- Видите ли, мисс Черрел, мы твердо знаем, что у нас есть достоинство и энергия, вера и возможности, которым вы можете позавидовать; а вы не завидуете, и тогда нас возмущает ваша косность и высокомерие. Вы похожи на шестидесятилетнего старика, который смотрит свысока на молодого человека тридцати лет, а это, простите, идиотство.
Динни глядела на него молча; его доводы произвели на нее впечатление.
- Вы, англичане, раздражаете нас тем, что утратили всякое чувство нового; а если оно у вас и есть, вы уж больно ловко его прячете. Наверно, мы, в свою очередь, чем-то раздражаем вас. Но мы раздражаем только вашу кожу, а вы - наши нервные центры. Вот, пожалуй, и все, мисс Черрел.
- Понимаю, - сказала Динни, - все это страшно интересно и, я думаю, в общем, справедливо. Но тетя встала, поэтому я должна унести свою кожу и дать успокоиться вашим нервным центрам.
Она поднялась и улыбнулась ему через плечо. Молодой Тасборо был уже у дверей. Она улыбнулась и ему, прошептав:
- Поговорите с моим другом-недругом; он того стоит.
В гостиной она подсела к "тигрице", но разговор у них не клеился: мешало взаимное восхищение, которого ни та, ни другая не хотели выказывать. Джин Тасборо только что исполнился двадцать один год, но Динни казалось, что собеседница много старше ее. Она привыкла веско и категорически - хоть и не глубоко - судить о вещах и людях; о чем бы ни заходила речь, у нее обо всем было свое мнение. Она незаменима в беде - решила Динни; вот уж кто постоит за своих, - но зато будет править ими железной рукой. Под ее напористой деловитостью Динни чувствовала какое-то странное, хищное очарование, - стоит ей захотеть, и она вскружит голову любому мужчине. Хьюберта она покорит с первого взгляда! И, придя к такому выводу, Динни серьезно задумалась, хочет ли она этого. Вот та самая девушка, которая сразу же заставит брата забыть обо всех его злоключениях. Но хватит ли у него сил и энергии, чтобы с ней совладать? А вдруг он влюбится, а ей не нужен будет совсем? Или влюбится и попадет к ней под башмак? И к тому же... деньги! Если Хьюберт не получит назначения или вынужден будет уйти в отставку, - на что они будут жить? Не считая жалованья, у него только триста фунтов в год, а у девушки, по-видимому, - ни гроша. Да, все это - палка о двух концах. Если Хьюберту дадут снова окунуться в армейскую жизнь, ему ничего больше и не нужно. Если же он и дальше останется без дела, ему нужно отвлечься, но он не может себе этого позволить. И в то же время разве такая девушка не сделает карьеру тому, за кого выйдет замуж? Они продолжали беседовать об итальянской живописи.
- Между прочим, - сказала вдруг Джин, - лорд Саксенден говорит, что вам от него что-то нужно.
- Да?
- Что именно? Я заставлю его это сделать.
Динни улыбнулась.
- Как?
Джин бросила на нее взгляд из-под ресниц.
- Да очень просто. Чего вы от него хотите?
- Я хочу, чтобы моего брата вернули в полк или - еще лучше - дали ему какую-нибудь должность. У него неприятности из-за боливийской экспедиции профессора Халлорсена.
- Этого высокого? Поэтому его сюда и пригласили?
Динни показалось, что ее просто раздевают донага.
- Откровенно говоря, да.
- Что ж, он довольно красивый.
- Это говорит и ваш брат.
- Алан - человек благородный. Он ведь просто бредит вами.
- Он мне и это уже сказал.
- Наивное дитя. Но, говоря серьезно, взяться мне за лорда Саксендена?
- Зачем вам беспокоиться?
- Люблю совать нос в чужие дела. Дайте мне только волю, и я принесу вам это назначение на блюдечке.
- Мне сообщили из вполне достоверных источников, - сказала Динни, - что лорду Саксендену палец в рот не клади.
Джин потянулась.
- Ваш брат Хьюберт похож на вас?
- Ничуть; у него темные волосы и карие глаза.
- Знаете, наши семьи когда-то были в родстве.
Вас интересует проблема наследственности? Я развожу эрдель-терьеров и не очень-то верю во всякие теории о передаче наследственности только по мужской или только по женской линии. Свойства передаются как через самцов, так и через самок, в любой точке родословной.
- Возможно; но если лица моего отца и брата покрыть паутиной, они будут точной копией портрета самого дальнего из наших предков.
- А у нас есть портрет одной из Фицгербертов, которая вышла замуж за Тасборо в тысяча пятьсот сорок седьмом году, - она вылитая я, если не считать рюша; у меня даже руки как у нее.
Девушка протянула Динни свои длинные бронзовые руки, чуть скрючив пальцы.
- Какая-нибудь наследственная черта, - продолжала она, - может сказаться через несколько поколений. Это страшно интересно. Хотела бы я посмотреть на вашего брата, если он так на вас не похож.
Динни улыбнулась.
- Я попрошу его приехать за мной на машине из Кондафорда. Может, вы тогда решите, что он не стоит ваших хлопот.
Тут в гостиную вошли мужчины,
- У них такой вид, - шепнула Динни, - будто они задают себе вопрос: "Хочу ли я посидеть рядом с особой женского пола, и если да, то зачем?" У мужчин после обеда очень смешной вид!
Молчание нарушил голос сэра Лоренса:
- Саксенден, Помещик, - партию в бридж?
При этих словах тетя Уилмет и леди Генриетта привычно поднялись с дивана, на котором тихонько о чемто спорили, и перешли туда, где им предстояло провести остаток вечера; за ними двинулись лорд Саксенден и Помещик.
- Вам не кажется, что страсть к бриджу растет, как дикое мясо? сказала с гримасой Джин Тасборо.
- Кто еще? - спросил сэр Лоренс. - Адриан? Нет. Профессор?
- Пожалуй, нет, сэр Лоренс.
- Флер, тогда мы с тобой против Эм и Чарлза. Идемте и поскорее с этим покончим.
- Не думаю, чтобы дикое мясо росло на дяде Лоренсе, - сказала вполголоса Динни. - А! Профессор! Вы знакомы с Джин Тасборо?
Халлорсен поклонился.
- Вечер сегодня необыкновенный, - послышался голос молодого Тасборо. Не пойти ли нам погулять?
- Майкл, - сказала, поднимаясь, Динни, - мы пошли гулять.
Вечер и в самом деле был необыкновенный. Листья каменных дубов и вязов неподвижно повисли в воздухе. Звезды горели как алмазы. Роса еще не выпала. В темноте трудно было различить окраску цветов. Редкие звуки нарушали тишину - дальний крик совы где-то у реки, жужжание майского жука. Было совсем тепло, и сквозь подстриженные кипарисы смутно белел освещенный дом. Динни с моряком шли впереди.
- Сегодня такая ночь, - сказал он, - когда можно заглянуть в тайны мироздания. Отец мой - славный старик, но его проповеди могут убить всякую веру. А вы еще верите?
- В бога? - спросила Динни. - Пожалуй, хоть ничего в этом и не понимаю.
- А вы не находите, что думать о боге можно только, когда ты один, под открытым небом?
- Я испытывала какое-то волнение и в церкви.
- Одного волнения мало, - надо постичь бесконечное созидание в бесконечности миров. Вечное движение и в то же время вечный покой... А этот американец, кажется, славный малый.
- Вы говорили с ним о братских чувствах наших народов?
- Нет, о чувствах я хочу говорить с вами. При королеве Анне у нас был общий пра-пра-пра-пра-прадед; у нас сохранился его портрет, - сущее страшилище в парике. Так что мы с вами родня... и, значит, должны любить друг друга.
- Вот как? Родство проявляется по-разному. Нет ссоры хуже, чем в своей семье.
- Вы это о нас и американцах?
Динни кивнула.
- И все-таки, - сказал моряк, - я твердо знаю, что в любой потасовке предпочту драться плечом к плечу с американцем, а не с кем-нибудь другим. Да, пожалуй, мы все так думаем на флоте.
- Это потому, что у нас с ними общий язык?
- Нет. У нас есть что-то общее в закваске и во взглядах на жизнь.
- Да, если речь идет об американцах английского происхождения.