- Гордон, - сказала она наконец с упреком, чуть не плача. - У вас ужасный вид! Он кивнул.
- Я попал в беду, Эдит.
- В беду?
- Тысячи бед свалились на меня. Не говорите ничего своим, но я пропадаю. Я запутался, Эдит.
Его нижняя губа дрожала. Казалось, он уже почти не замечает присутствия Эдит.
- А вы не можете... - Она заколебалась. - Вы не можете рассказать мне, в чем дело. Гордон? Вы же знаете, меня всегда интересовала ваша
жизнь.
Она прикусила губу. Она хотела сказать больше, но в последнюю минуту почувствовала, что это как-то не получается.
Гордон мрачно покачал головой.
- Нет, не могу. Вы порядочная девушка. Я не могу рассказывать порядочной девушке такие вещи.
- Чушь! - сказала она с вызовом. - Я нахожу, что так говорить - это просто оскорбительно. Это как пощечина. Вы пьяны. Гордон.
- Спасибо. - Он отвесил ей угрюмый поклон. - Спасибо за сообщение.
- Почему вы пьете?
- Потому что мне нестерпимо плохо.
- Вы думаете, что-нибудь исправится, если вы будете пить?
- А вы что, хотите обратить меня на путь истинный?
- Нет. Я хочу помочь вам. Гордон. Можете вы рассказать мне, что с вами?
- Я в ужасном положении. Вам лучше сделать вид, что вы со мной не знакомы.
- Почему, Гордон?
- Я жалею, что подошел к вам, - это было нечестно. Вы - чистая девушка и всякое такое. Обождите здесь, я сейчас приведу вам другого
кавалера.
Он приподнялся, покачиваясь, но она потянула его к себе и заставила снова опуститься на ступеньку.
- Послушайте, Гордон, это просто смешно. Вы обижаете меня. Вы ведете себя, как.., как помешанный.
- Согласен. Я немного помешался. Что-то сломалось во мне, Эдит. Пропало что-то. Впрочем, это не имеет значения.
- Нет, имеет. Расскажите.
- Ну, вот что. Я всегда был со странностями, не совсем такой, как другие. В университете еще было ничего, а теперь стало совсем худо. Вот
уже четыре месяца, как что-то обрывается во мне, точно плохо пришитые крючки на платье, и когда еще несколько крючков оборвется, все полетит к
черту. Я понемногу схожу с ума.
Он взглянул ей прямо в лицо и вдруг рассмеялся. Она отшатнулась.
- Так что же случилось? В чем дело?
- Ни в чем, во мне, - повторил он. - Я схожу с ума. Все вокруг как во сне. Бал... “Дельмонико”...
Пока Гордон говорил, Эдит поняла, что он изменился неузнаваемо. От прежнего веселого, беспечного, легкомысленного юноши не осталось и следа
- глубокое уныние, апатия владели им. Ее интерес к нему внезапно иссяк, уступил место чувству легкой скуки. Его голос долетал до нее словно
издалека, из какого-то огромного пустого пространства.
- Эдит, - говорил Гордон, - я думал раньше, что у меня есть способности, талант, что я могу стать художником. Теперь вижу, что я ни на что
не годен. Я не могу рисовать, Эдит. Впрочем, не знаю, зачем я говорю все это вам.
Она рассеянно покачала головой.
- Не могу рисовать. Ничего не могу делать. Я беден как церковная мышь. - Он горько рассмеялся.
Она рассеянно покачала головой.
- Не могу рисовать. Ничего не могу делать. Я беден как церковная мышь. - Он горько рассмеялся. Смех его прозвучал чуточку слишком громко. -
Я нищ, живу, как паразит, за счет приятелей. Я неудачник! Я нищий, черт побери!
Ее отвращение к нему росло. На этот раз она едва-едва кивнула в ответ на его признание. Теперь она только ждала удобного случая, чтобы
оставить его.
Внезапно глаза Гордона наполнились слезами.
- Эдит, - сказал он, повернувшись к ней и огромным усилием воли беря себя в руки. - Я не могу вам сказать, как много это значит для меня -
сознавать, что есть еще на свете человек, которому я не безразличен.
Он потянулся к ней и тихонько коснулся ее руки, но она инстинктивно отдернула руку.
- Я страшно благодарен вам, - продолжал он.
- Конечно, - медленно проговорила она, глядя ему прямо в глаза, - всегда приятно встретить старого друга.., но я огорчена, что нашла вас в
таком состоянии, Гордон.
Наступило молчание, их взгляды встретились, и огонь, вспыхнувший было в глазах Гордона, потух. Эдит поднялась и стояла, глядя на него сверху
вниз, лицо ее было бесстрастно.
- Пойдем танцевать? - холодно предложила она. “Любовь - хрупкая вещь”, - думала Эдит. Но, быть может, что-то сохраняется? Слова, которые
дрожали на губах и остались непроизнесенными. Новые любовные слова, впервые зародившаяся нежность... Они сохранятся, эти сокровища, - для нового
возлюбленного.
Глава 5
Питер Химмель, доставивший на бал прелестную Эдит, не привык получать отпор, и, когда Эдит осадила его, он был оскорблен, пристыжен и сбит с
толку. Месяца два кряду Питер обменивался с этой девушкой срочными письмами, а так как единственный смысл такой переписки заключался, по его
мнению, в том, чтобы поддерживать некие сентиментально-романтические отношения, то он уже не сомневался в успехе. И вот теперь он ломал себе
голову, пытаясь разгадать, почему Эдит ни с того ни с сего придала значение такому пустяку, как поцелуй.
Когда молодой человек с усиками оттеснил его от Эдит, Питер вышел в вестибюль и начал складывать в уме ядовито-уничтожающую фразу. Претерпев
многочисленные сокращения, она звучала примерно так:
"Ну, знаете ли, когда девушка сначала подзадоривает мужчину, а затем щелкает его по носу, тогда она.., ну, словом, пусть пеняет на себя,
потому что я сейчас пойду и напьюсь”.
После этого он прошел через зал, где был накрыт ужин, в соседнюю комнату, которую приметил еще раньше. Там на столе, в приятном окружении
бутылок, стояло несколько ваз с крюшоном, и он подсел к столу.
После двух больших стаканов виски с содовой скука, раздражение, однообразие уныло бегущих часов и минут и непонятная запутанность событий -
все отступило куда-то на задний план и окуталось мерцающей, золотистой паутиной. Все явления упорядочились и умиротворенно стали на свое место.
Все дневные тревоги выстроились в шеренгу, сделали по его команде “налево кругом марш” и исчезли. И когда растаяли тревоги, все приобрело какой-
то отвлеченный, символический смысл. Эдит была уже не Эдит, а некая пустая, ветреная девчонка, над которой можно посмеяться, но никак не жалеть о
ней. Она стала персонажем, созданным его воображением, который точно, как в раму, входил в этот новый, возникавший вокруг него, упростившийся
мир.