Это ее вечер. И все вечера отныне принадлежат ей.
Тут течение ее мыслей было прервано появлением молодого человека, который, представ перед ней с глубоко уязвленным видом, церемонно отвесил
ей непомерно низкий поклон. Это был Питер Химмель, тот студент, с которым она приехала на бал. Он был долговязый, забавный, в роговых очках. В
его эксцентричности было что-то привлекательное. Но она вдруг почувствовала к нему неприязнь - быть может, потому, что он не сумел ее поцеловать.
- Ну, - сказала она, - вы все еще злитесь?
- Ничуть.
Она шагнула к нему и взяла его за руку.
- Извините меня, - сказала она мягко. - Не понимаю, почему я так разбушевалась. Сама не знаю, что со мной, но я отчаянно кисну сегодня. Не
сердитесь.
- Ерунда, - пробормотал он. - Пустяки. Он был неприятно смущен. Нарочно она, что ли, напоминает ему о том, как он оскандалился?
- Это была ошибка, - продолжала она тем же мягким, задушевным тоном, - и мы оба постараемся об этом забыть.
После этих слов он уже возненавидел ее.
Минуту спустя они скользили по паркету, в то время как музыканты специально приглашенного джаза, раскачиваясь в такт и вздыхая, сообщали
переполненному бальному залу, что “мой саксофон и я - чем это не компа-ани-и-я-а!”.
Перед ней вырос молодой человек с усиками.
- Вы меня не помните? - начал он с укором.
- Что-то не припомню, как вас зовут, - сказала она небрежно. - Но мы знакомы, конечно.
- Мы встречались у... - Голос его печально замер вдали - ее уже перехватил какой-то белобрысый юноша. Эдит пробормотала учтиво вслед inconnu
<Неизвестному (фр.).>:
- Большое спасибо.., еще потанцуем потом... Белобрысый восторженно тряс ее руку и никак не мог остановиться. Она припомнила, что его зовут
Джим. Однако мало ли у нее знакомых Джимов, а фамилия его оставалась для нее загадкой. Зато она вспомнила, что у него своеобразная манера
синкопировать танец, и тут же убедилась, что была права.
- Долго думаете пробыть в Нью-Йорке? - многозначительно осведомился он.
Она слегка откинулась назад и поглядела на него.
- Недели две.
- Где вы остановились?
- В “Билтморе”. Позвоните как-нибудь.
- Непременно, - заверил он ее. - Позвоню. Сходим в кафе.
- Непременно. Позвоните. Появился изысканно учтивый брюнет.
- Вы меня не помните? - спросил он мрачно.
- Нет, как будто припоминаю. Вас зовут Харлен?
- О нет, Барло.
- Ну да, конечно, я помню, что из двух слогов что-то... Вы еще так чудесно играли на гавайской гитаре на вечеринке у Хауорда Маршалла...
- Я играю, но только не на...
Его оттеснил молодой человек с торчащими вперед зубами. От нею попахивало виски. Эдит нравилось, когда мужчины слегка навеселе. Они были
куда забавнее, откровенно восхищались ею, расточали ей комплименты, с ними было значительно легче вести беседу.
- Меня зовут Дин, Филип Дин, - весело объявил он. - Вы меня, конечно, не помните. Вы бывали в Нью-Хейвене с одним студентом-выпускником, а я
жил тогда с ним в одной комнате.
Его зовут Гордон Стеррет.
Эдит быстро вскинула на него глаза.
- Да, я два раза была с ним на балу - у третьекурсников и в клубе.
- Вы уже видели его, разумеется? - продолжал болтать Дин. - Он здесь. Я с ним только что разговаривал.
Эдит вздрогнула. Впрочем, она ведь была уверена, что встретит Гордона здесь.
- Нет, я...
Ее уже перехватил толстый рыжеволосый юноша.
- А-а, Эдит, - начал он.
- О, я.., здравствуйте...
Она поскользнулась, споткнулась, пробормотала машинально:
- Простите, бога ради...
Она увидела Гордона. Он был очень бледен и стоял прислонившись к косяку. Стоял совершенно неподвижно, курил и смотрел на танцующих. Она
успела заметить, что он похудел и осунулся и рука у него дрожит, когда он подносит сигарету ко рту. Она танцевала теперь совсем близко от него.
- Они пригласили такую уйму чужих ребят, что тут... - говорил толстый юноша.
- Гордон! - крикнула Эдит через плечо своего кавалера. Сердце ее бешено колотилось.
Его большие темные глаза были прикованы к ее лицу. Он шагнул к ней. Партнер повернул ее в другую сторону. Она слышала, как он гудит у нее
над ухом:
- Но большинство этих остолопов напились и смылись заблаговременно, так что...
Где-то сбоку прозвучал негромкий голос:
- Разрешите мне...
Она не успела опомниться, как уже танцевала с Гордоном. Он обнимал ее одной рукой, и Эдит чувствовала, как напрягается минутами его рука,
чувствовала его ладонь с чуть расставленными пальцами на своей спине. Ее рука вместе с крошечным кружевным платочком была зажата в другой руке
Гордона.
- О Гордон... - взволнованно начала она.
- Здравствуйте, Эдит.
Снова она поскользнулась, он подхватил ее, и, качнувшись вперед, она ткнулась щекой в жесткий черный лацкан его фрака. Она любила его. О да,
она поняла, что любит его... Затем на минуту воцарилось молчание, и ее охватило странное чувство неловкости. Что-то было не так.
Внезапно сердце ее упало - она поняла, в чем дело. Гордон производил жалкое впечатление - у него был какой-то потрепанный, смертельно
усталый вид, и к тому же он был пьян.
- О! - невольно вырвалось у нее.
Он смотрел на нее сверху вниз, и она увидела вдруг, что у него налитые кровью глаза и бегающий взгляд.
- Гордон, - взмолилась она, - сядем. Я хочу посидеть.
Они были почти в центре зала, но Эдит заметила двух юношей, которые направлялись к ней с разных сторон, остановилась, схватила холодную,
безжизненную руку Гордона и увлекла его за собой сквозь толпу. Губы ее были плотно сжаты, лицо бледно под легким слоем румян, в глазах стояли
слезы.
Они поднялись по устланной ковром лестнице, и Эдит присела на ступеньку. Гордон опустился рядом с ней.
- Ну вот, - начал он, остановив на ней мутный взгляд, - я очень, очень рад, что встретил вас, Эдит.
Она ничего не ответила и только смотрела на него во все глаза. Она была потрясена. Не раз в течение многих лет приходилось ей наблюдать
мужчин на разных стадиях опьянения, разных мужчин - от старших ее родственников до шоферов, - и порой это было забавно, порой вызывало
отвращение, но такого невыразимого страха она еще не испытывала никогда.