- "Ну валяй. Но если ты мне, швабра, то же самое сваришь, чего я уже отведал, я те голову острой шашкой снесу и прикажу моим ближайшим помощникам съесть!" Так ему, бичу-то, жилось. А звали его Маленький Мук. Да, и вот как-то приходят три ведьмы. Мымры ужасные, из-под носа клыки торчат. Идут к этому кандею на кухню...
- Где ж охрана была? - Шурка спросил, военный человек.
- Где? Вся с королем уехала, на медведя. А ведьмы -они через любую охрану пройдут. Да, и говорят они кандею: "Слышь, кандей, а хочешь - мы тебе горб исправим?" - "Как так?" - "А это наше дело. Исправим и все. Красив будешь, как принц, и королевская дочка в тебя влюбится без памяти. Двенадцать потрохов тебе нарожает и верность будет блюсти. Ты, например, в море уйдешь, брильянты искать на дальних островах, а она хоть черным хлебушком перебьется, а верность тебе соблюдет". - "А что же я за это должен сделать?.." - "А вот чего. Супа ему с оленем навари". - "Дак он уж рубал с оленем". - "Вот еще навари".
- Ать, стервы! - дрифтер опять заерзал.
- "Э, - говорит кандей, - так я не только что горба, так я головы лишуся". - "Ну как хочешь, - ведьмы сказали, - мы тебе самое легкое предлагаем". - "Да вдруг он заметит? На кого мне тогда сваливать?" - "А вот, говорят, в том-то все и дело! Тебе еще гарантию дай. Какое же с твоей стороны будет геройство?" А за королевскую дочку геройство надо бы проявить.
- Это понятно, - Шурка кивнул. В карты он уже не глядел.
- Ну, кандей почесал горб и думает: "Была не была. Сварю я ему с оленем. Со вчерашнего вроде осталось. Может, он и не заметит". Приезжает король с охоты: "Супчику бы, говорит, навернул сейчас, тарелок бы восемь!" "А пожалста, господин король, целый бак наварили". Сел король за похлебку. "Это чего, говорит, я отведываю?" - "А что, не вкусно?" - "Вкусно, говорит, и даже жалко, что я этого больше в жизни не порубаю". Тут у кандея надежда появилась. Вдруг его король помилует. И он все же честный был, кандей, до сих пор не врал ни разу. Бац королю в ножки и лбом трясет. "Ты чего это, верный Мук?" - "Виноват, господин король, вы это уже вчера рубали". Король сразу и ложку бросил. "Ах ты, волосан, где моя любимая шашка?" Сразу к нему вся охрана кидается. "Вот, господин король, мою возьмите". - "Нет, уж лучше мою"... Король и на охрану озверел: "Я сказал - мне мою любимую чтоб дали! Я всю жизнь мечтал кому-нибудь этой шашкой башку снести, да все случая не было..." Побежали, значит, за любимой шашкой... Тут Васька примолк.
- А дальше чего было? - спросил дрифтер. - Э, ты не спи! Досказывай. Принесли шашку, а дальше?
- Кто сказал - принесли?
- Побежали, побежали за ней.
- Вот. Побежали. Это дело другое. А шашки-то - нету.
Дрифтер чуть не до слез растрогался.
- Сперли, шалавы! Вот те и ведьмы, а?
- Ага, - Васька сказал. - Ведьмы. Он уже совсем был сонный.
- А он, значит, не хочет другой, не любимой?
- Не-е, не хочет.
- Васька, не спи. Васька!
Васька только замычал.
- Васька, этак мы сами не заснем. Что дальше-то было?
- А я не знаю. Не придумал.
- Что же ты, вражина, непридуманную рассказываешь? Это как называется?
- Завтра придумаю. Доскажу.
Дрифтер до того обиделся - чуть дверь не разнес, когда уходил к себе в каюту. Потом все же успокоились бичи, поздно уже было, улеглись. Одни Шурка с Серегой еще доигрывали кон, а после сводили счеты:
- Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь...
Как я понял, Серега снова продул. Наконец и он угомонился, вытянулся в койке, а на сон грядущий оглядел перед собою весь подволок и переборку. Он, как поселился, сплошь их обклеил всякими красотками. Из журналов, да и своего производства - Надьками-официантками, Зинками-парикмахершами, - в кофточках и так, неглиже на лоне природы, где-нибудь он их за сопками снимал, средь серых скал, гусиная кожа чувствовалась.
Он даже расписание тревог убрал, чтоб разместить всю коллекцию. Потом и Серега щелкнул плафончиком.
Тьма настала кромешная и тишина, только вода шипела близко, у меня над головой, а где-то далеко, в теплом нутре урчала, постукивала машина. И я летел один, качался над страшной студеной глубиной. Все сказочки для меня кончились. Они-то, впрочем, давно уже кончились. Я в этом рейсе как будто впервые плавал, заново открылись у меня глаза и уши, и я все видел и слышал со стороны, даже себя самого. Странно, кто это со мной сделал? Может быть, эта самая Лиля? Да нет, она уже потом появилась, а сначала мне самому вдруг захотелось совсем другой жизни, где ничего этого нет - ни бабьих сплетен, ни глупостей, ни тревоги: что там делается дома, чем будешь завтра жив. Потом она появилась - в Интерклубе мы познакомились, на танцулях. Чествовали тогда не то английских торгашей, не то норвежцев, теперь не помню, а помню, как... Ну, вы представляете, как это бывает, когда полон зал и накурено, хоть топор вешай, и все уже обалдели, выпили, накричались, обмахались всякими там жетонами и значками, и уже кое-где спят в углу, на сдвинутых стульях, а у массовички регламент еще не кончился, - хотя она уже еле ползает и хрипит, как боцман на аврале, - ей, видите ли еще хочется, чтоб мы теперь всей капеллой станцевали "международный" танец: "Внимание! - хлопает в ладоши. Эттэншен плы-ыз! Смотрим все на меня. Делаем, как я. И-и раз! И-и два! Беремся все за руки". И вот чья-то рука оказалась в моей, только и всего. Горячая, цепкая. Потом я ее в буфет повел: "Плы-з, леди, плы-ыз", раздобыл выпить, и мы посидели за столиком, а рядом сложил голову какой-то мулат. Иногда просыпался, подмигивал нам. Та еще была атмосфера! И я зачем-то слова коверкал "по-иностранному" - до дурости какой-то или отчего-то вдруг оробел, - а она все допытывалась: "Вы англичанин? Инглиш? Нет, вы норвежец!" Пока я ей не брякнул: "Из тутошних мы, не робей". Как она рассмеялась!.. На ней было зеленое платье с вырезом, платок за рукавом, и волосы - копной. Потом я ее провожал. Я еще ничего не знал про нее, кто она и что она, но вдруг померещилось, что я свое нашел, и теперь я все к чертям перепахаю, меня на все хватит. А вот упал - в первой борозде. Из того же я теста, что и все прочие.
Лучше-ка я вам расскажу про "Летучего Голландца" - это совсем другой коленкор. Тоже сказочка, не лучше она и не хуже, чем у Васьки Бурова, который их где-то вычитал, да все перепутал, когда рассказывал своим пацанкам. Но это все-таки не из книжки, он в самом деле приходил к нам на флот, этот парень, лет десять назад или двенадцать. Откуда он взялся никому не ведомо. Куда потом делся - тоже. Вот он и есть Летучий Голландец я вам рассказываю северный вариант.
4
Легенда о Летучем Голландце (северный вариант)
Так вот, этот парень пришел на флот еще в то время, когда сельдяные экспедиции бывали по полугоду, и залавливали рыбаки по тысяче тонн, по восемьсот в самый худой рейс, а приносили домой по тридцать пять, по сорок тысяч старыми. Может быть, селедки тогда в Атлантике было побольше, а может быть, столько же ее и было, да она еще не научилась мимо сетки ходить. Я вам скажу, само время было легендарное. Тогда на всем косогоре от причала до "Арктики" стояло двадцать девять забегаловок, стоячих и сидячих, а тридцатой была сама "Арктика", но до нее, конечно, редкие добирались. Тут-то и "выкристаллизовывалась стойкая когорта", как говорил наш старпом, из Волоколамска, и ей, конечно, весь почет доставался и все уважение гвардейцев пищеблока. Шла эта когорта, не сняв роканов*, в сапогах полуболотных, в касках-зюйдвестках**, чуть только окатывали себя шлангами, а все-таки ей скатерки постилали крахмальные, и "Арктика" не закрывалась до тех пор, покуда последнего посетителя двое предпоследних не уносили на руках.