Лучи были чуть теплые.
Сорвавпосеребренный росою лист лопуха, Наталья приложила его к щеке, потом
кдругой и, освежив лицо, стала собирать на лист гроздья красной смородины,
беззлобнодумая о свекре. Тяжелой рукою он хлопал ее по спине и, ухмыляясь,
спрашивал:
- Ну, что - живешь? Дышишь? Ну - живи!
Другихсловдлянееунего,видимо,небыло,а ласковые шлепки
несколько обижали ее - так ласкают лошадей.
"Разбойниккакой",-подумалаона,заставляясебя думать о свекре
враждебно.
Пелизяблики,зорянки,щебеталичижи,тихо, шёлково шуршали листья
деревьев,далеко на краю города играл пастух, с берега Ватаракши, где росла
фабрика,доносилисьчеловечьиголоса,медленноплывяв светлой тишине.
Что-тощелкнуло;вздрогнув,Натальяподнялаголову, - над нею, на сучке
яблони висела западня для птиц, чиж бился среди тонких прутьев.
"Кто ж это ловит? Никита?"
Где-то хрустнул сухой сучок.
Когдаонавернуласьвдомизаглянулавкомнатуматери,та,
проснувшись,лежалавверхлицом,удивленно подняв брови, закинув руки за
голову.
- Кто...что ты? - тревожно спросила она, приподнимаясь на локте.
- Ничего,вот - смородины к чаю набрала тебе. На столе у кровати стоял
большойграфинкваса,почтипустой,квас был пролит на скатерть, пробка
графиналежаланаполу.Строгие, светлые глаза матери окружены синеватой
тенью,нонеопухлиотслез,как ожидала видеть это Наталья; глаза как
будтотожепотемнели, углубились, и взгляд их, всегда несколько надменный,
сегодня казался незнакомым, смотрел издали, рассеянно.
- Комарыспатьнедают,в амбаре спать буду, - говорила мать, кутая
шеюпрвстыней.-Искусали.Атычто рано встала? Зачем хвдишь босая по
росе? Подол мокрый. Простудишься...
Говориламать неласково и невхатнв, сквозь какие-то свои думы. Тревога
дочери постепевнй заменялась неприязненным и острым любопытегввм женщины.
- Я проснулась - подумала " те#е... во сне тебя видела.
- Что подумала? - осведомилась мать, глядя в, потолок.
- Вот - "дна ты спишь, ёез меня...,
Натальепоказалось,чтощекиматеризарумянились и что, когда она,
улыбаясь, сказала: "Я не боязлива", - улыбка вышла фальшивой.
- Ну,иди,милок, твой проснулся, слышишь - топает? - приказала мать,
закрыв глаза.
Медленноподнимаясьполестнице,Натальядумалабрезгливо и почти
враждебно:
"Ночевалонунее, это он квас пил. Шея-то у нее в пятнах, не комары
накусали,анацеловано.Нескажу Пете об этом. В амбаре спать хочет. А -
кричала..."
- Гдебыла?-спросилПетр,зорковсматриваясь в лицо жены, - она
опустила глаза, чувствуя себя виноватой в чем-то.
- Смородину собирала, к матери зашла.
- Ну, что же она?
- Ничего будто...
- Так,- сказал Петр, дернув себя за ухо, - так! И, усмехаясь, потирая
темно-рыжий подбородок, вздохнул:
- Видна,правдуговориладураБарская: крику - не верь, слезам - не
верь.
Затем он строго спросил:
- Никиту видела?
- Нет.
- Как же - нет? Вон он - птиц ловит в саду.
- Ой,-пугливокрикнулаНаталья,-аявот так, в одной рубахе
ходила!
- То-то вот...
- И когда он спит?
Петр,надеваясапог, громко крякнул, а жена, искоса взглянув на него,
усмехнулась, говоря:
- Ведьгорбат, а приятный, приятнее Алексея... Муж крякнул еще раз, но
- потише.
...Каждыйдень,навосходесолнца,когдапастух,собираястадо,
заунывнонаигрывалнадлинной берестяной трубе, - за рекою начинался стук
топоров,и обыватели, выгоняя на улицу коров, овец, усмешливо говорили друг
другу:
- Чу, затяпали, ни свет ни заря...
- Жадность - покою лютый враг.
ИльеАртамоневуиногдаказалось,чтоонужепреодолелленивую
неприязньгорода;дремовцыпочтительноснималипреднимкартузы,
внимательнослушали его рассказы о князьях Ратских, но почти всегда тот или
другой не без гордости замечал:
- У нас господа попроще, победнее, а - построже ваших!
Вечерами,впраздники, сидя в густом, красивом саду трактира Барского
на берегу Оки, он говорил богачам, сильным людям Дремова:
- От моего дела всем вам будет выгода.
- Давайбог,-отвечалПомялов,усмехаясь,коротенькой,собачьей
улыбкой,инельзя было понять: ласково лизнет или укусит? Его измятое лицо
неудачноспрятанов пеньковой бородке, серый нос недоверчиво принюхивается
ко всему, а желудевые глаза смотрят ехидно.
- Давайбог,-повторяетон,-хотя и без тебя не плохо жили, ну,
может, и с тобой так же проживем. Артамонов хмурится:
- Двоемысленно говоришь, не дружески. Барский хохочет, кричит:
- Он у нас - такой!
УБарскогонаместелицаскупоналяпаныбагровые куски мяса, его
огромнаяголова,шея,щеки,руки-весьон густо оброс толстоволосой,
медвежьейшерстью,уши-невидны,ненужныеглазаскрытывжирных
подушечках.
- Всямоясилавжир пошла, - говорит он и хохочет, широко открывая
пасть, полную тупыми зубами.
КАртамоновуприсматриваетсяоченьсветлымиглазамитележник
Воропонов, он поучает сухоньким голосом:
- Деладелать- надо, а и божие не следует забывать.