Глафира и Тятин помогают тебе?
Л а п т е в. В чём?
Ш у р а. Не финти, Яшка! Ты понимаешь. Я тоже хочу помогать, слышишь?
Л а п т е в (удивлён). Что это ты, девушка, как будто только сегодня проснулась?
Ш у р а (гневно). Не смей издеваться надо мной! Ты - дурак!
Л а п т е в. Возможно, что и дурак, но всё-таки я хотел бы понять...
Ш у р а. Варвара идёт!
Л а п т е в. Ну, я её не желаю видеть.
Ш у р а. Идём... Скорей.
Л а п т е в (обняв её за плечи). В самом деле - что с тобой?
(Ушли, затворив за собой дверь.)
В а р в а р а (слышит, как щёлкнул замок двери, подошла к ней, повертела ручку). Это ты, Глафира? (Пауза.) Там есть кто-нибудь? Таинственно... (Быстро уходит.)
(Шура тащит за руку Доната.)
Д о н а т. Ну, куда ты меня, Шурок...
Ш у р а. Стой! Говори: отца в городе уважают?
Д о н а т. Богатого везде уважают. Озоруешь ты всё...
Ш у р а. Уважают или боятся?
Д о н а т. Не боялись бы, так не уважали.
Ш у р а. А - любят за что?
Д о н а т. Любят? Не знаю.
Ш у р а. А - знаешь, что любят?
Д о н а т. Его? Как сказать? Извозчики - как будто любят, он с ними не торгуется, сколько спросят, столько и даёт. А извозчик, он, конечно, другому скажет, ну и...
Ш у р а (притопнув ногой). Ты смеёшься?
Д о н а т. Зачем? Я правду объясняю.
Ш у р а. Ты стал злой. Ты совсем другой стал!
Д о н а т. Ну, где уж мне другим быть! Опоздал я.
Ш у р а. Ты хвалил мне отца.
Д о н а т. Я его и не хаю. У всякой рыбы своя чешуя.
Ш у р а. Все вы - врёте.
Д о н а т (понурясь, вздыхая). Ты - не сердись, сердцем ничего не докажешь.
Ш у р а. Уходи! Слушай, Глафира... Ну, кто-то лезет... (Спряталась в драпировку.)
(Входит Алексей Достигаев, щёголь, в галифе, шведской куртке, весь в ремнях и карманах.)
А л е к с е й. Вы всё хорошеете, Глаша.
Г л а ф и р а (угрюмо). Приятно слышать.
А л е к с е й. А мне - неприятно. (Встал на дороге Глафиры.) Не нравится мне хорошее, если оно не моё.
Г л а ф и р а. Пропустите, пожалуйста.
А л е к с е й. Сделайте одолжение. (Позевнув, смотрит на часы.)
(Входит Антонина, несколько позднее - Тятин.
Ш у р а. Ты, кажется, и за горничными ухаживаешь?
А н т о н и н а. Ему - всё равно, хоть за рыбами.
А л е к с е й. Горничные, если их раздеть, ни в чём не уступают барыням.
А н т о н и н а. Слышишь? Он теперь всегда говорит такое, точно не на фронте жил, а в кабаке...
Ш у р а. Да, раньше он был такой же ленивый, но не такой храбрый на словах.
А л е к с е й. Я - и на деле.
А н т о н и н а. Ах, как врёт! Он - трус, трус! Страшно боится, что его соблазнит мачеха.
А л е к с е й. Что ты сочиняешь? Дурочка!
А н т о н и н а. И отвратительно жадный. Ты знаешь, я ему плачу рубль двадцать копеек за тот день, когда он не скажет мне какой-нибудь гадости. Он - берёт!
А л е к с е й. Тятин! Вам нравится Антонина?
Т я т и н. Да. Очень.
Ш у р а. А - я?
Т я т и н. Говоря правду...
Ш у р а. Ну да, конечно, правду!
Т я т и н. Вы - не очень.
Ш у р а. Вот как? Это правда?
Т я т и н. Да.
А н т о н и н а. Не верь, он сказал, как эхо.
А л е к с е й. Вы бы, Тятин, женились на Антонине. Мне она надоела.
А н т о н и н а. Какой болван! Уйди! Ты похож на беременную прачку.
А л е к с е й (обняв её за талию). Ох, какая аристократка! Не гризе па ле семиачки, се моветон (это дурной тон (франц.) - Ред.)
А н т о н и н а. Оставь меня!
А л е к с е й. С удовольствием! (Танцует с ней.)
Ш у р а. Может быть, я совсем не нравлюсь вам, Тятин?
Т я т и н. А зачем вы хотите знать это?
Ш у р а. Надо. Интересно.
А л е к с е й. Ты что мямлишь? Она замуж за тебя напрашивается. Теперь все девицы торопятся быть вдовами героев. Ибо - паёк, ореол и пенсия.
А н т о н и н а. Он уверен, что это остроумно!
А л е к с е й. Пойду по своей стезе. Тонька, проводи меня до прихожей.
А н т о н и н а. Не хочу!
А л е к с е й. Мне нужно. Серьёзно, идём!
А н т о н и н а. Наверное, какая-нибудь глупость.
Ш у р а. Тятин, вы - правдивый человек?
Т я т и н. Нет.
Ш у р а. Почему?
Т я т и н. Невыгодно.
Ш у р а.
Если вы так говорите, - значит, вы правдивый. Ну, теперь скажите сразу: вам советуют свататься ко мне?
Т я т и н (закуривая, не сразу). Советуют.
Ш у р а. А вы понимаете, что это плохой совет?
Т я т и н. Понимаю.
Ш у р а. Да, вы... Вот не ожидала! Я думала, вы...
Т я т и н. Скверно думали, должно быть?
Ш у р а. Нет, вы... замечательный! А может быть, вы - хитрый, да? Вы играете на правду? Чтобы околпачить меня?
Т я т и н. Это мне - не по силам. Вы - умная, злая, озорная, совсем как ваш отец; по совести говоря - я вас боюсь. И рыжая вы, как Егор Васильевич. Вроде пожарного факела.
Ш у р а. Тятин, вы - молодец! Или - страшная хитрюга...
Т я т и н. И лицо у вас - необыкновенное...
Ш у р а. Это - о лице - для смягчения удара? Нет, вы хитрый!
Т я т и н. Думайте как хотите. По-моему, вы обязательно сделаете что-нибудь... преступное! А я привык жить кверху лапками - знаете, как виноватые кутята...
Ш у р а. В чём виноватые?
Т я т и н. Не знаю. В том, что кутята, и - зубов нет, укусить не могут.
А н т о н и н а (входит). Дурак Алёшка страшно больно дёрнул меня за ухо. И деньги отобрал, как жулик! Знаешь, он сопьётся, это - наверное! Мы с ним такие никчемушные, купеческие дети. Тебе - смешно?
Ш у р а. Тоня, - забудь всё плохое, что я тебе говорила о нём!
А н т о н и н а. О Тятине? А - что ты говорила? Я не помню.
Ш у р а. Ну, что он свататься хочет ко мне.
А н т о н и н а. Почему это плохо?
Ш у р а. Из-за денег.
А н т о н и н а. Ах, да! Ну, это - свинство, Тятин!
Ш у р а. Жаль, не слышала ты, как он отвечал на мои вопросные слова.
А н т о н и н а. Варумные слова (warum (нем.) - почему? - Ред.). Помнишь "Варум" Шуберта?
Т я т и н. Разве Шуберта?
А н т о н и н а. Варум очень похоже на птицу марабу, такая мрачная птица... в Африке.
Ш у р а. Что ты сочиняешь?
А н т о н и н а. Я всё больше люблю страшное. Когда страшно, то уже не скучно. Полюбила сидеть в темноте и ждать, что приползёт огромный змей...
Т я т и н (усмехаясь). Это - который был в раю?
А н т о н и н а. Нет, страшнее.
Ш у р а. Ты - занятная. Всегда выдумываешь что-нибудь новое, а все говорят одно и то же: война - Распутин - царица - немцы, война революция...
А н т о н и н а. Ты будешь актрисой или монахиней.
Ш у р а. Монахиней? Ерунда!
А н т о н и н а. Это очень трудно быть монахиней, нужно играть всегда одну роль.
Ш у р а. Я хочу быть кокоткой, как Нана у Золя.
Т я т и н. Вот как вы говорите! Ф-фу!
Ш у р а. Мне - развращать хочется, мстить.
Т я т и н. Кому? За что?
Ш у р а. За то, что я - рыжая, за то, что отец болен... за всё! Вот когда начнётся революция, я развернусь! Увидишь.
А н т о н и н а. Ты веришь, что будет революция?
Ш у р а. Да! Да!
Т я т и н. Революция - будет.
Г л а ф и р а. Шура, приехала мать Мелания, Егор Васильевич хочет принять её здесь.
Ш у р а. Ух - тётка! Бежим ко мне, дети! Тятин, - вы очень уважаете вашего брата?
Т я т и н. Он мне - двоюродный.
Ш у р а. Это не ответ.
Т я т и н. Кажется - родственники вообще мало уважают друг друга.
Ш у р а. Вот это - ответ!
А н т о н и н а. Бросьте говорить о скучном.
Ш у р а. Вы очень смешной, Тятин!
Т я т и н. Ну, что ж делать?
Ш у р а. И одеваетесь вы смешно.
(Ушли. Глафира отпирает дверь, скрытую драпировкой. В дверях, куда ушла молодёжь, - Булычов. Медленно и важно входит игуменья Meлания, с посохом в руке. Глафира стоит, наклоня голову, придерживая драпировку.)
М е л а н и я. Ты всё ещё здесь трёшься, блудодейка? Не выгнали тебя? Ну, скоро выгонят.
Б у л ы ч о в. Ты тогда в монахини возьми её, у неё - деньги есть.
М е л а н и я. А-а, ты - здесь? Ой, Егор, как тебя перевернуло, помилуй бог!
Б у л ы ч о в. Глаха, закрой двери да скажи, чтоб сюда не лезли. Садись... преподобная! Об каких делах поговорим?
М е л а н и я. Не помогают доктора-то? Видишь: господь терпит день, терпит год и век...
Б у л ы ч о в. О господе - после, давай сначала о деле.