- Ну вот, ну что тут с тобой кота тянуть, козырей же навалом, готовь рубильник заранее.
- Играй! - сказал Серега. - Козырей!
Шурка подождал еще, пока он получше озвереет. Везло же ему, красавцу, и в картах везло, и в любви.
На шум принесло к нам боцмана. Наш кубрик, наверное, самый веселый, никак его не минуешь. С толстенной книгой пришел, пальцем заложенной.
- Так! - вздохнул. - Ну что с вами делать, безнадежные вы мужики. Силком вас книжки заставлять читать?
- Начитались уже, - ответил Серега. - Надо отдых дать извилинам.
- Если б они были у тебя!
- Были, - Серега сказал, - да я их всякой мурой забил. Все одно и то же пишут. Какие все хорошие. Как им всем хорошо.
- Для тебя же, дурака, и стараются. Чтоб ты цель имел в жизни. Было бы тебе, понимаешь, на что равняться. Стремиться к чему.
- К правде, боцман, - сказал Димка. - Токмо к ней единой.
Боцман повернулся к нему.
- Закройся! Правда - ее, знаешь, не всем и говорить можно.
- Да-а? Это что-то новенькое.
- Такому вот скажи - он и будет сидеть в грязи по макушку. Скажет, что так и нужно.
- Товарищ боцман, вы большой ученый!
Боцман посопел и сказал:
- Подмети в кубрике. Чтоб ни одного окурка.
- А кто уборщик? Расписания же нету.
- Вот с тебя и начнется.
Димка сказал, усмехаясь:
- Кроме того, боцман, ты еще, оказывается, волюнтарист.
- Возьми веник, салага. Сказали тебе.
- Есть!
- То-то вот. Безнадежные вы мужики!
Димка, когда он ушел, опять полез в койку. Все же освоился, салага.
Я лежал, слушал, как вода шипит за переборкой, почти у меня над ухом. Меня слегка укачивало от хода, и я летел куда-то, над страшной студеной глубиной, только мне было тепло и сухо. И я было заснул, но они заговорили снова.
Восьмым у нас в кубрике Ванька Обод жил. Я вам еще про него не рассказывал. Да я его и не замечал особенно. Весь он - из сапог и шапки, а под шапкой едва его личико разглядишь - наморщенное. И всегда он помалкивал и хмурился, а в кубрике сразу же заваливался в койку, только сапоги свешивались через бортик. Вот он полеживал, этот Ванька Обод, покачивал сапожищем, а тут вдруг заговорил:
- Чтоб цель имел! Я ее вот лично имею. Мне цыганка посулила: "Ты, золотой, в казенном доме умрешь, тридцати семи годков". Так мне чего беспокоиться?
Шурка привстал с картами, но так, наверное, и не разглядел его, за голенищем с раструбом.
- Ванька, ты там чего?
- А ничего. Чего! Чего!
- Какая у тебя цель?
- Бабу свою пришить. Как раз время. Я знаю, с кем она там сейчас. А я, дурак, аттестат ей открыл.
- Ну, Ванька, - сказал Шурка, усмехаясь, - ты за морями видишь.
- Ага. За синими и за зелеными. Сам пользовался. Я с одной, примужней, роман в Нагорном имел. Так мы на его аттестат так славно время проводили. Он вторым штурманом ходил. Что ты! Всю дорогу хмельные были. Вот стервь!
- Приятно вспомнить?
- А нет, скажешь? Потом она его на причале встретила: "Ах, Витенька, я без тебя не жила, а прямо таяла". Вот именно таяла. Ну, я приду - ох, если застану! Топориком это дело пресеку...
- Эту, - спросил Шурка, - с которой роман имел?
- Зачем? Свою.
- Да как же застанешь? Она у диспетчера справится, когда у тебя приход.
Ванька там призадумался. Нам не понять было, травит он или всерьез. Потом опять донеслось из-за голенища:
- А вот и не узнает. Я на всю экспедицию не задержусь, спишусь на первой базе. Или на второй. У меня врачиха есть знакомая. Душевная баба, Софья Давыдовна. Глупая, сил нет. Бюллетень мне выписывала за первый свист: "Радикулит у меня, говорю, наследственный". Она и проверять не стала. "Правильно, голубчик, отдохни, надо разумно к своему здоровью относиться". А топор у меня в сенях лежит. С топором и войду.
- Постой, - сказал Шурка, - а если она одна будет? Ванька опять призадумался. Но ненадолго. Одна - значит, не вышло. Да не может быть, чтобы одна. Бабе одной скучно.
Алик вдруг подал голос:
- Почему же "не может быть"? А если она тебя любит?
- А я что сказал? - спросил Ванька. - Не любит?
- Ну, значит, ждет...
Голенище затряслось - от Ванькиного смеха. Тряслось оно долго, Ванька смеялся с чистым сердцем, хотя голос у него надтреснутый был и хриплый. Потом он сел в койке, и шапка на нем затряслась, уши так и прыгали, он часто и шапку не снимал, когда заваливался в койку. Потом Ванька спросил:
- Ты что, маленький? Или мешком шлепнутый? Не знаешь, кого бабы любят? Они мужика любят, который рядом, понял? А когда его нету, они другого любят. Он теперь с ней рядом. Эх, салага! Ты с бабами спал или с мамкиной подушкой?
- И никаких исключений? - спросил Димка. С еле заметной своей усмешкой.
Ванька опять завалился в койку.
- Исключений! Мне кореш про нее написал, еще в прошлом плавании. Верный кореш, не соврет. Он ее с этим хмырем видал, как они на пару из магазина выходили. А магазин какой, знаешь?
- Нет, - сказал Димка. - Какой же магазин?
- Галантерейный. Духи продают. И чулки. И эти... бюстгалтеры. Так что он теперь ее лапает, как врага народа.
Васька Буров бросил читать свой талмуд, заворочался.
- Бичи, кончайте вы свою дурь. Я с тоски не засну.
- А ты, давай, - сказал ему дрифтер, - включайся в беседу. Это не дурь, Вася, а семейная проблема.
- А я уж их все порешал давно. А до ваших мне дела нету.
- Да ты с нами-то поделись. Как они решаются.
- Так и решаются. Потрохов народи и радуйся.
Дрифтер даже подпрыгнул на лавке.
- Вот те на! Радуйся. Да у меня их четверо. Хоть в сенях спи.
Шурка с Серегой зареготали.
- Вот и хорошо, - сказал Васька. - Теперь твою бабу никто и не соблазнит. А соблазнят - тоже горя мало. Главное - потрохи. У тебя они пацаны, что ли?
- Четверо военнообязанных.
Васька вздохнул с завистью:
- Я б хоть одного хотел. А то у меня обе - пацанки. Хорошие, но пацанки.
- Плохой ты задельщик, Вася. К следующему рейсу не исправишься, мы тебя артельным не изберем.
- Тебя бы вот попросить - заделывать.
- Я, Вась, всегда за товарища.
- Конечно. Мозгу-то чуть, на что другое не хватит.
Дрифтер не обиделся, зареготал - со всеми за компанию. Васька повернулся лицом к переборке. Но дрифтер опять к нему пристал:
- Васька, а Васька!
- Ну чо тебе?
- Не чокай, мы те все равно спать не дадим. Ты как их зовешь, пацанок, - Сашка и Машка? Или же - Сонька и Тонька?
- Что я их - для потехи родил?
- А для чего, Вась?
- Дурак ты. Им жить надо. Имена им для жизни дают. Не просто так, корове кличка.
- Ну, дак как же ты, как же ты их, Вася?
- Как же... Одну - Неддочка. Недда.
- Ух ты! Кит тебя проглоти полосатый! А другую, Вася?
- Другую - это... Земфира.
Я думал - они до слез нарегочутся.
- Не, Вась, не обидься. Заделал плохо, дак хоть назвал хорошо. Неддочка, значит, и Земфира? Ах ты, цыган.
Васька помолчал и вздохнул тяжким вздохом:
- Не, бичи, я вижу - вы так не кончите. Ну-ка я вам сказку расскажу.
Дрифтер запрыгал, заскрипел лавкой.
- Давай, Вася, травани чего-нибудь божественное про волков.
- Жил, значит, король. В древнее время. Молодой и распрекрасный.
- Это где же было? - спросил Шурка.
- Где? В Турции.
- Там не король, там султан. С гаремом.
- Сиди! - заорал дрифтер. - Шесть классов кончил, а все знает - где король, где султан. Дай сказку слушать.
- Жил, значит, король, и служил у него кандеем один бич, с детства порченый. Горб у него был на спине.
Шурке не понравилось:
- А без горба нельзя?
- Нельзя. Тут все дело в горбе. А условие кандею такое было - каждый день новую похлебку варить. Чтоб без повтору, иначе секир-башка. Ну, изворачивался бич. И король его за это очень любил. Как приедет с охоты, сразу - кандея: "Чего сегодня настряпал?" - "Супа с оленем, господин король". - "А вчера разве не с оленем?" -"Никак нет, господин король, вчера с кабаном". - "А завтра?" - "А с этим, как его, с медведем".