с понятыми вошли в большую комнату, где стояли два массивных сундука с навесными замками. Екашев сразу заволновался и внезапно спросил:- Кротов, а если покажу крест, что будет?- Зачтется, как добровольная выдача.- Значит, отберешь?- Не отберем, а изымем как добровольно выданное вещественное доказательство.- Крест же мой, а не Гринькин!- Степан Осипович, мы во всем разберемся, - сказал Бирюков.Екашев недоверчиво посмотрел на него, но встал, порылся в карманах, вытащил ключ. Затем подошел к одному из сундуков, задумался, словно все еще не решился: открывать или не открывать. Тяжело вздохнул, отомкнул замок и, откинув крышку, перегнулся через высокий край. Как и все в доме, сундук был заполнен древним старьем, и Екашев, зарывшись в него, похоже, чуть не задохнулся. Выбравшись оттуда, он дрожащими руками протянул Бирюкову сверкнувший золотом крест высотою сантиметров тридцать. Антон впервые видел такую церковную реликвию. С интересом порассматривав на кресте скорбно склонившего голову Христа, он пригласил в комнату кузнеца Половникова:- Это предлагал вам пасечник?- Это, это... - не дав кузнецу открыть рта, заторопился Екашев. - Я просил Гриньку продать. Перед смертью хотел деньжонок выручить, чтобы похороны себе оправить...- Где взяли крест? - спросил Антон.- Когда часовню у родника разбирал, под полом нашел, - на глазах Екашева появились крупные слезы. - В войну еще это было. Сгнила часовня, на дрова ее увез. С той поры хранил крест, а тут, чую, - загибаться стал, думаю, пропадет золото ни за понюшку табаку...По деревне к бригадной конторе стремительно промчался милицейский "газик". Бирюков поручил участковому оформить протокол. Сам вышел на улицу. Машина, успев уже развернуться, мчалась назад. Едва она затормозила возле усадьбы Екашева, из нее выскочил Слава Голубев и, подбежав к Антону, стал рассказывать об обнаруженном трупе Барабанова. Подошли Лимакин и Медников, только эксперт-криминалист Семенов остался в машине.- Труп на попутном грузовике в сопровождении Онищенко отправили в морг, со вздохом закончил Слава. - У тебя тут как дела?- Нашли сапоги пасечника с портянками и еще кое-что, - Бирюков повернулся к Медникову; - Боря, осмотри Екашева. Если не симулирует, надо срочно его в больницу.- Неужели он?.. - многозначительно спросил Лимакин.- Определенно сказать нельзя. Улики выдают, но в поведении Степана Осиповича много нелогичного.- Цыгана Левку я допросил. Сыщенко его фамилия.