Сказано: "Марфа,
Марфа, печешися о многом, а единое на потребу суть".
Светлыеиточнопустыеглазаегосмотрят так, как будто Воропонов
догадываетсяо чем-то и вот сейчас оглушит необыкновенным словом. Иногда он
как будто и начинал говорить нечто:
- Конечно, и Христос хлеб вкушал, так что Марфа...
- Ну-ну,-останавливалего кожевник Житейкин, церковный староста, -
куда поехал?
Воропонов умолкал, двигая серыми ушами, а Илья спрашивал кожевника:
- Ты мое дело понимаешь?
- Этозачем?- искренно удивлялся Житейкин. - Дело - твое, тебе его и
понимать, чудак! У тебя - твое, у меня - мое.
Артамоновпил густое пиво и смотрел сквозь дере-? вья на мутную полосу
Окиилевее,где в бок ей выполч зала из ельника, из болот, зеленой змеею
фигурноизогнувшаясяВатаракша.Там,намысу,назолотойпарче песка
масляносветитсящепаистружка,краснееткирпич среди примятых кустов
тальника,вытянуласьдлинная,мясногоцвета фабрика, похожая на гроб без
крышки.Горит на солнце амбар, покрытый матовым, еще не окрашенным железом,
и,точно восковой, тает желтый сруб двухэтажного дома, подняв в жаркое небо
тугонатянутыезолотыестропила,-Алексей ловко сказал, что дом издали
похожнагусли.Алексейживеттам, отодвинут подальше от парней и девиц
города;трудносним, задорен и вспыльчив. Петр тяжелее его, в Петре есть
что-то мутное; еще не понимает он, как много может сделать смелый человек.
Полицу Артамонова проходит тень, он, усмехаясь, смотрит из-под густых
бровейнагорожан,это-дешевый народ, жадность к делу у них робкая, а
настоящего задора - нет.
Ночами,когдагородмертвоспит, Артамонов вором крадется по берегу
реки,позадворкам, в сад вдовы Баймаковой. В теплом воздухе гудят комары,
икакбудтоэтоониразносятнадземлей вкусный запах огурцов, яблок,
укропа.Лунакатитсясредисерыхоблаков,реку гладят тени. Перешагнув
черезплетеньвсад, Артамонов тихонько проходит во двор, вот он в темном
амбаре, из угла его встречает опасливый шёпот:
- Незаметно прошел? Сбрасывая одежду, он сердито ворчит:
- Досада это мне, - прятаться! Мальчишка я, что ли?
- А не заводи полюбовницу.
- Рад бы не завел, да господь навел.
- Ой, что ты говоришь, еретик! Мы с тобой против бога идем...
- Ну, ладно! Это - после. Эх, Ульяна, люди тут У вас...
- Аты-полно,нескучай,-шепчетженщина и долго, с яростной
жадностью,утешаетего ласками, а отдохнув, подробно рассказывает о людях:
кого надо бояться, кто умен, кто бесчестен, у кого лишние деньги есть.
- ПомяловсВоропоновым,зная, что тебе дров много нужно, хотят леса
кругом скупить, прижать тебя.
- Опоздали, князь леса мне запродал.
Вокругних,надниминепроницаемочернаятьма, они даже глаз друг
друганевидятиговорятбеззвучнымшёпотом.
- Опоздали, князь леса мне запродал.
Вокругних,надниминепроницаемочернаятьма, они даже глаз друг
друганевидятиговорятбеззвучнымшёпотом.Пахнет сеном, березовыми
вениками,изпогребаподнимаетсясыроватый,приятныйхолодок. Тяжелая,
точноизсвинцалитая,тишинаоблилагородишко; иногда пробежит крыса,
попищатмышата, да ежечасно на колокольне у Николы надбитый колокол бросает
во тьму унылые, болезненно дрожащие звуки.
- Экаятыдородная!-восхищаетсяАртамонов,поглаживая горячее и
пышное тело женщины. - Экая мощная! Что ж ты родила мало?
- Кроме Натальи - двое было, слабенькие, померли.
- Значит - муж был плох...
- Неповеришь,- шепчет она, - я ведь до тебя и не знала, какова есть
любовь.Бабы,подруги, бывало, рассказывают, а я - не верю, думаю: врут со
стыда!Ведь,кроместыда,яине знала ничего от мужа-то, как на плаху
ложиласьнапостель.Молюсьбогу:заснулбы, не трогал бы! Хороший был
человек, тихий, умный, а таланта на любовь бог ему не дал...
ЕерассказивозбуждаетиудивляетАртамонова,крепко поглаживая
пышные груди ее, он ворчит:
- Вот как бывает, а я и не знал, думал: всякий мужик бабе сладок.
Ончувствует себя сильнее и умней рядом с этой женщиной, днем - всегда
ровной,спокойной,разумнойхозяйкой,которуюгородуважает за ум ее и
грамотность. Однажды, растроганный ее девичьими ласками, он сказал:
- Японимаю,начтотыпошла. Зря мы детей женили, надо было мне с
тобой обвенчаться...
- Детиутебя- хорошие, они и узнают про нас, - не беда, а вот если
город узнает...
Онавздрогнулавсемтелом.-Ну, ничего, - шепнул Илья. Как-то она
полюбопытствовала:
- Скажи-ка: вот - человека ты убил, не снится он тебе?
Равнодушно почесывая бороду, Илья ответил:
- Нет,якрепкосплю, снов не вижу. Да и чему сниться? Я и не видал,
каковон. Ударили меня, я едва на ногах устоял, треснул кого-то кистенем по
башке, потом - другого, а третий убежал.
Вздохнув, он с обидой проворчал:
- Наткнутся на тебя дураки, а ты за них отвечай богу...
Несколько минут лежали молча. - Задремал?
- Нет.
- Иди,светатьскороначнет;на стройку пойдешь? Ох, умаешься ты со
мной...
- Небойся,-набуднихватило, хватит и на праздник, - похвалился
Артамонов, одеваясь.
Онидетпохолодку,вперламутровом сумраке раннего утра; ходит по
своейземле,сунувруки за спину под кафтан; кафтан приподнялся петушиным
хвостом; Артамонов давит тяжелой ногою стружку, щепу, думает:
"Олешкенадодатьвыгуляться,пускайснегопена сойдет.