- Фанни, что б ты ответила, если бы я сказал тебе: милая Фанни, выходи, пожалуйста, за меня замуж?.."
Он замолчал. Молчала и Фанни.
"Мишель, - сказала она наконец, - Мишель..."
"Меня зовут Саша", - печально заметил Машка.
"Мишель... - задумчиво повторила Фанни, словно не расслышав. Прекрасный мой Мишель, как ты прямо резко..."
"Мишель... Ты прекрасный человек, Мишель..." - проговорила она и опять замолчала.
"Господи! - внезапно сказала она со слезами на глазах. - Что бы сейчас разбить?!"
Взяла со стола бутылку с французской надписью CAMUS ("Самус" - как называл этот коньяк Машка), повертела в руке, поставила было обратно, но вдруг, решившись, взяла снова, примерилась и тихонько кинула в угол. Бутылка с урчанием прокатилась по паркету, поерзала и затихла, клокнув, словно заглотав хавки.
"Ладно", - крякнул Машка и достал из холодильника еще одну бутылку коньяка - на сей раз простого армянского.
..........................................................................................................................................................................................................
"Слушай, Санька, - говорил Машка, следуя за Малиной на кухню. - Вот знаешь, мысль какая интересная..."
"Погоди Машка, - перебил его Малина. - Нам нужно серьезно поговорить".
"Нет, это ты погоди, - отмахнулся Машка. - И не перебивай, пожалуйста, что за вредная манера... Понимаешь, такая идея у меня появилась... Правда, я еще путаюсь и не до конца еще домыслил..."
"Домыслишь".
"Саня, что за тон? - изумился Машка. - Может, тебе неприятно, что я у тебя обитаю? Так я уйду, знакомых у меня много..."
"Извини. Тут такое дело..."
"Понимаю. Ибрагим пропал. Но что ж тут поделаешь?"
"Дитя! - раздраженно сказал Малина. - Чем дольше я с тобой вожусь, тем больше убеждаюсь, что ты и в самом деле просто анфан террибль. Говорили они, что не стоит с тобой разговаривать..."
"Кто "они"?"
"Не торопись. Дело и в самом деле настолько серьезное, что нельзя не предупредить тебя..."
Все это время Малина нервно расхаживал по кухне, хватал себя пальцами за нос (была у него такая привычка), то садился на стул, то вскакивал, заглядывал в мрачное окно... Подобрал с полу бутылку "Камю", удивленно принюхался к разлитому коньяку, скверно матюгнулся.
"Это кто коньяк разлил? Фанни?"
Машка промолчал.
"Стерва, халява..."
"Полегче, - сказал Машка. - Полегче выражайся. Я тебе еще не говорил я ей сейчас предложение сделал".
Несколько мгновений Малина смотрел на Машку с полуоткрытым ртом, затем неприятно заржал.
"Ну, и как она?"
"Никак. Во всяком случае, не отказала", - самодовольно улыбнулся Машка.
"Да, это сильная новость, - ехидно покивал головой Малина. И снова заржал. - Представляю семейку: Машка и Фанни! Ха-ха! Веселый вы народ, ей-богу насмешили..."
"А что?"
"Идиот. Что ты про нее знаешь?"
"Ну..." - смутился Машка.
"Душе настало пробужденье... Идиот".
"Слушай, не оскорбляй меня, пожалуйста".
"Да что еще сказать про тебя, если ты водишься, не зная с кем, треплешь языком где попало и чего не следует..."
"Слушай, Саня, ты сейчас схлопочешь".
"Что?! - крикнул Малина, подходя к нему вплотную. - Да я тебя щас!.."
Они стояли друг против друга, меряясь взглядами. Малина аж трясся от злобы.
"Ну, ударь, - спокойно сказал Машка. - Ударь, если это доставит тебе удовольствие. Я с тобой драться не собираюсь".
Малина сразу обмяк, подошел к столу, налил себе в рюмку, выпил.
"И за что я люблю тебя, дурака, - устало проговорил он. - Ты даже не представляешь, как ты меня подвел, каких людей ты под удар подставил..."
"Ну, объясни, в чем дело, может пойму, хоть я и идиот..." - Машка тоже подсел к столу.
"Извини, я перенервничал. Но ты тоже хорош..."
"А что?"
"Сейчас. Все сейчас объясню, ждать больше некогда..."
Малина замолчал. Выпил еще. Повертел в руке рюмку. Снова налил и выпил. И опять тяжело задумался, с треском разминая в пальцах сигарету.
В тишине было слышно, как за окном бушевало небо. В стеклах дробился дождь.
"Санек, - нежно сказал Машка, - Санек, ты помнишь такие старые добрые времена в 18-й аудитории?"
"Я думал, в 18-м году", - усмехнулся Малина.
"Ты знаешь, я недавно песенку такую сочинил о тех временах: "Ах, это было так давно, когда все стриглись под битлов, и крошка Кло шептала мне, хлебнув вина: "Какие были времена!"..." - Машка вполголоса запел.
"А ты даже не пошел на Сережкины похороны. А я вот - ходил. И Ибрагим пришел, хотя они с Сережкой в последнее время не разговаривали. И даже Таня пошла, хотя она его почти не знала..."
"Я же тебе объяснял, почему не пошел. Я не хочу видеть его мертвым, я хочу помнить его живым. Он навсегда останется в моей памяти только живым".
"Слова это все, слова... Я видел его мертвым, и гроб нес, и поцеловал его на прощанье, и ничего с моей памятью от этого не случилось". - Малина, присев у кухонного пенала, нагружал хозяйственную сумку всякой снедью: консервами, галетами какими-то, достал буханку хлеба...
"Мы разные люди".
"Разные", - согласился Малина.
С грохотом распахнулось окно. Шторы размазало по стенам. Дождь брызнул в комнату так, словно облако лопнуло.
С минуту Машка и Малина боролись с порывами ветра, водружая раму на место, выпутывались потом из рухнувших штор, пока не уселись снова за стол, смеясь и утирая мокрые лица.
"Ну, что, - сказал, отдуваясь, Машка, - что ты мне все хотел такое страшное сообщить, да не решался? Не бойсь, говори, переживу как-нибудь".
"Погоди", - ответил Малина, все еще смеясь. Стащил через голову влажную футболку и ушел в комнату.
Вернулся он не скоро. А когда вернулся, на нем уже были: выгоревшая на солнце брезентовая куртка - память о студенческих стройотрядах, латаные-перелатаные джинсы и гитара, висевшая на плече стволом вниз. В руке он держал небольшой дорожный кейс.
"Дело в том, что... - Он взглянул на часы. - Через час мы должны быть в условленном месте на окраине города, где нас будут ждать мои друзья. А еще через некоторое время мы уже будем ехать в одну солнечную республику, где нас, правда, не ждут, но примут хорошо... Сегодняшнее торжество было организовано мной для Тани - мы теперь с ней не скоро увидимся... Итак, ты едешь? Я жду".
Малина достал из холодильника еще одну - последнюю - бутылку коньяка, положил ее за пазуху.
"Это пригодится в дороге, - пояснил он. - Итак?.."
Следующим движением Малина нажал на кнопку оттайки и, нагнувшись, вытащил откуда-то снизу большой черный пистолет.
"Да, - грустно сказал Машка, - я знал, что ты генерал ордена иезуитов".
"А я знал, что ты ничего не знаешь, - сатирически отвечал Малина. - Но сейчас не время шутить. Шутки кончились. Тебе опасно здесь оставаться".
"Я не поеду".
Малина помедлил, подсел к столу и разлил остатки из бутылки. Достал сигарету, прикурил.
"Возможно, ты прав, - задумчиво произнес он. - Возможно, так ты легче отделаешься. Но мой тебе совет: уезжай из Москвы на время, и лучше в какую-нибудь дикую глушь, в какой-нибудь Петропавловск-на-Клязьме. Вполне вероятно, что в этом случае тебя вообще не станут трогать".
"Но ты так ничего и не объяснил. Кому и в чем перешел я дорогу, хотелось бы мне знать?"
Малина потушил сигарету, залпом выпил коньяк, встал. Взгляд его был холоден и далек.
"Видишь ли, Машка, это только в старых романах принято все объяснять. В жизни все гораздо сложнее. Но кое-что я тебе скажу. Во-первых, не ходи к своему приятелю из театра на Юго-Западной - из его окружения исходят сигналы. Во-вторых, знай, что твоя переписка смотрится - хотя, это, в принципе, в порядке вещей... И в-третьих, постарайся, пожалуйста, впредь никогда и нигде не упоминать, кого ты иногда мог видеть со мною... Да, и вот что еще..."
Он открыл кейс и достал оттуда небольшое портмоне.